Я. Хочу. Тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍10 Глава 10

Смерч

Откидываюсь на подушки, высыпая себе на лицо кубики льда из ее стакана.

Внутри кровь просто кипит.

Заставляю себя охладиться с глухим рычанием.

Но не выходит.

Ни хрена не отпускает.

Малышка так завела меня, что поджилки дрожат.

Хочу ее. До одури. До дикости какой-то.

Сам поражаюсь, как еще что-то слушал. Что-то говорил.

Как не разорвал ее, ворвавшись в нежное тело прямо у стенки.

Блядь.

Какой у нее вкус.

Одуренный.

Сносящий крышу.

В жизни таких не пробовал.

Сладкая.

Все нутро переворачивать заставила.

Одними своими глазищами.

Огромными.

Зелеными, как изумруды. Кажется, прямо посреди зала два огня безумных засверкали, когда на ринг вышел.

Как два всполоха.

И тут же дернуло.

Охренел, когда повернулся к ней.

Завис. Залип.

Ведьмачьи глаза. Чистая ведьма.

Но все остальное ни хрена не хуже.

Взгляд тут же метнулся ниже.

На пышную грудь. Что разве что из платья не вылетала. Кажется, даже рассмотреть можно было удары сердца. Так грудь дергалась. Сладко. Рвано. Прямо в руку и просилась. И размер мой. Прямо под мою ладонь.

Охренеть.

Кулаки сами сжались.

На бой стало вдруг наплевать.

Пеленой глаза накрыло.

Какого хера эта грудь у всех на обозрении? Любой пялится может. Все эти больные извращенцы, которые дрочить потом месяцами будут, прикидывая, какая эта грудь на вес.

Ни хрена. Моя.

И глаза эти. И грудь. И губы.

Пышные. Отсюда, с ринга, вижу, какие упругие. Дурманящие.

Словно издевается.

Потягивает пойло из бокала.

Облизывает стекло.

Капельки с губ язычком утирает.

А меня рвет.

Распорядитель что-то визжать пытается.

А я лишь думаю, как бы устоять здесь.

Не ломануться прямо в зал. Не схватить эту прелесть за узкую талию. Она же наверняка у нее тонкая, как тростинка. И попа пышная.

Не вонзиться в эти губы.

Сначала ртом. Чтобы распробовать. Ощутить на вкус.

Прошибет. Уже тогда знал, что прошибет меня насквозь этим вкусом. Только не думал, что он такой. Еще круче, чем представлял. Как лошадиная доза наркоты. Мозги отшибает. Уносит напрочь. Лупит на нервам. Заставляет звереть.

Сказал бы, что адреналин. От боя.

Сколько лет я на ринг не выходил?

Только с братьями тренировался.

Среди зрителей это другое. Да еще и с тем, кого так хотелось победить. Не то.

Но ни хера.

Бой с Ромкой стал неинтересен.

Ни хрена стало неинтересно.

Кроме того, чтобы вонзиться членом в этот пухлый ротик.

Толкаться. Брать снова и снова. Чувствовать, как упруго обхватывает головку, а после ствол. Натягивать до бесконечности.

Он уже дернулся. Вся кровь из мозга в член перетекла.

И Ромка… Ромка стал просто препятствием. Между этими губами и мной. Препятствием, которое нужно убрать. Порвать все на пути к ней был готов.

– Моя, – сразу говорю ей. Чтобы понимала.

Чувствую, все разобрала.

На расстоянии чую, как горит. Так, что не замечает. Сколько бокалов внутрь опрокинула.

Моя.

Сам будто в огонь шаг сделал.

Кровь закипела.

А она снова губы свои облизывает.

Глаз не отводит.

Ласкает стакан вместо того, что положено. Утерпеть не может?

Я тоже детка. Не могу.

Член колом встал. Прямо на ринге. Пиздец.

И, правду говоря, хер бы я Градова положил.

Но каждая секунда промедления вела к тому, что я просто насру на эту драку.

На толпу и зрителей мне в принципе насрать.

Только херово как-то это бы выглядело. Сам его на бой позвал. И сам же съехал бы. Во время драки не уходят. Не утаскивают девчонок.

Пришлось меситься. Так, как не дрался никогда.

Сам охренел, когда Ромка упал.

Но разве я мог иначе?

К такой вот, к ведьме, надо только победителем.

А не жалким неудачником, которого положили на лопатки.

Этот бой лично для меня был настоящим боем века.

И дело не в клубе. Не в том, что я тысячу лет не выступал на публике.

Хотя не скрою. Мне этого не хватало.

