Зачарованный остров

11

Бобби Тьерни постоянно останавливался и тщательно обследовал каждый прибрежный населенный пункт, где мог найти группу членов общества анонимных алкоголиков. Он предчувствовал, что Льюис где-то поблизости. И хотя у Льюиса теперь были деньги — Эуджении и Марши, — насколько детектив мог судить о его психологии, Льюис не станет их сразу тратить, он осторожен и опасается преследования.

Двери общества анонимных алкоголиков открыты для всех желающих, как в средние века были открыты соборы для беженцев. Там, видимо, Льюис находит успокоение, размышлял Тьерни, среди мужчин и женщин, которые однажды уже совершили преступление, и теперь они собирались вместе, чтобы очистить свои души, помочь друг другу и прийти к согласию с самими собой.

Наверняка именно в обществе анонимных алкоголиков Льюис избавляется от своего страха и находит новые жертвы. Где еще с такой же легкостью он выловит одинокую душу, которая поможет ему удовлетворить психопатическую тягу к насилию?

Тьерни, сам склонный к боязни одиночества, стал почти физически ощущать психологию преступника. Флорида казалась ему самым депрессивным местом на земле. Он рассчитывал, что это расследование заинтересует его, но его преследовали приступы непереносимой скуки. Чтобы развеять ее, он находил женщин, стараясь забыться в сексе и, возможно, в любви, но во время погони с короткими передышками это не срабатывало. Не имело значения, какие и сколько раз оказывались в его постели девушки по вызову, ему было одиноко и скучно. Он не испытывал полного удовлетворения и вдохновения, оставался разбитым и выбитым из колеи.

Когда его отношения с женщинами грозили продолжением, ему нестерпимо хотелось тут же сбежать. В Уэст-Палм-Бич хорошенькая официантка в ресторане Скорвина даже посмеивалась над ним, спрашивая, кто у него будет следующая и не настал ли уже ее черед. Он боялся связи, которая бы его захватила.

Бобби не спрашивал их имен и не записывал номера телефонов, машинально раздевал, лениво ласкал и трахался, как робот. Это был своего рода спорт. Но в старые времена спортом он был увлечен, спорт поддерживал не только физическую форму, но и прочищал мозги, давал эмоциональный заряд. Как бы он ни был замотан, не важно, устал или нет, Бобби всегда находил возможность для партии в гандбол или теннис. Физическая нагрузка снимала умственную усталость, но так было в дни молодости. Сейчас у него не было на спорт времени, и в частные клубы на побережье с улицы не войдешь.

Океан превратился в огромную перегретую ванну, пляж опустел, отдыхающие попрятались от духоты и пекла. Единственное спасение было в кондиционированной прохладе пабов и баров, каких-нибудь «Эрнис» и «Редс», где прислуживали очаровательные южанки, свежие раскомплексованные, влекущие своими формами, как неисследованная планета.

Но Бобби Тьерни сейчас было не до них. Он гнал машину по дороге номер один, мечтая об одном — отоспаться. Всю прошлую ночь Бобби маялся без сна, вскакивал с кровати в крохотном номере какого-то отеля, подходил к окну, чтобы подышать свежим океанским воздухом. В три часа он решил окончательно подняться, неспособный ни ко сну, ни к сексу.

Он продолжал вести свой внутренний диалог с «бывшей», так он называл Полли. Так ему по крайней мере было менее одиноко. Все случилось так быстро: она стала в открытую иметь несколько любовников. Таким образом, Полли поставила его перед фактом, который давно не был для него секретом. Он и винил себя, но все же гордился тем, что именно он потребовал развода. А она сразу согласилась, для нее супружеская неверность была способом избавиться от него.

Полли набралась снобизма, живя в Колорадо-Спринг, это можно скорее назвать презрительным чванством, но дело не в терминах, а в том, что она была такой. Она презирала и ненавидела обыкновенных мужчин, считала себя лучшей наездницей и экспертом по лошадям, лучшей теннисисткой, лучшей спорщицей, и вообще — лучшей…

Когда они встретились, она жила в Колорадо-Спринг и крутила роман с целой пожарной бригадой из Бата в Айдахо. Бобби познакомился с Полли в баре отеля «Броадмур», и на следующий день она пригласила его на партию в теннис. Она была тоненькой и очень гибкой, и очень сексуальной. В постели Полли меняла позы, как гимнастка снаряды, она задыхалась от страсти и доходила до пика наслаждения.

Она и в этом была снобисткой: все созданы для ее удовольствия. Почти год спустя они поженились, она — тщеславная богатая протестантка, он — из средней обывательской католической семьи. Она сказала, что ее покорили его сильные руки, рост и искренний смех, и ей нравятся бедные, но упорные и сильные мужчины.

