Вторая жена. (не) твои

Глава 9

На следующий день Набиль оплатил мне мобильную связь и сказал выбрать квартиру, в какой я хотела бы жить. При этом, как бы походя, заметил:

— Но лучше бы было жить в своём доме, а не арендовать что-то у кого-то, сидя на чемоданах.

— Я и собиралась уехать к родителям, когда разберусь со своими делами немного...

— Я не о твоих родителях, — пресёк мой уход от темы он. Я и так понимала, что подразумевается между строк, но не хотела вновь возвращаться к подобным разговорам. После долгого молчания, продолжая смотреть на меня и не дожидаясь, когда я поверну к нему лицо, Набиль спросил: — Неужели у тебя не осталось никаких приятных воспоминаний о том времени, что мы провели вместе? В нашем доме.

— Он всегда был твоим, но не нашим.

— Ошибаешься. Я всегда видел в нём только тебя, предназначал его для жизни с тобой.

— С каких пор?

— С той поры, как мы познакомились. И ты не ответила мне: у тебя остались приятные воспоминания?

— Их все перекрыло разочарование.

— Могу я как-то теперь перекрыть то разочарование очарованием? — улыбнулся он, будто речь шла о случайной мелкой размолвке. Будто он мне на ногу наступил или накричал за подгоревший завтрак.

— Это сделать куда сложнее.

— Но я пытаюсь.

— Набиль, если ты делаешь это всё не ради сына, а ради того, чтобы я снова... чтобы я...

— Ну же, говори.

— А я не знаю, что сказать! Ты действительно чего-то от меня хочешь? — посмотрела я, наконец, ему в глаза.

— Как ты сама думаешь?

— Я не хочу думать, я хочу знать! — но, не дав ему произнести и звука, я взмахнула рукой: — А! Впрочем, разве можно было когда-либо что-либо от тебя узнать? Твои слова — это хуже моих домыслов, они сбивают, вводят в заблуждение.

— В какое заблуждение я ввожу тебя сейчас?! В какое могу ввести? Ты всё обо мне уже знаешь! Об Асме, о детях!

Каким же Набиль умел выглядеть искренним и открытым! И никогда не понять, всерьёз это или ради достижения своих целей.

— Я даже могу поверить, что ты хочешь... хочешь возобновить то, что между нами было, — сказала я, — но надолго ли? Неужели ты сам за собой не замечаешь, что хочешь чего-либо только тогда, когда оно не даётся? И теряешь интерес, стоит получить желаемое.

— Это не так.

— А как?

— Разве ты не была моей? Разве я не получил тебя? — он хотел провести по моей щеке ладонью, но я увернулась. Лицо Набиля стало пасмурным.

— Когда я была твоей — ты относился ко мне, как к вещи, которая лежит на своём месте и не нуждается во внимании, любви и заботе!

— Ты не можешь глядя мне в глаза говорить, что я не любил тебя!

— Любил, но как-то по-своему. Поверхностно. Мне не хватило глубины. Не надо этой пошлой ухмылки! — осекла я его, явно намеревавшегося сделать эротический вброс, чтобы сбить меня с мыслей. — Я говорю о глубине в душе, когда чувствуют до самого основания, до сердца. Когда не могут поделить его на двух, трёх женщин!

— Асму я никогда и не любил!

— Это ты говоришь мне! А ей ты так говорил?

Набиль нахмурился и замолчал. Я хмыкнула:

— Что и требовалось доказать. Ты всем говоришь, что любишь...

Наш спор был прерван плачем Сан Саныча. Немедленно прекратив пререкания, я пошла к ребёнку. К тому, кого мне только и оставалось любить.

Спустя два дня мы перебрались в квартиру. Я бы выбрала скромнее, с одной спальней, чтобы меньше тратить, но, догадываясь, что Набиль захочет останавливаться у нас и проводить с нами время, не могла дать ему такие карты в руки — единственную кровать! Он уже сейчас не торопился улетать, а мне не хватало бессовестности указать на дверь и выгнать его. Он примчался и буквально спас нас, оплатил жильё, еду, все расходы. Велел заказать абсолютно всё, что мне нужно для комфорта и удобства в быту. Кое-что в арендованной квартире было, но я не нашла миксера, мерного стаканчика, градусника, детской ванночки, достаточно мягкого полотенца, прихватки и ещё сотни мелочей, к которым я привыкла за время жизни с Сашей. Там моя жизнь была устаканившейся и обсутроенной, а теперь — начинай сначала!

И всё же, я не могла быть неблагодарной и, вопреки обиде и злости — весьма подутихшим за прошедшие месяцы — старалась вести себя вежливо. Не подпускать Набиля к сыну тоже было бы странным, и я стала наблюдать, как он, сначала робко, потом всё смелее подходил к нему, разглядывал его, бормотал что-то на арабском, заигрывая и улыбаясь, если Саша замечал его и смотрел в его сторону.

— Я ему уже нравлюсь! — самоуверенно заявил Набиль в один из таких моментов. Я подошла к ним и поглядела на сынишку. Тот, как и все новорожденные, ни на чём не концентрировался, водил туда-сюда глазёнками и шевелил ручками и ножками.

— С чего ты взял?

— Он не плачет.

— Он и до этого не плакал.

