Зачарованный остров

9

Ветер дул с юго-востока, нагоняя облака и предвещая сильный дождь. Гарри постучал ногтем по стеклу барометра, стрелка отклонилась вниз, показывая, что будет шторм.

Это надолго, дня на три, не меньше, и шторм будет сильный. Неопытные матросы, отдыхающие дети без присмотра могут попасть в беду, даже погибнуть. В прошлом году приходилось несколько раз выходить в океан на своей яхте спасать рыбаков, а один раз у мыса он спас мальчишку, изрядно потрепанного штормом.

Гарри не имел привычки беспокоиться по поводу непогоды. «Мы живем одним днем, — считал он, — что принесет следующий день, не известно, так и не следует переживать из-за возможной беды». В обществе анонимных алкоголиков ему внушили, что определенная доля эгоизма даже полезна, он должен беспокоиться только о себе. Потому показание барометра не тронуло его.

Гарри побрился, собираясь поехать в Оакблафс, чтобы взять книги в библиотеке. Зазвонил телефон. Это была Гейл. Она извинилась за то, как вела себя накануне, и сказала, что сожалеет об испорченной прогулке. Она должна была понять, почему Гарри так болезненно относится к алкоголю, и, конечно, не следовало ей так надираться у него на борту, ей стыдно за свое поведение.

Гарри слушал Гейл, восхищаясь, как эта чудесная женщина умела исправить то, что сама испортила. Его развеселило то, как она говорила о выпивке, считая это его «проблемой». Гарри прервал ее только один раз, чтобы сказать: барометр показывает, лучше не выходить из дома.

Гейл поблагодарила за заботу и продолжала:

— У меня есть хорошие новости, Гарри, хочу ими поделиться с тобой. И мне нужен твой совет. — Голос ее звучал чуть хрипло и был таким же, как много лет назад.

Гарри вспомнил те времена, когда они допоздна засиживались в маленьких нью-йоркских барах или — это было совсем здорово — отправлялись при луне на поиски выпивки, а потом долго сидели на деревянных скамейках в парке. Гарри сжимал Гейл в своих объятиях, и голос у нее был такой же хрипловатый, она говорила и говорила, слова выплескивались из нее свободным потоком; и то, что она говорила ему, казалось таким многозначительным. Иногда они могли так болтать, сидя рядом, весь день напролет, говорили и пили.

— Это киностудия «Двадцатый век-фокс», Гарри, — вернула его к действительности Гейл. — Им понравилась сама идея пьесы, и они хотят купить только идею, но не сценарий. Они сказали Блайдену, что готовы приобрести права на экранизацию «Последней вечеринки», но сценарий должен писать опытный литератор. Блайден сказал им, что мою рукопись уже видел Стерлинг Силифант, он получил «Оскара» за свою работу или что-то вроде того. Ты меня слушаешь, Гарри?

— Да, очень внимательно. Говори.

— На студии считают, что нужно поменять название, кто-то из читавших пьесу даже предложил такое название: «В деле замешан Голфер». Но это все ерунда, главное — они заинтересовались, хотят снимать картину на западном побережье Флориды, где-нибудь на Санибел-Айленд.

Блайден говорит, что могут возникнуть ассоциации с прототипами персонажей пьесы — это они так считают — и надо изменить имена и все прочее.

— Что же они еще предлагают? — спросил Гарри, он еще не решил, как воспринимать эту новость, и был несколько смущен, так как был уверен, что пьеса Гейл никогда не найдет своего покупателя. Он воспринимал ее «писанину» как тщеславное развлечение Гейл, не более того.

— Блайден считает, что они должны заплатить мне не меньше двадцати тысяч за права на экранизацию. Тогда права на издание книги или публикацию в журнале будут принадлежать Силифанту или еще кому-то. Я сказала: нет.

— Не понимаю, как ты можешь отказываться от такого выгодного предложения, — осторожно вставил Гарри. — Мне кажется, ты должна быть довольна. Твою работу оценили по достоинству. Это первое такое выгодное предложение. Блайден — молодец, он открыл для тебя золотоносную жилу…

— Как ты не возьмешь в толк, мне не нужны эти чертовы деньги. Мне нужен успех. Я хочу, чтобы все написанное оставалось моим. Это моя история, мои слова, мои герои…

— Я понимаю. Но я считаю, тебе повезло, ты теперь сможешь писать. В твоем положении не следует требовать слишком многого.

