Зачарованный остров

12

Высокоскоростная дорога тянулась через флоридские пампасы. В начале лета шли затяжные дожди, и местность покрылась зеленеющим кустарником. За окном проскакивали крупные скотоводческие ранчо, высокие пальмы, как часовые, стояли навытяжку.

Слева ползли крупные белые облака, грозившие застить все небо. Только что Бобби Тьерни ехал под палящими лучами солнца, и вот над пампасами засверкала молния, крупные капли дождя посыпались на землю, словно автоматная очередь, застучали по крыше и переднему стеклу автомобиля. За несколько минут погода резко изменилась.

Западнее, на возвышенности расположился Титасвиль. Впереди небо почернело, и Бобби свернул с шоссе на Титасвиль, основной населенный пункт на мысе Канаверал, где находился центр управления космическими полетами. Почему бы здесь не оказаться Льюису-Спарроу?

Мыс Канаверал притягивает многих, как магнит. Льюис мог доехать сюда на автобусе, деньги Марши и Эуджении припрятаны по карманам, в руках спортивная сумка, в которую он запихал и дневник Марши Фримен. Тьерни представил, как он соскакивает с подножки автобуса и идет по дороге к центру космических исследований, одинокий искатель приключений.

Бобби остановился в отеле «Холлидей инн», он искупался в небольшой ванной, побрился и стал искать в справочнике телефон общества анонимных алкоголиков. Из гостиничного номера виднелась силостная станция и довольно широкое озеро. Солнце скрылось, и вода в озере казалась темной и вязкой.

Бобби удалось выяснить, что собрание членов общества анонимных алкоголиков состоится вечером в баптистской церкви, ехать туда надо по дороге номер пятьдесят, это в стороне от основного шоссе.

Он уже был на нескольких собраниях общества во Флориде и чувствовал себя более уверенно, знал, как с ними разговаривать. Здесь в городке было полно государственных служащих, которые задерживались сверхурочно, многие приезжали на работу из Хьюстона или сюда ездили в главные офисы компании «Макдоннел Дуглас», — все они злоупотребляли спиртным по вечерам, и их жены, которые проводят дни в ожидании мужей, также снимают нервное напряжение алкоголем.

Мужчины и алкоголь становятся для многих женщин лекарством от стресса, он это точно знал. Так произошло и с Полли, когда он был во Вьетнаме. Конечно, у нее пристрастие к алкоголю было заложено раньше, но его долгое отсутствие послужило причиной. Женщины чаще страдают от одиночества и сильнее переживают, когда их бросают.

«Мужчины тоже, не знаю, кто больше,» — пробурчал про себя Бобби и стал собираться на встречу, времени было в обрез, и дорогу он не знал.

Собрание оказалось закрытым для посторонних, и Тьерни вынужден был тактично ждать больше часа прежде, чем они прервали дискуссию, чтобы попить кофе. Тогда Бобби прошел в просторную комнату и представился мужчине, которого сразу вычислил, как руководителя группы.

Собравшихся было человек двадцать: и мужчины, и женщины. По внешнему виду они мало чем отличались от тех, кого он видел на таких собраниях раньше в Уэст-Палм-Бич и в других местах Флориды.

Тьерни показал рисунок с портретом Льюиса, и двое мужчин сказали, что знают его. Один, назвавшийся Хеккером, сообщил: Льюис был на двух собраниях, здесь, в церкви, и на другом, в Кокоа, портрет очень похож, но парень, которого он видел, был с бритой головой.

Другой отказался назвать свою фамилию, назвал только имя — Пит, он вспомнил, что видел Льюиса в этой церкви.

— Он все время молчал, рта ни разу не открыл. Просто сидел в заднем ряду и слушал, а потом ушел.

— Дерьмо! — выругался Хаккер. — Послушай, Пит, этого парня ищут за убийство. Вам нужно поговорить с Рейбом Стрикленд.

Покачав головой, Хаккер отошел в сторону, оставив Тьерни наедине с Питом. Тот окликнул невысокую брюнетку лет тридцати, она с опаской поглядывала на детектива, но словно ждала, что ее позовут. Уж лучше поговорить с сыщиком здесь, чем он заявится к ней в дом. Тьерни уже видел такой страх в глазах у тех, кого он раньше спрашивал, никто не хотел, чтобы родные, знакомые или соседи узнали об их пристрастии к выпивке.

Брюнетку, как выяснилось, бросил один известный журналист, которого наняли для написания лоббистских статей о деятельности военных корпораций в рамках программ НАСА, и он переехал в Вашингтон. Она встречалась с Льюисом, сначала в Кокоа и здесь, в Титасвиле. Он просил подвезти его в отель, но было ясно, что ни в каком отеле он не живет.

— Вид у него был такой, будто он ночевал на болоте, полном москитов. Потом он представился членом общества, сердце у меня екнуло, я его пожалела и пригласила к себе домой. Вот и все.

— У вас были с ним отношения? — спросил детектив.

— Не ваше собачье дело, — брюнетка с ненавистью посмотрела на Бобби.

