Вторая жена. (не) твои

Глава 12

Душевное равновесие нарушается легко, а вот восстанавливается — очень трудно. Для того, чтобы разнервничаться или заработать фобию достаточно бывает одного слова, а для искоренения в себе комплексов, страхов, волнений не поможет порой и миллион слов.

Мне понадобился месяц, чтобы не паниковать от мужских голосов, раздающихся поблизости: всё время казалось, что нас вновь нашёл Набиль. Раздавались эти голоса редко — в центре помощи женщинам, столкнувшимся с домашним насилием, жили только женщины, от того и любой бас — зашедшего починить унитаз сантехника или чьего-нибудь родственника, явившегося проведать одну из насельниц центра, — резко резонировал и бил по нервам.

Сначала мне это всё напомнило больницу и роддом. Кроме роддома я в больнице лежала однажды, в школе, с подозрением на аппендицит, которое не подтвердилось. Комната на двоих, с узкими кроватями у стен и детской кроваткой для Сан Саныча, ассоциировалась с палатой. В ней не было почти ничего, кроме этих спальных мест, двух тумбочек и вещевого шкафа. Кухня — общая, в конце коридора, там плита, чайник, два холодильника, микроволновка, посуда, всё необходимое для готовки. Еду, купленную на деньги благотворительных фондов, привозят волонтёры, но некоторые женщины уже успели устроиться на работу, могли сами что-то купить, поэтому иногда помогали центру и брали собственные расходы на себя, делясь ещё и с другими. Были и такие, которые делиться не хотели, они подписывали свои пакеты и не позволяли у них взять даже одно печенье. Мне казалось, по поведению подобных, что вина в жестоком с ними обращении частично лежит на них. Я не была из тех, кто слепо оправдывал любую жертву, я знала, что бывают невыносимые люди, способные довести. Когда-то смотрела передачу, где нарколог рассказывал про суть алкоголизма, и он сказал, что существует такой диагноз, как "жена алкоголика". Это такой тип женщин, с которыми мужчины начинают спиваться. Наркологи избавляют от зависимости, мужчина перестаёт пить, живёт нормально месяц, два, потом возвращается к жене — и снова начинает пить. При этом, если из наркологической клиники возвращать таких не к жене, а увозить в другой город, устраивать там, подальше от неё — они могут больше никогда не начать прибухивать.

Я считала себя выдержанным и здравомыслящим человеком, но после общения с Набилем ощутила этот механизм, как ты плавно теряешь самообладание, перестаёшь спокойно реагировать на незначительные раздражители. Как день за днём тебя изводит тупое, непреклонное самолюбие под соусом любви. В голове происходит расхождение, очевидный обман выдают тебе за твою же ошибочность, уверяют, что всё прекрасно и замечательно, если бы ты сама себя не накручивала и не придиралась. Вместо адекватных обсуждений получаешь молчание или обвинения, в итоге уже не знаешь, как заговорить так, чтобы сохранить здоровую атмосферу. Нет, определённо существуют люди, способные ввести в состояние аффекта. Думаю, если бы я не сбежала от Набиля и он продолжил бы держать меня при себе, шантажируя благополучием сына, однажды я — кто знает? — взялась бы за нож и оказалась не здесь, а на скамье подсудимых.

С соседкой мне, к счастью, повезло — она была нормальная. Они с мужем прожили около трёх лет, оба строили карьеру, у неё получалось лучше. Работая ландшафтным дизайнером, она получала хорошие деньги, но в какой-то момент муж стал ревновать к заказчикам — к тем приходилось выезжать за город, в особняки. Может, изначально её высокий доход ударил по его самолюбию — кто знает? Но ревность стала превращаться в невыносимую болезнь и в итоге он её ударил. Стерпев один раз, через некоторое время она получила полноценные побои. Попыталась подать на развод, а дальше — типичная картина: извинения, мольбы простить, обещания, что так больше не будет. Соседка не поддалась, на развод подала, но супруг стал угрожать, что не даст ей уйти, убьёт её. Выслеживал у подруг, махал кулаками. Поскольку квартира у них была общая, купленная в ипотеку, то ничего не оставалось, кроме как скрыться вот в этом центре. Хорошо оплачиваемая работа, к счастью, сохранилась, она постоянно что-то создавала в программах на ноутбуке, время от времени уезжала по заказам. В центре жила уже полгода, мечтала найти достаточно сильного мужчину-защитника или накопить на новую квартиру в другом городе, чтобы псих-муж её не смог найти.

Не знаю, по сравнению с этим, стоила ли моя ситуация побега? Как новенькую, меня спустя пару дней после прибытия попросили пройти беседу с психологом. Ему надо было рассказать всё пережитое. Но я почему-то распереживалась. Не посчитают ли сумасшедшей? Что за история о Золушке, которая жила в Париже, работала в Лувре, потом вышла замуж за миллионера! И по какой причине, спросит меня психолог, я здесь? Меня никто не бил, не насиловал. Просто очень богатый и красивый мужчина мне не угодил, предлагая содержать и обеспечивать. А я не такая, я жду травмая. Смешно! Пришлось спешно придумывать полуправду, что жила с состоятельным нерусским, слишком пылким и горячим, несдержанным, который изменял мне напропалую, не считался со мной, был эгоистичен до крайности, а когда я полюбила другого и захотела уйти — принялся изводить и ограничивать в свободе.

