Арман.
Говорю, а внутри все клокочет.
Дикой смесью. Адским коктейлем.
Блядь. Она правда. Правда могла быть там.
Не вру. Ей сейчас не вру, конечно. Хотя и соврал бы, не задумавшись.
Трупов и правда нет.
Но ожоги. Половину людей из больнички отправили в реанимацию.
И челюсти сжимаются. Я ведь знаю, чья это работа.
Не мое, конечно, дело. Ни разу не мое. А в чужие расклады я привык не лезть. Сами должны разгребать и разбираться.
Но, блядь, Асламовы краев не видят. Суки. Такой ценой наказать персонал решили за то, что дочку их откачали в больничке этой.
А не откачали бы? Что? Подыхать девчонке? Только за то, что не с тем, кого отец ей выбрал, связалась?
– Градов.
Прижимаю мою трепещущую под руками девочку рукой. Второй набираю этого.
Первый раз вижу, чтобы так искренне не за себя, за чужих переживали.
И внутри обрываются какие-то ниточки. Дергаются до боли.
Какая же она… Наивная. Глупая. Маленькая.
Такой доброй в этом мире нельзя. Это же самоубийство!
Но, блядь.
Я не хочу. Не хочу, чтобы этот жесткий мир ее ломал. Делал другой. Холодной. Ледяной. Черствой и расчетливой. Такой, как все. Чтоб только о себе думать, а на других наплевать.
Хочу, чтоб и осталась вот такой. Нетронутой. Как первый снег, нетронутой и чистой. Чтобы этот свет и добро в ней остались. Навсегда.
А ведь мир сломает.
Вот, как ломанулась спасать своего мудилу. И куда попала! А если бы я не пришел?
Первый раз в жизни судьбе благодарен. Обычно от меня самого все зависит. Так привык.
Но здесь, блядь, реально. Сама судьба. Сама богиня Победы, моя Ника вмешалась. Не будь этого расклада с Градовым и жадности Гудимова, который за молчание кусок себе отхватить решил, хрен бы я у него девочку свою нашел. А, может, и нашел бы. Но было бы уже на хрен, поздно.
Сломали бы ее там. Так бы сломали, что хрен бы собрал. Уничтожили бы.
– Ну что? Жива девчонка? И ее ребенок? Стоило оно того?
– Жива. И ребенок тоже, – слышу хриплый ответ.
А на заднем плане детский лепет. Смех женский и голосок. Детский и ее. Сплетаются.
И опять в сердце что-то дергает. Так странно. Так незнакомо и непривычно.
Это она. Лина его. Ангел, как он ее называет.
Только Ангелов на земле не бывает. Особенно женщин. Все они шлюхи. Все, только цена разная.
Так я раньше думал.
А теперь.
Прижимаю еще всхлипывающую Нику покрепче.
И понимаю.
Ни хера.
Есть они. Есть. Ангельские такие. До одури чистые.
И мне спрятать ее от всего мира хочется.
Себе прямо под кожу, под ребра затащить. Там держать. Чтоб ни одна падла. Ни одна грязь этого дерьма ее никогда в жизни больше не коснулась.
И, блядь…
Опять под ребрами рваный удар. Пока его Лина что-то там малышке лепечет.
Глажу разметавшиеся, перепутанные волосы и накрывает.
Ясно понимаю. Хочу. Хочу вот так же. Вот с ней.
Чтобы всегда рядом была. И чтобы светилась. И лепетала вот такие глупости. Нашим малышам. А я бы смотрел со стороны. И наверное, тупо бы молчал. Потому что своей слоновьей походкой могу всю эту магию разрушить. Молчал бы и не шевелился. Даже б не дышал, глядя на них.
– Спасли. Только вот…
Слышу, как выходит. Как дверь прикрывает.
Тоже. Ангела своего от дерьма бережет.
– Что, Градов?
– Нашли их. Медперсонал как-то усыпили. Охрану вырубили. И выкрали девчонку.
Твою мать.
А вот это уже совсем серьезно! Быстро. Сликом быстро и Градова вычислили и место его нашли.
– Гудимов в курсе, кто ее в больничку привез. Походу, и Асламов уже тоже. Ты это. Прячь своего Ангела вместе с малышней. Этот явно не успокоится. Мстить будет. Больницу здесь утром подорвал.
– Спасибо, брат. Уже собираю.
– Если надо, у меня место есть. Совсем тайное.
– Не надо. У меня своих хватает.
Отключается. Спешит. Спешит своих прятать.
А меня слово брат по мозгам режет. Под кожу вонзается. Кажется, впервые оно прозвучало. С тех пор, как Ромка из дому ушел.
И, блядь, понимаю.
Это надо исправлять. Кончать эту вражбу гребанную. Бессмысленную и нелепую.
Пусть разные у нас дороги и он наших позиций никогда не примет. И не надо.
Но братьями друг друга называть и иногда просто так. Семьями собираться. Виски пить. Шашлык жарить. И малышня наша чтоб между собой играла. Чтоб костяк этот сохранить. Сплотить, а не растерять, на хрен.
– Что-то еще случилось?
Ангельские глаза впиваются прямо мне в лицо.
Даже плакать забыла.
Напряглась.
Переживает.
– Потом расскажу, Ника, – целую в висок, зарываясь руками в густые волосы.
– Давай собираться. Пойдем куда-нибудь поесть.
Блядь. Никогда о такой хрене не думал.
Детьми вообще женщины и няньки должны заниматься, а для мужиков свои есть дела. Мужские.
У нас с братьями они есть. Общие.
А тупо время проводить на расслабоне и ни о чем, это удел слабаков. Всегда так считал. Планктона какого-нибудь офисного.
Но сейчас.
Блядь, как будто лед какой-то ломается внутри. И хрустит. И больно становится.
– Иди ко мне, – усаживаю малышу на колени.
Пытаюсь распутать своими клешнями волосы, но только сам запутываюсь.
Блядь. Ну правда. Чистый ангел.
И слезы ее.
Слезы ее соленые губами собираю, а у самого под ребрами больно.
Никогда. Никогда Ника, ты больше не будешь плакать! Или я не Арман Багиров!
Хотя ты, чертовка, точно опоила меня какой-то наркотической хренью! Такой крепкой, что аж на сентиментальность повело! Ведьма! Но моя! Моя ведьма!
И я тоже не кисло колдовать умею. Особенно с ее таким сладким телом.
Посмотрим еще, кто кого!