— Конечно, но он именно таким образом и действует. У меня есть основания утверждать, что сначала он затаскивает женщин в постель, а потом убивает… Посмотрите на этот портрет. Видимо, он изменил внешний вид, раньше он носил длинные волосы. — Бобби неотрывно смотрел в глаза Рейбы Стрикленд.

В Уэст-Палм-Бич Льюис носил длинные темные волосы, зачесанные назад, иногда собирал их в хвостик, который в народе называют «утиной задницей». Значит, Льюис напросился к ней в «мустанг» и потом попал в ее дом. Женщина она достаточно привлекательная, муж ее бросил, она стала пить.

Волосы у Рейбы были коротко острижены, приятный овал лица, большие сверкающие глаза, тонкие брови, под белой блузой едва выпирала маленькая грудь. Однако его наблюдения были прерваны предложением общества продолжить дискуссию.

Бобби решил выйти и подождать конца собрания, сделать пока кое-какие пометки в блокноте. Конечно, он мог бы сейчас уехать и найти Рейба на следующий день, но не хотелось откладывать разговор на завтра. И потом Бобби, стараясь влезть в шкуру Льюиса, уже видел Рейбу в своих объятиях, хотя гнал от себя эти мысли. «Ты же на работе», — одернул его внутренний голос.

После собрания Рейба, с традиционной для членов общества откровенностью, рассказывала ему о своей жизни, а он вспомнил несколько эпизодов из своей биографии, они пили кофе и много курили.

Ее отношения с Льюисом не имели продолжения. Он провел с ней только одну ночь, а потом уехал.

— Мне он показался милым мальчиком во всех отношениях, — сказала Рейба.

Бобби не сомневался, почему Льюис не захотел продолжить связь с ней. Она кругом была в долгах, все деньги потратила на покупку дома и новенького «мустанга». Она потеряла работу в цветочном магазине, он закрылся.

— Титасвиль приходит в упадок вместе с сокращением ассигнований на космические программы, — объяснила Рейба.

Она не стала искать новую работу, в обществе ей посоветовали переждать год, ей нужно было восстановить силы и здоровье, если она всерьез решила бросить пить, и Рейба выжидала. Может быть, она вернется к мужу, она еще не знает.

Она много переезжала с места на место и никогда раньше не имела собственного дома. Главное, что сейчас ее беспокоило, сказала Рейба, это оставаться трезвой, что она и делает. Поэтому она и осталась в Титасвиле.

Вся ее активная жизнь свелась к заседаниям общества, они ходят друг к другу в гости. Возможно, здесь она встретит мужчину, с которым можно связать свою жизнь. Сюда приходят не только такие, как Льюис, много разведенных мужчин.

— А Льюис был милым и тихим, я бы сказала — обаятельный, — задумчиво произнесла Рейба, прикуривая очередную сигарету.

Бобби очень хотелось выпить. Он не мог припомнить, чтобы ему так приспичило переспать с женщиной, которая оказалась рядом. Это трудно было объяснить, но на это его заводила откровенность Рейбы Стрикленд.

Она рассказывала о своей интимной жизни без традиционных женских ужимок, хихиканья и напускной стыдливости, не скрывая своих желаний. Ей нравится заниматься любовью, и она хочет этим заниматься. И раз уж она решила остаться в Титасвиле и быть трезвой, это не означает, что она будет жить затворницей.

То, что она рассказывала, имело для Тьерни и профессиональный интерес. Без понимания таких женщин нельзя было проникнуть в психологию Льюиса, разгадать мотивы его поведения. Прямолинейная самооценка Рейбы вызывала удивление, и он слушал рассказ о ее жизни, восхищаясь ее честностью, какую можно было бы назвать жестокой. Рейба говорила о себе, словно смотрела на себя со стороны.

О Льюисе она говорила так: «Главное, что ее привлекало в нем, было высокомерное презрение ко всему, вероятнее всего, это черта его характера или же своего рода протест, который ей был близок самой, она всегда была протестующей натурой».

Рейба была упорной и гордой женщиной, и в Льюисе она видела вызов, открытое неповиновение, которое сказывалось не только в мрачновато-хмуром виде, но и в манерах поведения: как он мял пустые пачки из-под «Кэмела», демонстрировал свою татуировку, как он одевался и вел себя на собраниях общества.

Ей нравилось его сильное тело и бритая под рокера голова.

— Это выглядит странно, — сказала Рейба, — но меня возбуждают мужчины, которым наплевать на свою жизнь.

Она понимала, что такое отношение к жизни может принести только вред и разрушить личность, и хотела с помощью психотерапии в обществе анонимных алкоголиков измениться. «Если мне удалось найти в себе силы бросить пить, — рассмеялась Рейба, — то я смогу найти приличного делового мужчину, который будет любить свой дом и оберегать меня». Но для этого мне надо самой измениться. Тьерни почувствовал, насколько она мало верит в возможность такой перемены, и выраженные ею вслух надежды — только слова.

Ее откровенность губит стремление к идеалам. Слушая Рейбу, Бобби ловил себя на мысли, что чем-то она напоминала его бывшую жену. Полли тоже была честная в самоанализе, реально оценивала свою жизнь, а это не приносит душевного комфорта.

