Вторая жена. (не) твои

Глава 15

Опустошение.

Это слово, сказанное с любой интонацией или без неё, не передаёт этого ощущения. Его могут прочувствовать люди, пережившие клиническую депрессию и сумевшие из неё выбраться. У тела невероятная тяжесть, даже руки поднять невозможно. Внутри — никаких проблесков оптимизма, смыслов и желаний.

Но у меня было одно — вернуть сына — и только оно меня вытаскивало, держало за волосы над уровнем воды, не давая утонуть, захлебнуться в отчаянии и безысходности. Быть в полной зависимости от человека, с которым нет возможностей побороться — это страшно, очень страшно.

Я почти не спала всю ночь, осознавая неотвратимость завтрашнего события. Я всё равно пойду к нему, какой бы ненавистью ни переполнялась, какую бы гордую из себя ни хотела корчить. Моя жизнь — это Сашенька, а он в руках Набиля. Значит, и я вся в его руках.

Но недаром говорят, что утро вечера мудренее. Открыв веки и увидев, что на улице светит солнце, я села в кровати, как робот. Мысли прояснялись, словно трезвость возвращалась после дикой пьянки. Материнство заговорило во мне сильнее всего остального: мне нужно было получить своего ребёнка, и ничто, кроме этого, не имело значения. Набиль хочет получить моё тело? Насладиться мною? Пожалуйста. Плевать. На одну ночь я постараюсь стать самой развязной шлюхой, какую он даже во снах не видел.

Я стала готовиться к вечеру. Попросила у соседки по комнате косметику, потом поспрашивала у женщин, не найдётся ли у кого красивого сексуального платья? У одной нашлось, но оно было мне немного велико.

— Если хочешь — ушей, я его всё равно больше не ношу, не влезаю, — разрешила она.

Поблагодарив, я взялсь за иголку с ниткой, чтобы посадить наряд по себе и выглядеть так, как я выглядела в Париже, когда познакомилась с Набилем: стройной, молодой, лёгкой блондинкой, завораживающей мужские взгляды. Под это платье не требовался лифчик, а одни симпатичные кружевные трусики у меня сохранились.

То, что у меня осталось из своих украшений — это волосы. Я забирала их, заплетала, чтобы не мешались, пока я ухаживаю за сыном, но они по-прежнему, если их распустить, были длинными, волнистыми, как светло-золотое руно, до самой талии. Поэтому я не стала делать никакую причёску, а только подкрутила концы, чтобы выглядело менее беспорядочно.

Досушив лак на ногтях, я сложила сумочку, передумав прихватить с собой нож или бритву, чтобы перерезать горло Набилю. В тюрьму мне нельзя — там я точно Сан Саныча не получу.

На выходе возникла последняя загвоздка: у меня не было туфлей на каблуках. Никаких. Ещё месяце на пятом беременности я перешла на обувь с плоской подошвой и другой не носила. Однако сейчас хорошенькие шпильки были бы как нельзя кстати. И какое счастье, что я жила в месте, где было ещё десятка два других женщин! Мне вновь одолжили то, что требовалось. Даже надушили без лишних просьб. Я никому, кроме соседки, не рассказывала подробностей о происходящем — не успела за эти сутки с момента похищения сына — но, видимо, она что-то сказала местным жительницам, предупредила, и все с пониманием отозвались и пришли на помощь.

Наконец, я села в такси и отправилась в гостиницу. То, что это был именно номер в отеле, а не хотя бы съёмная квартира, подчёркивало мою сегодняшнюю роль — я проститутка. Только продаюсь не за деньги, а за то, чтобы вернусь своё. Деньгами Набиль не смог меня соблазнить, не смог привязать к себе роскошной жизнью и дорогими подарками, и пошёл на преступление, омерзительный шантаж. Насколько же он не умеет проигрывать! Насколько привык получать всё, что хочет!