Этого дикого адреналина, который пробуждает все по-настоящему скрытые резервы. Заставляет тело выделывать такое, чего от себя не ожидаешь.

Всего того, что так порицает наш старший брат Бадрид. Он уверен, что человек должен быть собран и спокоен. Что если на тебя действует адреналин, ты просто наркоман. Наркоман от драйва, от эмоций. Настоящая сила по его убеждению, только в спокойствии. Никто и ничто не может на тебя влиять.

Не в этом во всем дело.

А в том, что этот бой – с моим братом –близнецом.

И даже не в том суть, что он чемпион мира по боям без правил. Ни хрена.

Роман. Роман Градов.

Паршивая овца, как о нем говорят в нашей семье. Собственно, говорят не очень много. С какого-то момента его имя вообще не произносилось вслух. В нашем доме.

Он ушел из него в двенадцать.

Взял другую фамилию.

Открестился от семьи.

Решил однажды и больше ни разу в жизни не посмотрел назад. Не обернулся.

Знаю.

Отец сделал многое, чтобы Градов приполз обратно. Чтобы вымолил прощение. Признал, что без семьи он – никто и ничто.

Но он справился. Ни разу не обратился за помощью, хоть наш властный папочка, не терпящий иного мнения, кроме его собственного, я уверен, подкинул ему проблем мама не горюй.

Правота Карима Багирова всегда непререкаема. Мало кто выживал после того, как попытался в этом усомниться. А те, кто выживали, вряд ли жили долго и счастливо. Здоровыми и благополучными точно нет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он выстоял.

Не потому, что отец дал поблажки. Ни хрена. Знаю я старого хрыча. К своим он относится в тысячу раз жестче, чем к чужим. Уверен, не было поблажек. Ни единой.

Но Градов не просто выстоял.

Поднялся.

Из самого дерьма.

Оставшись на улице сумел построить собственный некислый бизнес. Даже смешно. Черные алмазы. Ровно то, чем занимаюсь и я. По сути, мы с ним идем на этот поприще ноздря в ноздрю.

Стал чемпионом мира по боям без правил.

Мой брат. Близнец. Тот. О котором до недавнего времени даже говорить было запрещено.

Всего на пару минут меня старше. Или даже на одну. И это не считается.

А мне всегда хотелось узнать, какой он.

Говорят, близнецы связаны чем-то необъяснимым. Одними и теми же чувствами. Судьбой. Характером.

Бунтарь.

Смертник, пошедший против могучей силы. Против мощи. Выгрызавший себе право на жизнь зубами.

Тот, кто почти завалил своей дурной мощью империю нашей семьи.

Мы росли вместе. Были неразлучны в детстве.

И все эти годы мне хотелось.

Посмотреть ему в глаза.

Схлестнуться со своим кривым отражением в зеркале.

Взрызатся в него вот так же. Зубами. И посмотреть, кто из нас размажет другого . Раскромсает на куски.

Уйдя, он будто вырвал из меня что-то с мясом. Что-то очень кровоточащее.

Видно, и правда есть какая-то связь. Что-то вроде пуповины.

Мог я ему простить?

Или хотел понять?

Не знаю.

Но схлестнуться с братом было моей страстью. Жаждой. Невыносимой потребностью. До боли. В кулаках. Которые хотелось на него обрушить.

И что?

Этот миг настал.

вот он, долгожданный бой.

Долгожданная встреча. Одни на один. Лицом к лицу.

С братом.

С тем, кто вышвырнул нас всех из своей жизни. Кого и мы должны были бы вышвырнуть. Забыть и не вспоминать. Никогда.

С кем всю жизнь хотелось схлестнуться.

Хер знает, чего хотелось больше.

Обнять или расквасить рожу.

Чужой? Родной? Хер разберешь.

Враг или брат. Или тупо просто незнакомец.

Но за все. За все ярость дикая накатывала волнами. Все же больше хотелось начистить рожу. Братья своих не бросают. А этот…

А вместе его рожи, чужой, но словно отражение самого, – она.

Тело девчонки. Незнакомки. Глазищи ее сумасшедшие. Даже когда не смотрю, кожей их чую. Полыхают они во мне. В самое нутро вонзаются. Как когти огромной зверюги. Когти, которые не сбросил бы с себя ни за что.

И перед глазами только одно.

Как раздираю на ней эту тряпку.

Молния спереди.

Специально надела, чтобы легче сорвать было?

Перед кем собиралась всем этим сверкать? Для чего так тело прикрыла, чтобы упаковку содрать было делом секунды?

И рычу.

Для кого бы ни расстаралась, а распаковывать буду я.

Прямо руками кожу ее ощущаю.