Бобби чувствовал себя уже старым в свои тридцать шесть лет. Удивительно было видеть женщину вроде Рейбы или Полли, которые настолько ясно понимают, что оказались в сточной канаве. Подобные настроения возникают у официанток, портовых девочек и кинозвезд, но представительницы среднего класса, особенно верхней его прослойки, подавляют в себе такое мироощущение. Жить с жестокой самооценкой очень трудно, так было с Полли.

Бобби решил перевести разговор на Льюиса. Он оставался у Рейбы всего одну ночь не потому, что она его выгнала или была негостеприимной. Он был нервозен, и какое-то чувство заставляло его бежать, а куда он сам не знал.

Детектив предполагал, что Льюиса гнало чувство вины за те два убийства, и он не мог спокойно сидеть на одном месте, его преследовал страх. Слишком короткое расстояние отделяло его от Уэст-Палм-Бич, и он все еще находился в границах штата.

Наверняка Льюис понимал, насколько для него опасно появляться на собраниях анонимных алкоголиков в Титасвиле, но все же он пошел туда. Что это — глупая бравада или игра с судьбой? В самом деле, не пусковые же установки ракет, астронавты и завоевание космоса влекли его сюда?

Не прошло и суток после того, как он задушил Маршу Фримен, и вот он сходит с автобуса и идет на собрание общества. Выглядит как безрассудство. «А он наглый, этот ублюдок, — подумал Тьерни, — не боится рисковать».

— Простите, что отнял у вас столько времени. — Бобби одарил Рейбу своей открытой ирландской улыбкой и стал прощаться.

В дверях он оглянулся на Рейбу, она выглядела разочарованной, словно стала персонажем постановки, для которой драматург не написал финал. Красивая и неудовлетворенная женщина.

Тьерни завел машину и поехал к своему отелю, где сможет выпить и расслабиться. Завтра он покинет Титасвиль.

Дальнейшее путешествие детектива по прибрежной Флориде прошло без приключений. После Титасвиля ни в одном городке он не узнал ничего для себя важного. Бесполезные расспросы заканчивались тем, что он предупреждал о возможном появлении Льюиса, оставлял свою визитную карточку с номером телефона конторы в Бостоне и просил сразу же отзвонить в полицию и ему в контору, если объявится человек, похожий на Льюиса.

Его просьбу встречали с недоверием и подозрительностью, хотя вслух этого никто не высказывал. Так было чаще всего. Очень многие члены общества имели неприятности с законом в прошлом и проявляли вполне очевидное нежелание обращаться в полицию или звонить какому-то пришельцу-сыщику.

И все же он надеялся. Бобби будет каждый день отзванивать в Бостон, рассчитывая хоть от кого-то получить информацию. Где-нибудь Льюис да объявится — с его бритой головой, колющим взглядом и татуировкой на руке, готовый задушить и ограбить очередную жертву.

В Уэст-Палм-Бич Тьерни из-за дикой жары и духоты растерял свою энергичность, чувствовал полный упадок сил. Но предстоящая поездка в Джорджию несколько улучшила его настроение, мозги прочистились, пробудился интерес к окружающему.

Когда он покидал мыс Канаверал, в пути его сопровождала сильная гроза и ветер с океана приносил прохладу.

Изменилась и архитектура. Если в южной Флориде большинство домов строилось из цементных блоков, покрытых штукатуркой, то севернее встречалось больше деревянных домов с крепкими ставнями на случай урагана, и на лужайках зеленела естественная растительность, а не специально посаженные кусты.

Повсюду группками играли дети, а в Уэст-Палм-Бич редко увидишь ребенка на улице. Там от жары прячутся в домах и детей развозят на автомобилях. Если сравнивать Джорджию с «золотым побережьем» Флориды, Бобби назвал бы это визитом на солнечную сторону Луны. Пальмы сменились соснами. В Нью-Ингландер, самом сердце Джорджии, и дышалось легче.

Короче, Джорджия ему больше нравилась. Тьерни остановился в небольшом отеле в Брунсуик на развилке дорог, одна вела к Сент-Симонс Айленду, другая в Джекилл-Айленд. Это были два известных курорта, где можно поправить здоровье, развлечься на яхтах и заглушить скуку алкоголем.

Льюис, которого неосознанные импульсы влекли к сексу и яхтам, мог останавливаться в сонном Брунсуике. Тьерни выяснил по телефону, что собрание общества анонимных алкоголиков состоится в восемь тридцать вечера в «Кантри конвалесент хоум», если ехать по шоссе на Олни, то на машине туда всего минут пятнадцать.

Бобби выехал в восемь, по дороге заскочил в универсам, купил бутылку спиртного и сделал из нее несколько глотков. Сегодня он с уверенностью мог им сказать, что тоже алкоголик и примет участие в собрании на общих основаниях. Это даст ему возможность лучше познакомиться с участниками. На закрытых собраниях, как он убедился, приходится отлавливать людей, торопящихся после дискуссии домой, в спешке задавать вопросы и сталкиваться с недружелюбным остракизмом по отношению к пришельцу со стороны.

Сегодня роль сыщика придется поменять на образ кающегося алкоголика. Он будет вести себя так, как действует Льюис.