Я вошла в вестибюль, и сразу обратила на себя взоры присутствующих. Синее платье на тонких лямках, обтягивающее верх, и свободной юбкой с фалдами опускающееся до колен, чёрные открытые туфли на шпильках, придавали мне вид, в совокупности со светлыми длинным локонами, если не Барби, то случайно забредшей сюда модели "Виктория Сикрет". Заметив заглядевшегося на меня мужчину лет пятидесяти, я запоздало подумала, что могла бы испробовать свои чары и в другом месте: уговорить кого-то из верхов полиции пойти мне навстречу и отобрать у Набиля ребёнка. Но у этого плана не было гарантий, а у меня не было времени на поиск подходящего полковника или генерала, Набиль бы улетел в Марокко, только я его и видела.

Поднявшись на лифте, я прошла по устланому ковровой дорожкой коридору до номера-люкс. Достала зеркальце из сумки, проверила макияж, поправила локоны, перекинув их вперёд и пальцами придав объёма у корней. Убрала зеркальце назад, постучала.

— Кто? — раздался французский Набиля.

— Элен, — стараясь держать голос уверенным, ответила я.

Негромкие, мягкие шаги. Как будто тигр крадётся. Дверь открылась. Я готовилась увидеть его в каком-нибудь пошлом халате нараспашку, или в его национальном белом одеянии. Готовилась, чтобы поймать мимику и удержать её от презрения. Но Набиль был в брюках и рубашке — как европеец. Без вульгарности.

Он окинул меня с головы до ног внимательным взглядом, в котором появилось удивление, а следом — азартный огонёк.

— С возвращением, Элен, — медленно окрасившись улыбкой, произнёс он.

— Так говоришь, как будто я домой вернулась!

— Я приветствую ту Элен, что не видел с прошлого года, — отойдя, он кивнул, показывая, чтобы я проходила. Я переступила порог. — Тебе давно пора было привести себя в порядок...

— Чтобы радовать твой глаз? Не было желания.

— А сейчас появилось? — он совершенно цинично спрашивал подобное или смел подумать, что я действительно могу к нему ещё испытывать что-то?

— Ты меня поговорить приглашал? — сняв сумочку с плеча, я положила её на кресло. Набиль поморщился:

— Перестань, не будь такой... язвительной. Хочешь выпить?

— Нет, — я огляделась, — где мой сын?

— Наш сын, — поправил Набиль, как будто когда-либо я стану так думать!

— Так где же он?

Поднятый палец указал прямо по курсу. В номере было несколько комнат. Большой зал разделял две спальни: хозяйскую и для прислуги, видимо. Я прошла туда, притормаживая по мере приближения. Боялась, что не увижу Сашу, и это всё окажется обманом. Но за окрытой дверью я увидела детскую кроватку и дежурившую восле неё женщину-марокканку. Внешность говорила, что Набиль, спланировав всё, привёз её с собой.

Приблизившись к кроватке, я увидела сына, и слёзы чуть не сорвались из глаз. Я шмыгнула носом, удерживая их. Нельзя, чтобы тушь потекла, чтобы товарный вид был испорчен. Мой ангелочек спал, посасывая во сне пальчик.

— Ты думала, что я его буду от тебя прятать? — спросил Набиль, стоя в дверях.

— А разве не это ты делал?

— Я преподал тебе урок — не более.

Поскольку он развернулся и пошёл в другую сторону, а мой малыш всё равно спал, я, чуть коснувшись кончиками пальцев его волосиков на лбу, последовала за Набилем, прикрыв за нами комнату. Неужели эта женщина останется здесь? Он собирается спать со мной с кем-то за стенкой? Впрочем, Набиля редко что смущало. Это при другом мужчине он, возможно, не стал делать подобного, а женщины для него, похоже, как мебель.

— И что же это за урок? Какой свиньёй ты бываешь?

Он ухмыльнулся, войдя в просторную спальню с огромной кроватью, мягким изголовьем, с кушеткой у подножья.

— Это был урок о том, что надо уметь делать правильный выбор, — сказал Набиль.