Нежную. Белую.

Прям чувствую, как дергаю на себя. Как губами в острые соски впиваюсь.

Острые. Я разглядел. Тут даже слепому видно, как тонкая ткань блядского платья ими натягивается. Порезаться можно.

Блядь.

Пропускаю удар. Еще один. Еще.

Голова дергается. Болтается, как груша, когда по ней лупят со всей дури. Накрываю серией четких отлаженых ударов в ответ.

Бадрид, старший брат, всегда учил, что голову терять нельзя. Нельзя, чтоб пелена тебя застилала. Любая. Ярость. Страсть. Желание.

Он старший. Он лучший из нас. И он, мать его, прав!

Но сейчас накрывает так, что лицо противника расплывается перед глазами.

Только чертовка.

Мой одуренный приз. Трофей, который я возьму себе. Утащу. Заберу и буду жрать, пока не придет насыщение.

Блядь.

Бой. Самый важный для меня . В жизни.

А у меня член колом стоит. Да и самого колотит. Не по-детски.

И даже не замечал, что творю.

Лупил кулаками, как одержимый.

Победа стала только ступенью к награде. А наградой, конечно, будет, она.

Зарычал, заревел, когда Роман свалился.

Черт! Даже не посмотрел. Даже не ощутил никакого вкуса этой победы.

Только к ней ринулся. Прибил бы на хрен всех, кто оказался на пути. Между мной и этими глазами. Что уже внутрь вонзились.

И я же с ней мягко. Нежно.

Ощущал, как трепещет ее тело. Как откликается несмотря на какие-то глупости, что девчонка лепетала.

Блядь, и с ней же я, как с вазой хрустальной!

Впервые.

Впервые захотелось кайф в чужих глазах увидеть.

Одурел, как реснички затрепетали. Как ядовитая зелень в глазах, что в меня пробралась, растекаться темной волной начала.

Охренеть.

По-хорошему, повалить бы ее сразу на диван и наброситься. Взять яростно и грубо. Сразу. С одного толчка ворваться на полную длину. Как воды напиться. Залпом. Чтобы жажда отпустила и пересохшее горло успокоить.

Так нет.

Лепет ее слушаю. Хоть почти и не разбираю. Только горло переломить захотелось, когда о мудлоне каком-то говорила.

Инстинкты дикие внутри взорвались. Чуть жилы не лопнули.

Какой, на хрен, мудак? О чем она вообще лепечет?

Моя.

Не поняла сразу?

Так я же сказал! Ясно сказал, еще и с ринга, с самого начала!

Не поняла? Так я объясню! Так объясню, что на ногах держаться не будет! Имя собственное забудет! Языком вообще шевелить не сможет!

И вообще.

Какие, на хрен, разговоры тут могут быть?

Раздвигаю ее створки.

Слышишь, как тело твое отзывается? Так о чем говорить еще? Тело , она всегда свое чует. Отзывается, как по щелчку. А разговоры, они от глупости. От нелепых букв, которые в голове рождаются. И эти буквы я из ее очаровательной головки вышибу! Так сладко выколачивать буду, что они на хрен в ней исчезнут.

Отпустил.

Я ж не монстр, чтоб по нужде барышню не выпустить!

На хрена отпускал только?

Дрожала. Стонала. В плечи мне коготками своими уцепилась, запрокинув голову.

Я что? Подумать мог, что не поняла еще, что мне принадлежит?

Да она от каждого касания млела!

И в глазах ее видно было. Сразу. Намертво. Что все понимает.

Отдалась ведь уже.

Хоть я не успел насытиться. Даже пригубить. Не то, чтобы распробовать.

Блядь!

Сам себе не верю, когда после вежливого стука, не дождавшись ответа, выношу одним ударом дверь поганого нужника.

Пустота. И только окно распахнуто. Ветерок один от моего трофея остался.

Сбежала!

От меня?

Рычу.

Сам не замечаю, как крошу на хрен все, что попадает под руку.

Обломки гнилого дерева засыпают плечи.

От меня не сбегают, девочка.

Я же по запаху свою самку учую. Найду. И тогда…

Тогда ты пожалеешь, что сама захотела сыграть в эту игру. Стать добычей. Охота – это ярость, детка.

И я найду.

Я же переверну на хрен все в округе.

И тогда…

Тогда ты пожалеешь.

Но уже не сможешь вырваться.

Под моим надзором нужды свои будешь справлять.

Голой ходить. Одежды не предоставлю. Слишком большая роскошь.

Да и вообще.

На хрена в постели одежда, м?

А оттуда я тебя выпускать не собираюсь!

Глупая.

От меня не сбегают.