— То же самое говорит Блайден. Но, Гарри… Я сказала Блайдену: не нужно на меня давить. Его дело — защищать мои права и все, что я сделала. Или пусть катится ко всем чертям!

— Глупый выпад, Гейл. Правда, это не слишком разумно. Он старается делать для тебя все возможное, а ты посылаешь его к черту.

— Но я не хотела его обидеть. Я хочу, чтобы ты позвонил Блайдену и сказал, что я хочу его видеть в этот уик-энд. И мы вместе все обмозгуем.

— Я не хочу вмешиваться в ваши дела, Гейл, пойми и меня. — Его взбесило, что она не хочет просто извиниться перед своим литературным агентом, а ищет посредника. Он представил, что Гейл в эту минуту лежит на своей кровати, а рядом — Спринджер, с насмешливо-презрительным ко всему отношением, с безразличным видом он просто слушает ее разговор, а Гейл в своем возбужденном состоянии просто забыла о его присутствии.

— Гарри, мне нужно, чтобы ты это сделал ради меня. Я не могу позвонить ему сейчас сама. Все, что тебе нужно сказать: Гейл сожалеет и ей нужна ваша помощь. Я уверена, мы что-нибудь вместе придумаем, Гарри. Пусть их человек перепишет сценарий, я даже готова отдать ему свой гонорар, но пусть останется мое имя и право на издание книги. Так все авторы делают. Плевать мне на деньги.

— Но не Блайдену, он живет на комиссионные с гонорара. Почему он должен отказываться от своей доли? Она и так не слишком велика. Ради того, чтобы доставить тебе удовольствие?

— Поэтому ты не хочешь с ним поговорить?

— Вот что мне пришло в голову, Гейл. Я сегодня же позвоню Блайдену, если ты завтра приедешь на собрание анонимных алкоголиков. И я хочу, чтобы ты пришла туда трезвой. Если ты согласна на мое условие, я позвоню Блайдену и скажу, что ты погорячилась и согласна на его условия.

— К чему этот шантаж, Гарри?! — Гейл замолчала, размышляя над его предложением.

— Называй это, как хочешь. Если ты не бросишь пить, ты плохо кончишь. И никто не будет заниматься твоей пьесой. Ты можешь называть мое предложение шантажом, но я прежде всего хочу помочь тебе и не жду от тебя благодарности.

Гейл обещала приехать на собрание анонимных алкоголиков и быть «паинькой». А он должен уговорить Блайдена перезвонить ей и помочь ей оправдаться перед ним. Она продиктовала Гарри номер телефона Блайдена в Нью-Йорке.

В восемь вечера в поселке Веселая Голова тихо и безлюдно. В этот четверг движение наблюдалось только вокруг небольшого кинотеатра на Мейн-стрит, где шли два вечерних сеанса, последний начинался в четверть десятого.

Поскольку фильм не пользовался успехом, перед кассой не было желающих. Только на Вуд-стрит, за углом Мейн-стрит, у церкви было припарковано больше машин, чем обычно. Здесь должно было состояться собрание общества анонимных алкоголиков.

За полчаса до дискуссии начали собираться члены общества. Они проходили через калитку, почти скрытую от глаз порослью вьющегося хмеля и вполголоса здоровались друг с другом, расспрашивая о самочувствии и житейских делах. Некоторая сдержанность в общении, обычно непринужденных встреч, объяснялась тем, что собрание проходило в церкви, и они находились под присмотром Всевышнего.

В этот день перед собравшимися должен был выступить Гаррисон Паркер, который, заняв место лектора перед амвоном, приветствовал новичков. Гарри предстояло своей искренностью и ораторским искусством закрепить в них желание вновь приходить на собрания общества.

Собралось в конечном итоге человек тридцать или около того, большинство из которых не были местными жителями, а приехали на летний отдых, раньше они друг с другом не встречались. Гарри предстояло «растопить их сердца», как он это называл. Лишь пять-шесть человек были знакомы Гарри, одного, Хайзена Миллера, он знал хорошо. Тот пришел заранее, чтобы расставить стулья, приготовить кофе, а жена Миллера испекла, как обычно для этих собраний, печенье и булочки.

Небольшого роста, полненький, средних лет, Хайзен слишком увлекался сладостями, которые пекла его жена. Очень серьезно относился к своим обязанностям члена общества и с рвением выполнял всякие поручения, находя в этом особое удовольствие и удовлетворение. Обычно он устраивался в последнем ряду ближе к двери подсобной комнаты, где готовилась еда и напитки, вполуха слушал оратора, но не упускал из вида ни одного новичка, сразу подходил к нему и крепко жал руку.