Все расселись вокруг двух составленных вместе столов в помещении кафетерия. На стенах висели плакаты с полезными афоризмами. «Во славу Всевышнему», — прочитал Бобби на одном из них.

Члены общества с южным темпераментом приветствовали друг друга. Тьерни представился, как член группы анонимных алкоголиков в Тантоне, штат Массачусетс, сказал, что он не пьет уже почти четыре с половиной месяца, а в город заехал по делам бизнеса. Бобби демонстративно старался дышать в сторону, рассчитывая, что запах перегара после трех порций водки за обедом непременно заметят. Правда, после этого он принял таблетку, нейтрализующую действие алкоголя, и держал в кармане еще одну — про запас. Естественно, никто этого не заметил, да и не пытался это сделать.

Его появление выглядело как встреча старых друзей, которые давно не видели друг друга. Члены общества отнеслись к нему почтительно и дружелюбно, никто не встретил в штыки «чужака», впервые вошедшего в их круг.

К своему большому удивлению, Бобби увидел двух подростков-негритят, на инвалидных колясках. Их головы едва возвышались над спинкой кресла, тела, судя по всему, были частично парализованы, только руками они могли крутить большие передние колеса. Старшему едва ли было больше четырнадцати. Он катался по коридору, потом въехал в зал кафетерия и стал маневрировать между столиками.

«О, Боже, вся жизнь этих ребят сводится к таким развлечениям, больше они ничего не могут. И не смогут до самой смерти!» — подумал Бобби.

Странно это или нет, но он стал проникаться сочувствием к людям из общества. Бобби был уже на стольких собраниях, что без ошибки мог сказать: большинство мужчин тянуло в общество чувство внутреннего одиночества, стремление найти родственные души и взаимопонимание.

Он и сам боялся пустоты и своего отношения к жизни, как и они все. Происходящее на собрании он стал воспринимать с пониманием. Философия, которую они культивировали, строилась на постулате, что нужно проживать каждый день, как последний, и делать только что-то значительное. По иронии судьбы девиз на банках пива «Шлитц» и общества анонимных алкоголиков был одним и тем же: «Мы живем только один раз». На каждом собрании такие слова можно было видеть на плакатах в тех или иных формулировках. И даже эти парализованные ребятишки жили словно по тому лозунгу, надеясь и веря. Они с радостью крутили колеса своих каталок, гоняя по кафетерию. И хотелось хоть чем-то им помочь.

Обо всем этом размышлял Бобби Тьерни, сидя на собрании общества. И он почти не лгал, когда сказал:

— Меня зовут Бобби, и я — алкоголик.

Однако поиски убийцы оставались его главной задачей. Бобби постарался сконцентрироваться на своей миссии.

На собрании общества было несколько женщин, которые могли бы привлечь внимание этого маньяка. Представляя себя на месте Льюиса, он внимательно разглядывал возможных кандидаток. Одна девушка была слишком хорошенькой для него, ей всего-то года двадцать три. Натуральная блондинка с темными глазами и легким загаром, под спортивной рубахой торчали соски, указывая на упругие груди. У нее было личико телеведущей или фотомодели, рекламирующей апельсиновый сок и диетическую «Пепси» после игры в теннис. С такой фигуркой, подумал Тьерни, ей самое место делать карьеру в шоу-бизнесе, а не появляться на собраниях мечтающих о трезвой жизни алкоголиков. Неужели и она тоже так втянулась в это дело? Слишком рано.

«Мои родители пили, и я стала привыкать к алкоголю, потом пристрастилась к наркотикам. Вот почему я здесь», — объяснила девушка.

— Меня зовут Руфи, я — алкоголичка и наркоманка, — сказала она. — «Двенадцать ступенек» для меня — единственный путь к спасению.

Это было темой дискуссии в тот вечер — «двенадцать ступенек» или заповедей, составленных много лет назад, как способ возвращения к нормальной трезвой жизни. Во всяком случае так уверяли члены общества. И Руфи им поверила. «Я решила изменить свою жизнь с помощью Всевышнего», — сказала она.

Она производила впечатление человека, лишенного эгоцентризма, плывущего по течению. Деятельность общества ее полностью захватила, она со всей чувственностью, присущей молодости, оказалась в его объятиях. В ее словах были искренность и вера.

Нет, она слишком молода для Льюиса. И потом он охотится за деньгами — материальная цель служит оправданием его действий. Она — такая хрупкая и ранимая, причинить ей боль — это слишком, даже для Льюиса.

А, впрочем, недоносок с извращенной психикой на все способен. Что ему стоит сломать этот юный цветок?

Бобби перевел взгляд на другую женщину. Она представилась учительницей. На взгляд Бобби, она была слишком худой. Рядом с ней сидела высокая южанка лет сорока по имени Вера, было в ней что-то провинциальное. Густые волосы выкрашены хной, длинную шею подчеркивает стоячий воротничок белой блузы, сквозь которую просвечивает жесткий черный лифчик. Несмотря на свой несколько странноватый вид, она вызвала у Бобби симпатию.

Он встречал таких женщин в разных местах, с такой Верой можно было выпить пива в баре и дружески поболтать. У них не совсем приятная кожа и неразвитая грудь, но они чистосердечны и доброжелательны, хотя и не избалованы мужским вниманием.