— Но если бы подошёл неприятный, плохой человек, он бы заплакал! — Набиль покосился на меня так, что я поняла: это расшифровка для меня.

— Приятный или неприятный, а ты — его отец, он чувствует своего, вот и не пугается.

— А ты? — многозначительно остановился на мне горячий взгляд.

— Что — я?

— Ты своего не чувствуешь?

— Не начинай, пожалуйста.

Я складывала с сушки выстиранные вещи, поэтому вернулась к своему занятию, образовывая аккуратные стопочки. Набиль недавно вышел из душа, из-за чего расхаживал по дому в одних шелковистых брюках пижамы. Он всегда был в хорошей форме и сохранял её до сих пор, он занимался своим телом, работал над ним и любил покрасоваться. Сейчас, однако, я не могла распознать, просто по привычке он ходит полураздетым или пытается привлечь моё внимание? Я старалась не смотреть в его сторону. Для меня одно близкое присутствие оголённого мужчины смахивало на измену Саше. Старшему — Александру Дмитриевичу.

— Как тебе имя "Умар"?

— Что? — вышла я из раздумий.

— Умар — тебе нравится это имя?

Соображая, я быстро вывела итог, к чему подобный вопрос.

— У него уже есть имя. Его зовут Александр. И никак иначе.

— Элен...

— Нет! Я даже слышать не хочу об этом!

— У нас имя сыновьям даёт отец.

— А у нас — это не у вас! И не надо в чужой монастырь со своим уставом лезть!

— В чужой монастырь?

— Это пословица такая русская. Нельзя устанавливать собственные правила там, где ты не хозяин, — мы встретились взглядами, и я прочла на лице Набиля привычное превосходство. — Ну да, ты себя всюду хозяином чувствуешь...

— Это полезная привычка. Она помогает действительно им становиться.

Отойдя от кроватки, он медленно приблизился ко мне. Чуть сзади. У меня от его шагов на шее дыбом повставали волоски. Кончики пальцев коснулись кожи вдоль линии волос, и я замерла на секунду, а потом отдёрнулась, как от комара:

— Набиль!

— Что?

— Не надо, прошу тебя!

— Я не мог удержаться... Ты так маняще выглядишь при этом приглушённом свете, в своём простеньком халатике... - он привалился рядом плечом к стенке. — В Париже я смотрел на тебя и думал, что такая невероятная красота, такая жемчужина пропадает за какими-то нелепыми занятиями, в недостойных её условиях, но тут! Сейчас! Элен, ты заслуживаешь большего, лучшего...

— Меня всё устраивает, — быстро пробормотала я.

— Нет, ты себя пытаешься убедить в том, что тебя всё устраивает. Но это не так. В Марокко тебе бы не пришлось самой гладить, заниматься всей этой чепухой! Для этого есть слуги.

— А чем бы я занималась?

— Ребёнком и... мной, — улыбнулся Набиль, и я только спустя столько времени, прозревшая, увидела, что себя он позиционирует как невесть какую награду! На самом деле он не меня видел трофеем, которого хотел добиться, он считал, что собой одаривает ту женщину, до которой снизошёл. Именно снизошёл. И это в моём поведении сбивало его с толку: почему я до сих пор не разомлела от великой чести, перепавшей на мою долю?

— Благодарю, — сгримасничала я, — но предпочту стирку и грязные пелёнки.

Улыбка сошла с лица Набиля.

— Ты невозможная упрямица!

— Если не хочешь мне помочь — иди спать, и не мешайся тут под ногами.

— А если я не хочу спать?

— Спой колыбельную сыну, глядишь, оба и уснёте.

— Колыбельные должна петь мама.

Я задумалась на миг, и у меня родился вопрос:

— А ты занимался своими детьми? Теми, которых родила Асма.

— Что ты имеешь в виду под "занимался"?

— Ну, сколько времени ты им уделяешь? Учитывая, что я даже не заподозрила о наличии у тебя семьи, ты редко видишь сына и дочь?

— Когда сын родился — я часто был с ним. Конечно, подгузники менял не я, и не я спать укладывал — у нас мужчины таким не занимаются. И дочке я, конечно, уделял внимание. Но сейчас они оба уже школьники по возрасту, им не нужен постоянный присмотр. Почему ты спросила?

— Пытаюсь понять, хороший ли ты отец. Можешь ли им быть.

— Почему нет?

— Не знаю. Почему ты не смог быть хорошим мужем?

— Это только твоё мнение!

Я засмеялась:

— А чьё же ещё мнение определяет качество мужа, как не мнение жены?

— Жёны бывают с такими запросами, что им ни в чём не угодишь! Для них любой муж будет плохой, хочешь сказать, что такого не бывает?

— Бывает, но...

— Может это ты была плохой женой? — Набиль, как и раньше, стоило хотя бы попытаться найти в нём изъян и намекнуть, что он в чём-то виноват, тотчас переваливал весь груз на меня, заставлял усомниться в себе, укорял и снимал с себя все грехи. Но я уже прошла эти уроки и кое-чему научилась. Поэтому спокойно улыбнулась:

— Я была ужасной женой, хуже некуда! Одного не пойму — зачем ты за такой плохой женой приехал? — сложив последнюю распашёнку, я пригладила её, выровняв стопку. — Спокойной ночи, Набиль! — и, закончив на этом разговор, отправилась спать.