Если его спрашивали, как он воспринимает прошедшее собрание, Миллер всегда отвечал:

— Я получил все, что хотел.

Тех же, кто в обществе анонимных алкоголиков не мог похвастаться трезвым существованием в течение последних пяти лет, Миллер начинал сторониться, что Гарри находил неприличным. По профессии Миллер был водопроводчиком, а среди членов общества он выдвинулся в самозваные лидеры.

Гарри увидел, как появилась Гейл и села рядом с Миллером, взяв у него стаканчик кофе. Гейл недолюбливала Хайзена и держалась с ним отчужденно. Удовлетворенный ее появлением, Гарри открыл собрание.

— Меня зовут Гарри и я — алкоголик. — Тут он увидел Спринджера, усевшегося рядом с Гейл. Его темно-коричневый загар резко контрастировал с непривычно белой рубахой, он был похож на сбежавшего из дома беспризорника откуда-нибудь из Сингапура. Его вид также напомнил Гарри фотографии военных моряков времен второй мировой войны, загорающих в белом исподнем где-то на берегу океана под тропическим солнцем, бритоголовых, с блестящими глазами.

Гарри говорил, наверное, полчаса, рассказывал историю своей жизни, вспомнил несколько эпизодов, связанных с зависимостью от спиртного. Он говорил о своей юности, родителях, учебе в школе и колледже, службе на флоте и работе в Нью-Йорке, поведал об автомобильных авариях, неприятных стычках с представителями закона, неспособности завязать серьезные отношения с женщинами более, чем на несколько дней. Потом он упомянул о «любви всей своей жизни», конечно, не называя имени Гейл и не адресуя свои слова непосредственно ей. Он описывал ее как женщину, которая «усилила мою тягу к спиртному».

При этом он взглянул на Гейл, встретился со взглядом ее зеленых опустошенных глаз. Она прекрасно поняла, о ком он говорит, но Гарри не был уверен, что до нее доходят все его слова и она чувствует его заботу о ней.

В конце он вкратце рассказал об истории ограбления банка, которая подвигла его бросить пить.

— Теперь я знаю, что я на самом деле хотел быть схваченным. Возможно, это и было причиной, по которой я участвовал в налете. Эта мысль была у меня в подсознании. Я понимал, что если меня не арестуют и я не попаду за решетку, меня ждет смерть от алкоголизма. Я был уверен, что не смогу сам завязать, никакие лекарства и увещевания мне не помогут, слишком я привык к выпивке. Тюрьма помогла мне лучше, чем лечебница для алкоголиков, я сошел с дорожки, ведущей к саморазрушению. Это было просто удачей, когда полицейские схватили меня в отеле «Ритц» и наша «последняя вечеринка», как мы это называли, кончилась. — На этих словах он закончил свое выступление.

После аплодисментов был объявлен перерыв на кофе, и Гарри направился к последним рядам, где сидела Гейл. На ней был теплый джемпер, одетый поверх белой блузы. Гейл была очаровательна в этом наряде, загорелая, с платиновым блеском волос и сверкающими зелеными глазами. Трудно было сейчас поверить, что она алкоголичка. По сравнению с другими вынужденными трезвенниками Гейл выглядела очень свежей и чувственной.

Он понимал, что не стоит испытывать ее терпение и заставлять слушать еще одного оратора, который не скажет ничего для нее нового. Он не возражал, если она уйдет, не дожидаясь следующего оратора и дискуссии.

Гейл поискала глазами Спринджера, который прогуливался по церкви. Гарри спросил ее, звонил ли Раскин.

— О, да, все в порядке, — ответила Гейл. — Блайден обещал достичь какое-то компромиссное решение об авторстве. Он считает, что нам нужно пообщаться. Здорово, что ты позвонил ему, Гарри. Думаю, теперь все будет в порядке.

Гейл окликнула Спринджера и поставила свой невыпитый кофе на поднос с использованными стаканчиками. Гарри проводил их взглядом. Уже представлялся следующий оратор.

С уходом Гейл у Гарри опять стало пусто на душе. Конечно, она шлюха и выпивоха, но ему необходимо было ее присутствие.

«Дай ей, Боже, сил бросить пить», — помолился про себя Гарри.

Хайзен Миллер торопливо запихивал в рот очередную сдобу. В этот момент Гарри почудилось, что помещение церкви превратилось в тюремную столовую.

И он торопливо покинул собрание анонимных алкоголиков, не дождавшись конца.