Вера рассказала, как она овладевает «ступеньками» и что они значат для нее… Дискуссия длилась больше часа, потом они сделали перерыв, чтобы выпить кофе и перекурить.

Тьерни ожидал, что будет дальше. Он поймал на себе взгляд Веры и ожидал, что она подойдет к нему и предложит вместе вернуться в Джорджию. Когда Бобби сказал, что он из Массачусетса и посещает там собрания анонимных алкоголиков, но не может овладеть и первой ступенью, то есть представить себе жизнь без выпивки, все заулыбались. Лидер группы сказал, что «все приходит в свое время». Бобби выглядел, как напроказничавший ребенок, и он надеялся, что он выбрал именно тот образ, который может привлечь внимание Веры с ее желанием всех опекать и мягко наставлять на путь истинный.

Да, он играл определенную роль. Так бы повел себя и Льюис, если бы он попал в эту компанию. Он, дескать, понимает, что губит себя алкоголем, но не может преодолеть пагубную тягу. Бобби старался не фальшивить. Он признался, что сам страдает от своей слабости и надеется все же завязать. Пока же он, сказал Бобби, остается в сточной канаве, в отличие от большинства из них, и не очень-то верит в действенность «двенадцати ступенек».

Сами они прошли через этот этап и отнеслись к словам Бобби с сочувственным пониманием. Его заверили, что придет еще день избавления, главное — не пить. Тьерни понимающе кивал головой.

— Если вы понимаете, что это необходимо, — сказал один из членов общества, — значит, вы сможете.

Вера наполняла целлулоидные стаканчики кофе, и Бобби оказался рядом с ней. Он признался, что очень одинок, страдает бессонницей и очень изматывается в бесконечных переездах. Она его хорошо понимала, так как сама много путешествовала.

Когда собрание закончилось, Бобби предложил подвезти Веру. Район, в котором она жила, находился в самом начале шоссе на Сент-Симонс Айленд, недалеко от его отеля.

— Вы ведь ирландец, не так ли? — заметила Вера. — У вас, как у всех ирландцев, большие руки, чуть сгорбленная спина и широкая открытая улыбка. И еще — мармелад в волосах.

— Там, где я раньше жил, было много ирландцев, — рассмеялся Тьерни, морщинки разбежались из уголков глаз.

— А я родилась в Гринсборо, штат Южная Каролина, и жила везде, где леди может дать отдохнуть своим усталым ножкам. Вера Мартин Маккензи бывала и в тех местах, откуда вы приехали. — Она закурила сигарету.

— Вы еще скажите, что в Массачусетсе нет такой дороги, по которой вы бы не проехали, — весело поддел собеседницу Бобби.

— Можете мне не верить, ирландец. Я проехала больше дорог, чем указано на карте, и все они вели меня сюда, в этот город и в эту группу анонимных алкоголиков. Жаль только, что я попала так поздно в конечный пункт моих скитаний. Мое дряхлеющее тело так бы не страдало, явись я сюда пораньше. И я бы не пережила столько горя, — сказала Вера.

В районе, где жила Вера, было много прибрежных ресторанчиков. Они зашли в один из них перекусить. Стены зала были выложены ракушками, собранными на берегу Сент-Симонс Айленд. Бобби и Вера выбрали столик у стеклянной стены, откуда была видна прибрежная полоса от Саунда до порта в Брунсуике. Разноцветные блики играли на темной воде.

Зал ресторана напоминал корабельный кубрик. В стену, отделяющую от кухни, были вделаны иллюминаторы вместо окон, через них официантки получали подносы с заказанными блюдами. Не хватало только старых капитанов, потрепанных штормами, с прокуренными трубками. Обстановка располагала к выпивке.

На собрании он выпил слишком много кофе, и кисловатый привкус хотелось заглушить чем-нибудь покрепче, а в баре так призывно звенели рюмками. Ему не пришлось хитрить, Вера легко угадала его желание. Очень непринужденно она сказала, что они могут зайти в ресторан перекусить и он возьмет себе что-нибудь выпить, раз уж ему так, черт побери, неймется.

— Я уверена, что вы солгали, когда уверяли нас, что уже четыре месяца как завязали, — сказала Вера. — Вы только примериваете на себя программу общества. И не беспокойтесь обо мне. Я уже восемь лет не пью и не собираюсь снова начать.

— Как вы меня разгадали? — полюбопытствовал Бобби с хитроватой ухмылкой.

— Дорогой, вы такой же прозрачный, как кодакский слайд. Кого вы хотели надуть вашими рассказами, «как это трудно все время путешествовать и оставаться трезвым?» Пьющего видно за версту. Я безошибочно определяю, завязал человек или нет.

— Это настолько очевидно? — спросил Бобби.

— Так же легко, как узнать Мадонну на нудистском пляже. Пойдите-ка лучше в бар и примите свою дозу. Если человек дозрел до трезвой жизни, это видно. Когда выпито под завязку, вы будете молить Бога, чтобы снова не попасть в какие-нибудь неприятности.