Полли учила его ездить на лошади и стрелять, обещала полюбить, если он осилит нескольких знакомых ковбоев, и насмехалась, когда он говорил, что сможет защитить ее от этих твердожопых пастухов, среди которых она выросла. Трудно сказать, почему, несмотря на все их противоположности, Полли всерьез отнеслась к его личности. Возможно, она не желала упускать своего, и на Бобби уже накинула лассо. Она выросла среди мужчин, умела делать все то, что делали они. И укрощать мужчин было для нее таким же делом, как объездить мустанга. Она завоевала все ранчо и поставила на колени, а Бобби Тьерни стал ее собственностью. «С тобой я чувствую себя в безопасности», — говорила в те дни Полли. Что она имела в виду? Черт ее знает.

После рождения их первой дочери Бобби пришлось уехать во Вьетнам. Он тогда работал в Агентстве независимого развития. К службе в армии его признали непригодным из-за поврежденного колена, и приятель из Министерства иностранных дел помог Бобби получить работу и первую командировку. Как и многие молодые люди в те времена, Тьерни был одержим стремлением служить «благословенной Богом Америке». Он считал, что война закалит его, и с радостью согласился поехать во Вьетнам.

Бобби был в Дананге, когда получил от Полли письмо с известием, что она переехала, как она выразилась, «на выпас» и хочет найти работу и зажить, «как цивилизованная женщина».

Бобби порадовало, что она не теряется во время его отсутствия, и, вернувшись ненадолго в Штаты, он сделал еще одного ребенка. Он с легким сердцем снова поехал во Вьетнам. Полли жила в достатке, была свежей и чистой как красотки с рекламы мыла. После рождения второго ребенка ее фигура осталась такой же.

Она не употребляла больше марихуаны, читала писанину индийских гуру и принимала участие в акциях антивоенного движения. Но о Вьетнаме во время его пребывания в Штатах они не спорили, «Слава Богу, ты хоть не в армии, — говорила Полли, — ты помогаешь людям». Но в душе Полли подозревала, что Бобби участвует в каких-то операциях ЦРУ. Несколько раз, выпивши, она поднимала тост «за его начальников из ЦРУ» и кому-то говорила по телефону: «Он заявляет, что участвует в программах помощи гражданскому населению, но ведь у них у всех есть какое-то прикрытие».

Бобби не стал ее разубеждать, по ее тону было ясно, что она испытывает к нему скорее уважение, чем презрение. Даже если ее разум противился такому повороту дела, она эмоционально тянулась к опасностям и интригам, и он не стал ей противиться. Полли из всего извлекала для себя пользу.

Они были женаты уже два года и жили в Колорадо-Спринге, Бобби устроился на работу в Денвере, а Полли была беременна Лори. Свекровь продолжала настаивать, чтобы они переехали к ней на восточное побережье. Наконец она убедила Полли приехать в Бостон на Рождество. Но Бобби чувствовал в жене внутреннее напряжение и сопротивление, будто оставить Колорадо-Спринг и ранчо было равнозначно нарушению федерального закона. Он переживал и нервничал во время поездки, никак не мог расслабиться.

Очарование первых лет брака прошло, любовь притупилась, и Бобби почувствовал удавку на шее. На душе стали появляться рубцы, и по возвращении в Колорадо-Спринг он уже не ощущал между ними тех чувств, что были раньше, прежнего равенства и согласия.

Спустя годы он вспомнил ту поездку в Бостон на Рождество как первую трещину в их браке, их лодка любви дала течь. Тогда он впервые испугался, что может потерять Полли, а это было важнее любви к семье, к родителям. Полли стало все раздражать: он сам, его работа, привычки…

Кажется, его родители, и отец, и мать, почувствовали это раньше, чем сам Бобби, они предчувствовали, что его брак скоро развалится. Но они молчали, старались не сделать ничего такого, в чем их можно было бы потом обвинить.

Его родители жили нормально: чистый дом, спокойная жизнь, много работы. К этому приучили и Бобби. Полли такая жизнь была ненавистна. Разница в воспитании, положении и взглядах на жизнь дала себя знать.

Но полный разрыв был еще впереди. А тогда, в Бостоне, Бобби чувствовал на своем члене запах ее смазки, и мышцы живота продолжали судорожно сжиматься после оргазма. Тогда он прощал ей все и ни в чем не винил себя.

Возможно, если бы они просто жили, а не требовали друг от друга измениться по их собственным меркам, жизнь у них бы и сложилась. А впрочем, он не уверен, он просто не знает.