Вторая жена. (не) твои

Глава 13

Я во все глаза смотрела на Набиля. Как на вылезший из сна кошмар. В голове не укладывалось, что он всё-таки сумел это провернуть — найти нас. Но, с его деньгами, я могла бы догадаться, что ему это под силу.

— Хотела полным идиотом меня выставить? — Сейчас я жалела, что в его глазах нет похоти, нет тех огоньков, которые заявляли о том, что он хочет меня. В них была лишь озлобленность. — Хотела забрать у меня сына?

— Набиль, послушай...

— Нет, это ты меня послушай, Элен! Я старался быть хорошим, я делал всё, что ты просила и хотела. Разве нет? Я шёл на уступки, я уговаривал, предлагал тебе быть со мной, воспитывать вместе нашего ребёнка, я готов был обеспечивать и его, и тебя! И чем ты мне отплатила? Тем, что кинула, как попользованную игрушку? Так ты ко мне решила отнестись?!

— Я тебя не кинула, а сбежала от твоей тирании!

— Тирании? — удивлённо приподнялись его брови. — Предоставление тебе всех благ и условий ты называешь тиранией?

— Ты отобрал мой телефон! Стёр в нём все номера!

— А почему я должен волноваться о том, что, пока я забочусь о тебе, о нашем ребёнке, ты будешь созваниваться не пойми с кем и водить шашни?

— Ни с кем я шашней не водила!

— И я должен верить тебе после того, как твой "брат" оказался твоим любовником? После того, как ты обманула меня и спланировала побег?!

— Он не был моим любовником, когда я была с тобой! Я, в отличие от тебя, никогда не изменяла!

— Ты прикидываешься обиженной овечкой, Элен, но ведёшь себя по отношению ко мне отвратительно!

— Неужели? Потому, что созвонилась со знакомой? Или потому, что не захотела быть твоей рабыней?

— Рабыней? — он хохотнул. — Ты сама себе веришь? Я предложил тебе нанять няню, горничную, ходить в рестораны, но ты выбрала сидеть дома и заниматься всем сама. Это ты называешь рабством? Не стыдно?

Я стиснула зубы и, выдохнув, признала:

— Хорошо, я перегнула палку. Назовём это золотой клеткой. Я не хочу в ней сидеть.

— Потому что тебе в ней не комфортно? А о комфорте сына ты не подумала? О том, что будет лучше для него?

— Для него будет лучше не воспитываться так, как ты!

Набиль прожёг меня глазами. Его желваки задёргались. Но, спустя несколько секунд, он взял себя в руки и опасно улыбнулсяю

— Ладно. Я ужасно воспитан. Я плохой, по-твоему, человек. Но это не меняет того, что — это, — он указал на коляску, — мой сын. Не хочешь быть со мной? Не хочешь иметь со мной ничего общего? Я больше не стану уговаривать, настаивать, докучать тебе. Я просто заберу своего сына.

— Что?! Нет, нет, ты не посмеешь! — однако он именно это и сделал, именно это и посмел: двинулся к коляске и, игнорируя меня, бросившуюся отталкивать его прочь, стал доставать Сашу изнутри, беря на руки: — Не смей! Не смей! Отпусти его! Убери свои руки! Я закричу! Я вызову полицию! Это мой ребёнок! Мой сын!

Набиль сделал знак своему человеку, и меня, вцепившуюся в рубашку бывшего, оттащил здоровенный верзила. Я рвалась, пиналась, пыталась кусаться и царапаться, но ничего не помогало, я была намного слабее. Выполняя своё обещание, я открыла рот и принялась истошно визжать. Но слово "помогите" не дозвучало до конца, как этот верзила заткнул мне рот. Одной рукой держал, а другой заткнул. У меня из глаз потекли слёзы, я почувствовала, будто на голове седеют волосы. Самое дорогое, самое важное, что у меня оставалось — сын, мой сын! — оказался у Набиля, и я не могла ни прикоснуться к нему, ни подойти. Есть ли на свете что-то более страшное, чем когда у тебя отбирают ребёнка? Я понимала, что ничего не поможет, что я ничего не смогу сама сделать, что не справлюсь с двумя мужчинами. Тремя, ведь за рулём ещё был шофёр. Набиль подошёл ко мне, пользуясь тем, что в железной хватке его телохранителя я не могла даже шелохнуться.