Бобби уже хотел было признаться, что никакой он не алкоголик, но побоялся, что тогда двери общества в этом городе будут для него навсегда закрыты. И потом он увлекся своей ролью. Изображая выпивоху, он подражал Льюису, и еще неизвестно, куда это его приведет.

А Вера вела себя так, будто была доброй старшей сестрой всех потерянных мужчин с проселочных дорог от юга до запада. Тьерни встречал таких во Вьетнаме, они работали медсестрами и раздавали гуманитарную помощь, подтирая чужое дерьмо и подставляя плечо мужикам, чтобы те могли поплакаться. Второпях обученные, бесстрашные, с искренней верой в чистоту человеческого сердца, они принимали на себя чужую боль и вину, даже если вся их внутренняя сущность протестовала против жестокости и ужаса войны. Возможно, такое самоотречение объяснялось тем, что происходящее вокруг было выше их понимания.

Тьерни считал, что в таких женщинах удивительно сохранилась детская непосредственность. Он сам не раз попадался на зов таких отзывчивых сердец, и они верили его вранью. Те, кто живут в выдуманном мире, непременно вляпываются в чужое дерьмо. А те, кто им вешает лапшу на уши, никогда не признаются, сколько дерьма в них самих. Если, конечно, они сами не восстанут против себя. Об этом думал Бобби Тьерни, слушая прямую и колоритную речь Веры Маккинзи.

У Веры были все понимающие зеленые глаза, подведенные черным карандашом, очень подвижное живое лицо — это делало ее даже привлекательной, по-своему миловидной, почти красивой. В этих глазах мир был большой «страной Мальборо», населенной честными и смелыми мужчинами. Наверняка, таким же казался ей и Бобби Тьерни. Ему это было приятно. А она гордилась, что живет в такой «стране».

Возможно, он просто расфантазировался, но Вера заразила его своей уверенностью и оптимизмом. Она обогнала его на двенадцать ступеней, пошутила Вера. А может, в эту минуту была как раз серьезна. Она считала себя ответственной перед теми, кто пытается одолеть первую ступень философии общества. Кто все еще слаб и страдает. Но Тьерни страдал совсем по другим причинам.

Бобби решился и показал Вере портрет Льюиса. Он попросил представить этого парня с бритой головой. Видела она его?

— Нет, — ответила Вера, чуть насторожившись.

— Нос у него, как у актера Джорджа Скотта, более длинный, видимо, был перебит в драке.

Вера снова внимательно посмотрела на рисунок.

— Не думаю, что я его видела. А зачем вам нужна эта мумия? Он увел у вас женщину? — спросила она с насмешкой, в ее зеленых глазах светилась надежда, что новый знакомый страдает от неразделенной любви.

— Нет. Просто я должен его найти. Не могу вам всего рассказать, но он может появиться на собраниях общества.

— Успехов в поиске! — язвительно пожелала Вера. — Таких парней тьма тьмущая, я их видела десятки на разных пляжах. Подобный тип может угнать портовый кран, если вы понимаете, о чем я говорю.

— Да, в этом-то все и дело. Этот может… — Бобби спрятал рисунок во внутренний карман, пожал плечами. — Значит, здесь мне его найти не светит.

Он допил свой стаканчик рома с тоником. Это был уже второй, а Вера выпила две чашки кофе. Бобби был расстроен, что Вера не может ему помочь, но слушал рассказ о ее жизни с желанием и интересом. Ей нередко приходилось падать в пропасть, застревать в расщелинах на жизненном пути, когда она стремилась достигнуть вершины.

— Я говорю о вершине честности перед Всевышним, — объяснила Вера. — А вы мне понравились, ирландец, — сказала она, когда он прикончил свой ром. — Меня всегда тянуло к ирландцам. За одним я даже была замужем, его звали Джек Флинн, по прозвищу Железный Джек.

Вера работала агентом по продаже грузовиков «шевроле» в этом заштатном городке. Она призналась, что ей нравилось что-то продавать, и хотя она мало что понимала в грузовиках, но если появлялся покупатель, могла показать «высокий класс» обслуживания.

— Южные мальчики любят грузовики, в этом все дело. Как ковбои обожают своих лошадей. От меня и требовалось-то всего: сидеть в прохладном офисе и наблюдать, как они обхаживают грузовики кругами, сдувают с них соринки и со значением стучат носком ноги по резине. Они просто влюблены в эту груду металлолома…

Вера пригласила Бобби зайти к ней домой, как он и надеялся, и он сопровождал ее до небольшого домика под высокими елями. Здесь она жила в летний сезон, а на остаток года сдавала его одной семье из Нью-Джерси.

— Он — художник, — рассказывала Вера, — и здесь может спокойно работать, наслаждаясь мягкой зимой. Двое его детишек ходят в местную школу. А на лето они возвращаются в Нью-Джерси. Меня это устраивает. Когда они здесь, я переезжаю к моей подруге Лауре, у нее свой магазин одежды в Брунсуике.

Она сразу поняла, что ее гость — алкоголик.

— Я хочу сказать, что вы можете выпить две порции и на этом остановиться. — Она не сомневалась, что у Бобби есть проблемы с выпивкой, хотя он и не стал пока законченным алкоголиком, но все же спросила, зачем он пришел на собрание: — Не только ведь за тем, чтобы найти этого похитителя портовых кранов, правда? — и опять на ее открытом лице отразилось подозрение.