— Он вас бил? — спросил психолог. Я подняла взгляд от сына, спящего на руках, к лицу специалиста. Нет, так нагло я солгать не смогу.

— Нет.

— Значит, насилие было в основном моральным?

— Да. Он отнял мой телефон, не позволял общаться почти ни с кем, хотел воспитывать ребёнка так, как я не хотела.

— Вы пытались найти компромисс? Вы же понимаете, что отец тоже имеет право участвовать в воспитании?

— Да, но... я не хочу, чтобы он был ему отцом! Это патологический лжец, такой человек может оказывать лишь дурное влияние.

— А другой мужчина? К которому вы хотели уйти. Он пытался поговорить с ним?

Мне не хотелось говорить об этом. Я избегала подобных вопросов и ответов на них вслух. Во мне выросло огромное суеверие, так что я не то боялась накаркать, не то сглазить. Психолог задумался над моим молчанием:

— Вы уже расстались?

— Он на спецоперации, — быстро пробормотала я, максимально мимикой дав понять, что об этом распространяться не собираюсь.

Кажется, психолог понял это по-человечески и, на первый раз, меня отпустил, на последок поинтересовавшись, хочу ли я чем-то себя занять, кроме ребёнка, и какое у меня образование? Я призналась, что мало востребованное: искусствовед. Но мне пообещали помочь в трудоустройстве.

Несколько дней спустя я шла из кухни в комнату с бутылочкой, подогрев Сан Санычу детскую смесь: от всех тревог и стрессов у меня убавилось молока, и он не наедался. Женщины смотрели в общем зале телевизор и, когда я проходила мимо, там декламировал диктор новостей:

-...сегодня утром был совершён обмен пленными пятьдесят на пятьдесят...

Я резко остановилась и развернулась к экрану. На нём показывали едущих на родину в автобусе мужчин, но слишком мельком, так что не успеть рассмотреть всех. Хоть бы перечислили поимённо, кого обменяли!

Рванув в комнату, когда репортаж закончился, я обратилась к соседке:

— Таня, можно воспользоваться твоим ноутом и посмотреть кое-что в интернете?

— Да, конечно, — она сейчас не работала, а мазалась всякими кремами после душа, поэтому подвинула мне свой лэптоп, нажав кнопку включения.

Когда он загрузился, я скорее открыла браузер и начала искать информацию о сегодняшнем обмене. Полного списка фамилий возвращённых не было нигде. Военная тайна? Не знаю, но я перелистала десятка четыре новостных статей, так ничего и не найдя. Вернув Тане ноутбук, я прошла к стационарному телефону центра. Набрала Сашин номер. Абонент был недоступен. Неужели и на этот раз не повезло? Тогда когда же? Когда?! Я не верю, что всё закончилось, что ничего уже не будет. Что Саши больше не будет.

Дни продолжали бежать. Мне нашли подработку на выходные экскурсоводом, но сначала надо было выучить программу и выдержать условную аттестацию — провести экскурсию для сотрудников музея. Так что укладывая сына, я садилась готовиться и заставляла голову включаться. За время беременности, и особенно после родов, было ощущение, что память стало никудышняя, особенно с постоянными недосыпами из-за ночных пробуждений. В уме только и держалось, что "покормить", "поменять подгузник", "уложить", "помыть", "убедиться, что всё хорошо". Не представляю, как буду оставлять его одного даже на несколько часов два раза в неделю! Из меня выходила слишком привязчивая мать, не способная выпустить ребёнка из поля зрения дольше, чем на пять минут. Мне постоянно надо было видеть его перед собой, так было спокойнее.

Неподалёку от центра — минутах в десяти ходьбы, был городской парк, куда мы ходили гулять. Я и Сан Саныч в коляске. Дети постарше бегали там на детской площадке под присмотром кого-нибудь одного из родителей — в основном мам. Нам было рано не то, что бегать, но даже сидеть, поэтому в компанию мы не вторгались, а катались поблизости, ловя солнечные лучи, слушая пение птиц, дыша воздухом.

В будни до полудня было совсем пусто и тихо — дети старше полутора — двух лет находились в садиках, старше шести — семи лет — в школах, а взрослые работали. Таких, как мы, свободных гуляк, попадались единицы.

Был чудесный день, я медленно катила коляску к парку, куда мы собрались. Сынок издавал невнятные звуки, при некоторых пуская слюни беззубым ртом. Он был само очарование, когда не плакал, с выражением добродушной улыбки и радостного изумления, посвящённого этому миру.

Рядом с нами резко затормозила машина и, не успела я отшатнуться, как дверцы её открылись, и оттуда, повергая меня в ужас, вылез Набиль. Судя по всему, со своим телохранителем или помощником. Лицо Набиля больше не излучало ни попыток соблазнить, ни сластолюбивого интереса, ни поддельной заботы, изображаемой с корыстными целями. Он выглядел злым и холодным, и не пытался скрывать этого.

— Думала, что спрячешься и заберёшь моего сына? — голос прозвенел, как металл. Глаза, смотрящие на меня, жгли насквозь. Он прорычал: — Ничего не выйдет!