— Если захочешь иногда видеться с моим сыном, — подчеркнул он, — тебе надо будет очень постараться заслужить прощение, Элен. — Набиль оглядел меня с ног до головы, изобразив презрение: — И привести себя хорошенько в порядок. Ты себя запустила.

После этих слов он сел, держа на руках Сан Саныча, в машину. Захлопнул дверцу, закрыв её изнутри. Только тогда меня отпустил верзила и пошёл садиться сам. Я бросилась следом:

— Стойте! Стойте! Пожалуйста! Набиль, остановись! Набиль, я умоляю тебя, не делай этого! Прошу! Набиль!

Я не видела, обернулся ли он хотя бы на меня в своей затонированной тачке. Охранник отпихивал меня, не давай следовать за ним в салон, но я упорствовала, рвалась и рыдала, протягивая руки. Наконец, вверзиле это надоело, и он так сильно толкнул меня, что я упала на асфальт. Ему хватило нескольких секунд, чтобы сесть в салон и закрыться тоже. Я быстро поднялась, но успела лишь коснуться заднего багажника тронувшейся иномарки.

— Нет, нет, нет! — заорала я, задыхаясь и словно умирая. Дрожь и пот пронизывали меня, всё кружилось перед глазами и я чувствовала, что вот-вот рухну, видя, как исчезает вдали номер машины. Я запомнила его, но что это даст? Арендованный автомобиль. Пока полиция его найдёт, не улетит ли Набиль в Марокко? Я не должна позволить этому случиться, что угодно, только не дать вывезти Сашу из России. В Марокко мне уже ничего не поможет, Сафриви там слишком влиятельные, слишком известные персоны.

Что было сил — хотя их, казалось, вообще не осталось, — я побежала в центр, в котором жила. Мне нужно было поднять тревогу, позвонить в полицию. Мне нужно было действовать, не теряя ни минуты. Я отгоняла сковывающий страх, что я всего лишь слабая и одинокая женщина в огромном мире властных и жестоких мужчин. Мужчины всё решают, они всё могут, они сильнее, богаче, решительнее. Но я не могу с ейчас никому позволить быть решительнее меня.

Я ворвалась с разбегу в центр, буквально крича: "У меня украли ребёнка! У меня украли сына!". Женщины переполошились, стали выходить из комнат, интересоваться, что произошло? Шепча, что биологический отец моего ребёнка подкараулил нас и забрал моего Сашеньку, я набирала по стационарному аппарату полицию. Я прибежала без коляски, забыв её там, где из неё вытащили Сашу. Всклокоченная, растрёпаная, заплаканная, я неверным языком стала объяснять в трубку службе спасения, что произошло. И только когда услышала, что ко мне сейчас подъедут правоохранительные органы, сумела остановить несвязную, заикающуюся от слёз и всхлипов речь. Только бы Набиль не сразу отсюда поехал на самолёт, только бы не сразу! Нет, пожалуйста, пусть его вылет будет после того, как полиция найдёт его и вернёт мне моего ребёнка.

Я была в этот момент готова убить. Убить, чтобы вернуть Сашу, моего Сан Саныча. Никогда моя ненависть к Набилю не достигала такой величины. Как жаль, что в прошлом году, когда парни вытащили меня из его особняка, они не пустили ему пулю в лоб! Нельзя было к нему обращаться, нельзя! Надо было побиратсья, жить на хлебе и воде, устроиться проституткой — что угодно! — только не обращаться за помощью к Набилю. Я же знала, какая это эгоистичная дрянь. Точнее, я не до конца подозревала, насколько дрянью он может быть. И при этом ещё обвинил меня, что я до этого довела своей неблагодарностью!

Боже, если я его всё-таки увижу, если он окажется в пределах досягаемости, дай мне силы не убить его! Тюрьма меня разлучит с сыном точно так же, мне туда никак нельзя, никак нельзя...

Кто-то из женщин протянул мне успокоительные таблетки и стакан воды. Трясущимися руками я приняла их и выпила. Я не могла потерять ещё и сына после того, как потеряла Сашу. Я чувствовала, что если не верну своего мальчика, то сойду с ума или наложу на себя руки. Нестерпимая душевная мука погрузила меня в туманный мрак, из которого я вышла, лишь когда услышала, как полицейская машина подъехала к главному входу центра.