Вторая жена. (не) твои

Глава 2

За неделю до этого…

В приоткрытое окно донеслись звуки улицы, и я проснулась, а вместе со мной — малыш в животе. Он пошевелился, значительно пинаясь.

— Доброе утро, — прошептал Саша на ухо, ощутив движение ладонью, лежавшей на моём боку.

— Доброе, — немного развернув лицо через плечо, я получила лёгкий поцелуй.

После того, как он со своими друзьями помог мне сбежать из Марокко, прилететь из Африки домой, я больше месяца упиралась перед его уговорами переехать к нему в Новосибирск. Мне уже было не до тех приличий, которыми руководствовалась в Париже. Просто до конца не верилось, что Саше нужна буду я с ребёнком от другого; я пыталась его убедить, что он сам не понимает до конца, что предлагает и как разворачивает наши жизни. В ответ на это он сделал мне предложение руки и сердца.

И тут уже я засомневалась в самой себе. Я была благодарна Саше, и для меня он превратился, несомненно, в благородного рыцаря. Даже пить перестал — нетрезвым я его больше не видела. Но согласиться на брак только потому, что обязана мужчине, чувствую себя должной — это некрасиво, неправильно. Я должна была убедиться, что полюблю его, смогу сказать «да» не в виде «спасибо за всё», а в значении «я тоже люблю тебя», и брак не превратится вскоре в каторгу и тягостные будни бок о бок с тем, к кому нет ни желания, ни привязанности. Поэтому я предложила подождать до рождения ребёнка, посмотреть, как мы сживёмся и устроимся, изменятся ли наши взгляды друг на друга. Саша согласился подождать, а я — переехать.

В отличие от Набиля, он сразу познакомил меня с родителями — отцом и матерью. Я узнала много нового и неожиданного о Саше, например, что его папа — Дмитрий Евгеньевич Кашин, являлся главным акционером нефтяной компании, где сын был исполнительным директором. То есть, они были миллионерами, и их шикарная квартира в центре Новосибирска ничуть не уступала обстановке особняка Набиля. Но у Саши была своя, отдельная двушка, комфортная и простая по-холостяцки берлога, которую он разрешил мне переустраивать по своему вкусу. Я не решалась на это, но невольно кухня и ванная обрастали моим присутствием — шампунем, гелем для душа, розовой зубной щёткой, цветастой кружкой, более мягкими полотенцами, новым чайником (старый, электрический, как оказалось, давно не работает, потому что Саша не пил дома чай и даже ел здесь редко). Потом моё присутствие расползлось и в спальню, заняв несколько полок одеждой и раскинувшись прикроватным ковриком на полу и пледом на кровати.

Дмитрий Евгеньевич принял меня без эмоций, как будто сын познакомил его с новым деловым партнёром. Мы ужинали вместе, и он вёл непринуждённую светскую беседу, даже не интересуясь, как мы познакомились. Чувствовалось, что между ним и Сашей есть некоторые трения, и они по какой-то давней договорённости не сильно лезут друг к другу. Хуже было с его мамой — Тамарой Сергеевной, поджавшей губы, едва я переступила порог. Не знаю, не понравилась ей конкретно я или ей не нравились все невестки, но как найти общий язык с этой женщиной — я представления не имела, о чём и сказала Саше после знакомства.

— А ты и не пытайся, — отмахнулся он, — мама такой человек.

— Сложный?

— Она сама считает, что очень простой. Проблема в том, что она сама не замечает, как себя ведёт и как относится к людям, считая, что всё в порядке и она просто душка. С бывшей мама тоже была в натянутых отношениях.

— Типичная свекровь? — осмелилась предположить я.

— Да, именно, — хохотнул Саша. Я выдохнула, потому что боялась его задеть каким-нибудь замечанием о родителях, но, к счастью, в этом плане он оказался адекватным и не собирался съесть любого за дурное слово о своей семьей. Или он и меня уже воспринимал семьёй?

— Саш, а… можно спросить?

— Давай.

— Даже не спросишь, о чём я хочу спросить? — улыбнулась я.

— Ты же знаешь, что я секретов от тебя не держу. Спрашивай.

— Мне показалось или… у вас с отцом как-то… напряжённо всё?