— Правильный с твоей точки зрения?

— Посмотри, куда ты заводишь себя, Элен. И после этого будешь оспаривать, что я лучше знаю эту жизнь и то, как правильно?

— Но это ты меня завёл во всю эту ситуацию, — процедила я сквозь зубы, — и если уж говорить о неправильных выборах, то я допустила ошибку, когда согласилась связаться с тобой в Париже!

Подёргав желваками, он сунул руки в карманы. Смотрел на меня хищно, одновременно недовольно и алчно.

— Ты согласилась прийти, чтобы опять демонстрировать свои упрямство и несговорчивость?

— А что нужно? Сиськи? — я взалась за лямки и спустила их с плеч. Набиль подошёл и отбросил мою руку, чтобы я не стянула платье вниз. Я не успела обнажить грудь.

— Прекрати эту театральщину! Не надо тут изображать из себя жертву, будто тебя на заклание привели.

— А разве это не так?

— Если ты считаешь, что я тебя к чему-то неволю — можешь хоть сейчас уйти!

— Я уйду только с сыном.

— Сына ты не получишь.

— Значит, я не могу уйти, а это — принуждение. У тебя совсем логика не работает?

— Я предлагаю тебе ехать в Марокко, потому что не собираюсь здесь оставаться. И оставлять тебе сына тоже не собираюсь.

— Даже если я с тобой пересплю? — посмотрела я ему в глаза.

— Уже сомневаюсь, что получу от этого хоть какое-нибудь удовольствие.

Понимая, что теряю последние шансы, я собрала волю в кулак и, подойдя к Набилю, поцеловала его в губы. Закрыла глаза и приникла к нему всем телом, упираясь грудью в грудь, скользя пальцами по его шее и забираясь в чёрные густые волосы. Это было не соблазнение, а настоящая сексуальная атака. Я должна обезоружить его, вернуть к тому влюблённому состоянию, из-за которого он носился по Парижу и добивался меня.

Набиль ответил на поцелуй, но не перехватил инициативу. Когда мы разъединились, он посмотрел сверху вниз мне в лицо.

— Фальшиво.

— Тебе под стать, — хмыкнула я.

— А если я скажу мне отсосать? Ты и это сделаешь?

Ничего не говоря, я взялась за пряжку его ремня. Он схватил меня за запястья.

— Ты не согласна быть моей женой, а рабыней — да? Где же твоя логика, Элен?

— Может, меня это больше заводит? — повела я бровью, прекратив спорить. Я догадалась, что он отлично понимал всё и без моих слов, осознавал свою ложь, то, что я отказалась быть с ним, когда у него не было на меня рычагов воздействия, а сейчас здесь из-за Саши. Но ему принципиально нужно было делать вид, что у него всё выстраивается в стройную систему, что никто не разоблачил его и не выявил его патологического лицемерия. В его чрезмерном, зашкаливающем самолюбии, в его самоуверенности была червоточина: он боялся выглядеть дураком, и когда становился им в чьих-то глазах, пойманный на своих любовных играх, злился, кусался и зверел.

— Не верится, что тебя вообще хоть что-то заводит!

— Может, просто ты перестал с этим справляться? — бросила я ему вызов. На миг Набиль побледнел, а потом, наоборот, лицо его чуть покраснело.

— Переваливаешь вину на меня?

— Это было предположение, а не утверждение. Или не хочешь рисковать и проверять?

— Проверять, что я смогу завести тебя и доставить тебе удовольствие? — Он поймался на крючок. Он загорелся. Позволить кому-то усомниться в том, что он несравненный опытный любовник? Это Набилю не по силам. И он сам прижал меня к себе и стал целовать. Теперь мне главное было вытерпеть это, пережить. Вымотать его до полуобморочного состояния, а потом, когда он уснёт, забрать сына и скрыться. Если нянька будет препятствовать — ударю её, не побоюсь. Пригрожу ножом — я заметила его на столике в зале, где Набиль ужинал.