— Нет, конечно, — соврал Бобби, — у меня есть проблемы с выпивкой. Периодами я пью очень много, и со мной стали происходить всякие вещи, ну, со здоровьем и все такое.

Последние слова он проглотил и смущенно потупился, Вера не стала настаивать на продолжении этой темы. Она налила себе в высокий бокал охлажденный апельсиновый сок и поинтересовалась у Бобби:

— Что предпочитаете — кофе, чай или меня? А можно и апельсиновый сок.

Бобби чуть не свалился с пластикового стула, который «эти янки из Нью-Джерси по странной случайности до сих пор не сломали».

Вера позабавила Бобби еще несколькими анекдотами из своей жизни. Так, в начале пятидесятых она служила вольнонаемной на базе военно-воздушных сил в Сакраменто. Была уже такой «дылдой, как сейчас», и крутила роман с одним офицером, майором Беном Раушем. Он каждый день приглашал ее вместе с ним пообедать в дом на колесах, установленный за воротами базы. Ей приходилось удирать из расположения гарнизона, спрятавшись под брезентом на полу грузовика, чтобы ее не заметили караульные. Они откатывали вагончик подальше в окрестности города Милс, выпивали ужасное количество виски и валились с ног, а потом также тайком пробирались обратно на базу, и он выгружал Веру где-нибудь на задворках конторы, где она якобы целый день работала радиотехником.

— Срок контракта пролетел, как один день, я и заметить не успела.

Потом судьба забросила ее на восток Штатов, где она встретила Джека Флинна, он жил в Сан-Франциско.

Вера готова была рассказывать всю ночь, и Бобби уже нетерпеливо поглядывал на часы. Он поинтересовался у хозяйки, не устала ли она от гостя. Вера подошла к нему и сказала, что они оба свободны и им уже чуть больше двадцати одного года, так что они вольны делать то, что им хочется. При этих словах она вытащила из прически шпильки, и ее рыжеватые волосы распустились до плеч.

Вера была высокой женщиной, но все же Бобби был выше. Когда он поднялся ей навстречу, слишком усталый, чтобы сопротивляться ее натиску, их губы встретились, и Вера всей грудью прижалась к нему, полная желания.

Они спали, обнявшись, на ее двуспальной кровати. Она чуть посапывала во сне, Бобби дремал, чувствуя ее правую руку на своем бедре. Посреди ночи он проснулся от того, что она просунула свою коленку ему между ног, и Бобби чуть развернулся к ней, чтобы Вера могла чувствовать его член.

Они снова занялись любовью очень традиционным способом, как она этого хотела.

— Только без всяких трюков и гимнастических упражнений, — попросила Вера после их первого захода. — Ты — крупный мужик, ирландец, и я хочу чувствовать всего тебя на себе от головы до пяток, каждое движение мышц, твои губы и твои мужские прелести, пока ты скачешь на мне, как жеребец. Я очень старомодная женщина.

Она пускала сигаретный дым в потолок и слушала приятную музыку-кантри по маленькому радиоприемнику. Что касается Бобби, то он получал удовольствие от того, что так ярко сияли звезды. Она так все здорово проделала, подталкивая его к игре с ней. Когда он расстегнул лифчик, на руки ему вывалились на удивление большие белые груди с розовыми сосками, а путь к заветному местечку был настолько возбуждающим, что он, не успев ее раздеть, уже с трудом себя сдерживал.

Конечно, Вера была не так молода и красива, как официантка из рыбного ресторана в Уэст-Палм-Бич. Она оказалась вовсе не тощей, как ему представилось с первого взгляда, а плечистой, широкой в кости, с округлыми бедрами и упругим животом. Лобок густо зарос вьющимися красно-коричневыми волосами. Когда Бобби снял с нее трусики и запустил руку, нежно массируя лобок и внутреннюю поверхность ляжек, влагалище сразу открылось и стало влажным.

Он вошел в нее свободно и тут же ощутил игру сокращающихся мышц. Инстинктивно он нашел особенно возбуждающий ее ритм и амплитуду движений. Она лежала на спине, обняв его руками за шею и сжав ногами его бедра, то ритмично двигаясь с ним в такт, то замирая, и тогда он особенно остро чувствовал, как она сжимает его внутри себя. Оргазм был обоюдным и бурным.

Ему хотелось остаться в ней и так заснуть, и только необходимость помыться заставила его с сожалением вынуть свой член и встать с постели. Душ освежил, но было такое чувство, что из него высосали всю жизненную силу. Черт возьми, он уже давно не трахался с таким наслаждением. И во второй раз Бобби получил не меньшее удовольствие.

Вера не говорила ему, сколько ей лет, но он украдкой взглянул на ее водительское удостоверение. Удивительно, но Вере был пятьдесят один год.

Утром она встала раньше Бобби и незаметно ушла на работу. Бобби выпил у нее на кухне кофе с тостами и поехал в свой отель.

По дороге он передумал и выехал к пляжу в нескольких милях от Сент-Симонса. Бобби плавал долго и до тех пор, пока совсем не устал, но получил заряд бодрости.