— Не показалось, — мы ехали с этого самого первого ужина-знакомства, Саша был за рулём, поэтому смотрел не на меня, а на дорогу. — Это лет пятнадцать назад началось, когда я университет закончил. Он мне сразу должность нашёл, пристроил, а я… увлёкся как-то изучением того, что в мире вокруг происходит, и стал прозревать. Ну, знаешь, про Будду легенда рассказывает, что он вышел из дворца, в котором его отец держал подальше от всех проблем и бед, увидел, как живут люди, и всё переосмыслил. Со мной что-то подобное случилось. Увидел, как живут люди, и задумался — а что не так-то? Страна богатая, большая, и мой отец — миллионер, владелец нефтяных вышек. Умнее других он, что ли? Хитрее? Или беспринципнее? Он в конце восьмидесятых, когда я мелким ещё был, трудился на советском заводе, ничем не отличался от других. Потом начался развал, пришли лихие девяностые. Его судьба свела с Ходором, они начали активно присваивать национальное имущество через идиотскую приватизацию, которая изначально была организована так, что поровну между населением ничего бы не распределилось, акции сливались своим по договорённости, через взятки, кумовство. Отцу и перепало, потому что оказался в нужное время и в нужном месте, и лизнул, кому надо. Лет через десять, когда Мишаню поприжали, он едва увильнул — перебежал, как говорится, на новую правильную сторону. Сумел сохранить всё и не присесть на срок. И я когда это всё в голове уложил, так налетел на него страшно! С претензиями. Типа, какое право ты имел? Это не твоё, нельзя было воровать. Он на меня начал орать, что я — сопляк, ничего не понимающий и неблагодарный, хотя должен в ноги кланяться за то, что у меня столько всего есть благодаря его стараниям. Ну и я, молодой и горячий, послал его к чёрту, сказал, что не надо мне нечестно заработанного, у страны отобранного. Записался на службу по контракту и умотал в Сирию. Оставил ему записку, что если он о стране не думает, то я ей служить буду. За его грехи.

— Это… лихой поступок был, — растерялась я, что сказать в такой ситуации. Ведь отказаться от богатства и возможностей, чтобы начать рисковать жизнью — это что-то невероятное!

— Ну, ты уже могла понять, что я временами бываю отбитый, — засмеялся Саша, — наглости своей и безумию, прозываемому иногда отвагой, я как раз и обязан отцу. Именно его деньги с детства вселяли в меня уверенность, вседозволенность. Вот я и позволил себе всё, что хотел…

— Но… ты всё-таки теперь работаешь вместе с ним? Передумал?

— Так вышло. Я бы не передумал, но отхватил ранение при боевых действиях. Меня парализованного привезли, не прошло и года. А я ж, улетая, не только родителей поставил перед фактом, но и девушку свою. И вот, вернулся такой вот, немощный, а она меня не бросила, представляешь? Хотя никто не обещал, что я поднимусь на ноги, год почти ходила со мной сидеть. У меня, честно сказать, любви к ней особой не было, но, когда она так поступила, я понял, что не могу её оставить, что сволочью буду, если не женюсь. Вот и предложил жениться, как только поправился более-менее. Здоровье ещё не позволяло вернуться в строй, а обеспечивать семью-то как-то надо, дочка уже на подходе образовалась, не на шее же у отца сидеть и просить на всё? Я и согласился на офисную работёнку у него. И пить я, кстати, начал, не после развода, а тогда, когда думал, что ходить уже не буду.

Мне стоило узнать об этом раньше, когда впервые увидела его в музее, несущим ахинею и всё, что приходило на ум.

— Твоя бывшая жена… достойная женщина.

— Так самое смешное! — он действительно посмеялся. — Она мне потом призналась, что пока меня не было, уже и разлюбить меня успела, а тут вдруг привозят инвалида. А мы ж не расстались перед прощанием, поругались, но точки над i не поставили. И она подумала, как бессовестно будет бросить человека в таком состоянии, люди назовут её дрянью. Вот она и ходила за мной ухаживать не из любви, а из чувства долга и жалости.

— Выходит, вы женились без любви?

— Получается, что так. Но, стоит отдать нам должное, для людей без любви мы очень дружно и без претензий друг к другу прожили, пока не осточертели один другому окончательно, — Саша покосился на меня, — поэтому я понимаю, когда ты говоришь, что лучше подождать, прежде чем вступать в брак. Я знаю, о чём ты думаешь.

— Прости меня…

— Тебе не за что извиняться. Я и сам не хочу второй раз на те же грабли.