Мы упали на кровать, и Набиль, покрывая поцелуями мою шею, верх груди, стал задирать подол, чтобы забраться под него рукой. Внутренне сжавшись, я умоляла себя справиться, изобразить стоны удовольствия, подаваться навстречу, просить ещё. Накрывшее меня тело, некогда желанное и сводящее с ума, теперь ощущалось, как придавивший меня шкаф, из-под которого нетерпелось вылезти. Расстегнувший рубашку, Набиль всё-таки обнажил свой по-прежнему тренированный торс, но эти кубики пресса, упругая грудь, мышцы живота уже не казались мне манящими и красивыми, а напоминали панцирь жука, под которым нет ни сердца, ни души.

Он сам спустил платье ниже, и втянул ртом сначала один мой сосок, потом другой. Проходя это испытание, я закусила нижнюю губу и выдала стон негодования и несогласия за истомлённость. Пальцы Набиля забрались мне под трусики, и хотя чувствительная плоть реагировала на умелые касания, ко мне подкатывала тошнота. Ещё немного, и его член окажется во мне. У меня настолько свело скулы от удерживаемых эмоций отвражения, что я боялась даже открыть рот и спросить о презервативах. Я не хотела ни на чём останавливаться, ничего обсуждать, если залечу — потом пойду и сделаю аборт, но сейчас не хочу обмениваться с ним ни единой фразой. Если вздохами и ахами у меня подыгрывать ещё получалось, то выразить ложь словами я не смогу. Опять накинусь на него и всё выскажу. Нет, Лена, соберись! Ты сможешь. Всего одна ночь. Терпи. Изображай. Поодстраивайся.

Набиль вжикнул ширинкой, лаская ладонью мою грудь, целуя меня.

— Ну, скажешь, что тебе это не нравится? — отвлёкся он, дразняще теребя меня внизу пальцем. Я имитировала подавленный стон. Набиль ждал, увлечённо глядя мне в глаза.

— Зачем спрашиваешь? — нервно улыбнулась я и погладила его по руке. — Продолжай...

Взгляд его сверкнул, как бы говоря: "Что и требовалось доказать!". И в этот момент в двери номера раздался громкий стук. Возможно, Набиль не среагировал бы, если он не повторился. Но стук был такой бахающий, будто не стучали, а выламывали дверь, так что мы оба замерли. Я услышала русский крик из коридора:

— Откройте, полиция!

Ничего не понимая, я перевела взгляд на Набиля. Он не мог знать, что произнесено, но интонация была рычащая, будто за дверью стояла группа захвата, собравшаяся арестовывать террориста.

— Что там говорят? — спросил Набиль.

— Полиция, — повторила я, — просят открыть.

— Что? Какая ещё полиция?

Но стук и невнятный, доносящийся из коридора гомон не прекращались, поэтому Набиль, выругавшись по-арабски (предполагаю, что это было ругательство, впрочем, кто знает?), слез с меня и, застёгивая ширинку, распахнутый, пошёл открывать.

Я натянула платье на грудь, понимая, что понадобится переводчик. Может, кто-то из посетителей принял меня всё же за проститутку и вызвал участкового, чтобы разобраться? Бросив на себя взгляд в зеркальную дверь шкафа, я заметила чуть поплывший макияж — косметика всё же была дешёвая — и растрёпанные волосы. Поправляя их, я высунулась из спальни в тот момент, когда Набиль повернул замок и открыл дверь.

Не сразу поняв, что вижу, я обратила внимание только на то, что за порогом был человек не в форме полицейского, а в камуфляже. Камуфляж резонировал с богатым декором номера и пафосом пятизвёздочной гостиницы. Однако, не успев присмотреться, я увидела выходящую вперёд руку. Вернее, вылетающую. Рука в камуфляже приземлилась прямо в центр лица Набиля, и тот от этого удара отлетел назад, вмазавшись в ножки столика.

А затем порог переступил весь человек. И это был Саша. Мой Саша. Живой.