Он позавтракал в кафе «Кинг энд Принс Бич отел» — ультрасовременной гостинице, воздвигнутой прямо над водой, потом какое-то время глазел на игроков в теннис. Когда они закончили партию, он отправился в бар и выпил мартини со льдом. Вернувшись к Вере домой, Бобби подремал, ожидая ее прихода с работы.

Так все и сладилось, они оба по вечерам ходили на собрания общества. Днем он колесил на машине в поисках Льюиса в близлежащей местности, а Вера работала в конторе на Рэндольфа Шевроле. Перед возвращением домой они ужинали в каком-нибудь ресторанчике на побережье.

Вскоре Бобби исколесил всю территорию от Брунсуика до Сент-Симонса, побывал на Джекилл-Айленд и Си-Айленд. Члены общества анонимных алкоголиков встречали его везде с большой теплотой и на одном собрании даже попросили руководить дискуссией, что он и сделал.

Бобби очень откровенно поведал о том, как он рос в Мансфилде, потом они переехали в Даксбэри, когда отец вышел на пенсию, и как он получил работу, радуясь, что она связана с путешествиями и приключениями. Как он потерял жену и трех дочерей, стал зависеть от выпивки. Он еще «не выпил свою цистерну», не дошел до пика, как говорится, но хочет завязать. Программа общества, сказал Бобби, помогла ему ограничить ежедневную дозу одним-двумя стаканчиками, для него это уже прогресс, и он очень благодарен за это всем членам общества.

Он почти не врал, потому что действительно старался ограничиваться одной-двумя рюмками. Ему пришлось акцентировать внимание аудитории на том, что он уже четыре месяца «держится», так как выступать на собраниях по традиции приглашали тех, кто не меньше трех месяцев ходит трезвый.

Закончив свой спич, он взглянул на Веру, но она только пожимала плечами и смотрела в сторону: конечно, это его дело, что говорить, и вопрос его совести, она этот грех на себя не берет. Все остальные слушали его с молчаливой поддержкой и дружелюбием, и Бобби очень хотелось выразить им свою благодарность. Ведь посещение собраний общества действительно ему много дали, он получил толчок к возрождению и все прочее. Короче, он достаточно искренне всех благодарил.

Для поиска Льюиса он сделал только одну вещь. По его просьбе из Уэст-Палм-Бич ему прислали новый портрет, уточненный с помощью свидетельства Рейбы Стрикленд. Теперь Бобби не нужно было всех предупреждать, что разыскиваемый тип может быть без волос с длинным перебитым носом. Художник очень точно отразил его пожелания, но, к сожалению, пока расследование шло без заметных успехов.

Скорее всего Льюис миновал этот регион без остановки, где сам Бобби не без удовольствия для себя внедрился в чужую жизнь. Он всегда считал, что люди или слишком доверчивы, или излишне настороженны. Но атмосфера общества анонимных алкоголиков настроила его на иное понимание вещей: если ты искренне делишься с другими людьми своим сокровенным, то вправе рассчитывать на сочувствие и понимание. Отдавая другим, ты сам многое приобретаешь. Так получилось и с Верой.

Вот уж в ком он не ожидал встретить такой оптимизм и уверенность, так среди этих потерянных людей, которые совместными усилиями преодолевали в себе страх одиночества и безверие в собственные силы. Бобби считал, что эти люди не станут подкладывать дерьмо другим. И они настолько доверчивы, что Льюису не составило труда втереться в их круг. Как и Бобби Тьерни, впрочем.

Нужно было доиграть свою роль до конца. И Бобби вытащил последний козырь перед самым отъездом из Сен-Симонса: он попросил Веру одолжить ему денег.

Он с интересом наблюдал за ее реакцией. Вера была в замешательстве, тогда Бобби объяснил, что ему нужно съездить по делам в Чарлстон, дня через два он вернется, и попросил две тысячи долларов.

Когда Вера послала его к черту, он был очень доволен. Позже, за пивом с креветками и крабами Бобби рассказал всю правду о себе и сказал, что на следующее утро после завтрака он отправится в путь. Она восприняла эти новости спокойно, так как подобные вещи в ее жизни случались много раз, и она ожидала такой финал. Если он действительно нуждается в деньгах, сказала Вера, она залезет в свои сбережения и даст ему какую-то сумму.

— Но, конечно, не все эти чертовы две тысячи, я одолжу тебе деньги, так и быть.

Она вышла в домашнем халате проводить его до машины. И они смущенно, но с чувством, расцеловались под высокой елью. Запах ее духов смешался с хвойным запахом, он еще долго будет вспоминать этот аромат Джорджии. Бобби наклонился и поцеловал ее в просвет распахнувшегося на груди халата. Вера на несколько секунд прижала к себе голову Бобби.

Отъехав от дома, он оглянулся: Вера помахала ему рукой, с трудом сдерживая слезы, она резко отвернулась и поспешила в дом.

Бобби закурил сигарету и, вытащив из «бардачка» карту дорог, разложил ее на соседнем сиденье. Его путь лежал через Саванны в Чарлстон, все дальше отдаляя его от Веры Маккензи.