Каждый день приносил всё больше поводов для того, чтобы уважать Сашу. Он был максимально открытым и честным, бесстрашным и бескорыстным, отзывчивым и готовым помочь в беде буквально любому. И в одну из ночей, когда жила у него уже недели три, мы всё-таки оказались в одной постели, он стал целовать меня и не смог остановиться, пока не раздел и не занялся со мной любовью. А я и не пыталась его остановить.

С тех пор мы спали вместе. Были рядом каждую ночь, если не считать пару Сашиных отъездов: один раз он летал в Москву на день рождения к дочке, где-то на пять дней, в другой раз на два дня уезжал по делам компании. И во время его отсутствия я ощущала незнакомое ранее одиночество. В отличие от Набиля, Саша не вызывал подозрений, что поедет не только к дочери, но и к жене, будет там спать с кем-то ещё, изменять. Он присылал фотографии, как они сходили в океанариум, как гуляли в парке, ничего не скрывал и обо всём рассказывал. Что бы после этого мне ни говорили про женскую мнительность, я была убеждена, что на ровном месте она не появляется, и мужчина, который на самом деле не совершает за твоей спиной подлости, никаких подозрений не вызовет.

— Тебе разве не нужно на работу? — чуть потянувшись, перевернулась я на спину, чтобы посмотреть в Сашины голубые глаза.

— Без твоего завтрака никуда не поеду, — поцеловал меня он ещё раз.

— Так говоришь, как будто я готовлю что-то особенное!

— Неважно что ты готовишь, важно как!

— И как же?

— С душой. Ты же искусствовед, ты всё превращаешь в искусство.

— Ладно, подлиза, иди, брейся и умывайся, а я — на кухню.

Слезшие каждый со своей стороны кровати, мы отправились в разные помещения, он — в ванную комнату, я — к плите. На самом деле мне нравилось готовить, не вообще, а для нас — для него, для себя, для будущего ребёнка. Мне начинало нравиться быть домохозяйкой, и это после того, как я защитила кандидатскую в Париже и работала в Лувре! Я думала насчёт того, чтобы устроиться в Новосибирске, но кто возьмёт на работу женщину, которая вот-вот родит? Саша настоял, чтобы я «не рыпалась», как он выразился, а отдыхала и заботилась о себе. Совершала медленные пешие прогулки, записалась на йогу или пилатес, рисовала, если хочется.

У него пропиликал в спальне телефон. Я повела головой на звук и продолжила помешивать манную кашу, чтобы не образовались комочки. Наверное, в офисе уже ждут. Секретарша у него была дама лет пятидесяти, но предусмотрительная и требовательная, без неё он бы точно не справлялся, потому что в делах, требующих пунктуальности и официальности, вёл себя раздолбаем, предпочитающим застольные переговоры и обходные пути.

Он вышел на кухню, гладковыбритый и свежий, в одних трусах. Подошёл, чтобы приобнять и коснуться губами моей шеи. По коже пробежали мурашки:

— Ещё не готово!

— Знаю, но хочу между каждыми действиями делать перерыв на поцелуй.

— Вот как? — я не поддалась и, игриво вредничая, не обернулась. — У тебя сообщение пищало.

— Вряд ли что-то срочное.

— Не хочешь начать одеваться?

— А вдруг обляпаю рубашку? Нет, сначала надо позавтракать.

— Ну вот ещё! За столом надо выглядеть прилично!

— Неужели я до сих пор тебя смущаю своим раздетым видом?

— А если так?

— Давай тебя тоже разденем для симметрии? — потянул он пояс халата, развязывая его. Я перехватила и, дёрнувшаяся, невольно капнула с ложки кашей на пол.

— Так, не балуйся! Иди уже!

— Ладно-ладно, — извернувшись, он всё равно меня привлёк к себе и поцеловал, и только потом отпустил и ушёл в спальню. Я оторвала бумажное полотенце, вытерла пол. Потом прошлась влажной тряпкой. Вернулась к помешиванию. Стояла тишина, как будто Саша снова уснул вместо того, чтобы начать собираться:

— Ну, что там? На работе потеряли? — Тишина продолжала висеть в ответ. Правда, что ли уснул? — Саш! — выключив конфорку, я пошла за ним. От двери я увидела, что он стоит у тумбочки, до сих пор не натянув ни штанов, ни рубашки, и держит телефон в руке. Смотрит в него. — Саш? — настораживаясь, позвала его я. Он поднял голову и посмотрел на меня. — Что там такое? Кто пишет?

— Бербер. Мне надо будет ехать к ним.