Загадка неоконченной рукописи

Глава 12

Бостон

Перевернув последний лист рукописи и положив его в стопку, Кэйси поняла, что дрожит. Отчасти это объяснялось внезапным появлением большой мужской фигуры, но в основном – мыслью о том, что отец Дженни попал в тюрьму за убийство ее матери. У Кэйси никогда не было клиентов, связанных с убийством. Со смертью – да. Ей часто приходилось помогать людям пережить кончину кого-то из родителей, супруга или близкого друга. Но убийство – это совсем другое дело. Оно подразумевает такой уровень насилия, с которым Кэйси никогда не приходилось сталкиваться. Между ее родителями никогда не было насилия; да что там говорить, между ними и общения-то никакого не было. Не менее странным было то, что всякий раз, когда Кэйси пыталась описать это конкретное отклонение в различных психиатрических терминах, она приходила к выводу, что раздельная жизнь с наибольшей вероятностью порождает именно тот род ненависти, который может привести к убийству.

Но Конни написал, что Дженни – родственница. Поэтому данное конкретное убийство касалось и ее.

Нет. Кэйси одернула себя. На самом деле Конни написал, что «она» – родственница. Пока все, что было известно Кэйси, могло с тем же успехом свидетельствовать о том, что «она» относилось к тому, кто написал эти записки как литературное произведение, а «как помочь» – к помощи в их публикации. Здесь Кэйси помочь ничем не могла.

Но вместе с тем она не могла и отвернуться от Дженни Клайд. Мир вокруг Дженни сужался. Ее отчаяние росло. Кэйси должна была узнать, что случилось с ней дальше.

Что-то подсказывало ей, что Дженни – реальный персонаж. Но что-то вызывало у нее какое-то смутное чувство что-то в той части, которую она прочла только что. Но что именно это было, она не могла определить.

Когда ей казалось, что она почти ухватила нить, раздался телефонный звонок, заставивший ее вздрогнуть. Приглушенный звук доносился из кухни. Здесь, в зале, где она осталась после ухода Эмили Эйзнер, телефона не было. Не было здесь и часов, хотя она предполагала, что сейчас, должно быть, около десяти. Мег уже ушла, а друзья Кэйси обычно не звонили ей в такое время.

Обеспокоенная, она отложила страницы записок в сторону, пробежала через холл в кухню и схватила трубку.

Через десять минут быстрой езды по улицам, где движение, к счастью, было в этот час небольшим, Кэйси вбегала по ступеням в клинику и вверх на третий этаж. Лечащий врач ее матери был там, за столом дежурной; в ожидании Кэйси он изучал диаграммы Кэролайн.

Кэйси резко остановилась, в ушах глухо стучала кровь. Выражение лица врача было официальным и бесстрастным. Хотя она прекрасно знала, что это может быть следствием как воспитания, так и особенностей характера, ей казалось, что в данном случае внешняя строгость служит ему защитой от личных переживаний за судьбу пациентов – ведь ему лучше, чем кому-либо, было известно, что практически ни у кого из них нет надежды на выздоровление. Они могли существовать так, как Кэролайн, какое-то время, но в конечном итоге почти все умирали здесь.

Кэйси настороженно посмотрела на него. Он кивнул ей с легкой улыбкой, которая должна была ободрить ее.

– С ней все хорошо. На этот раз это продолжалось дольше, но она справилась сама.

Напряжение отпустило Кэйси, и она прислонилась к стене. Два года назад, когда Кэролайн пребывала в бессознательном состоянии уже достаточно долго для того, чтобы надежды на выздоровление стали призрачными, Кэйси распорядилась, чтобы в случае чего врачи не применяли реанимационных мер. Прежде чем решиться на этот шаг, Кэйси проконсультировалась с другими врачами, поговорила со священником из Провиденса, который знал Кэролайн, обсудила все «за» и «против» с ее друзьями. Умом Кэйси не раскаивалась в этом шаге. Однако она не была уверена, что будет испытывать, если Кэролайн умрет, хотя ее еще можно было бы спасти.

– Если она справилась сама, – сказала она врачу сейчас, – я полагаю, это что-то значит. Она не более готова умереть, чем я – отпустить ее.

Улыбка доктора стала грустной, но он ничего не сказал. Кэйси уважала этого человека. В противном случае она давно бы забрала Кэролайн из-под его надзора.

– Скажите мне, о чем вы думаете, – проговорила она.

– У нас с вами уже был такой разговор.

– По поводу инфекций. – За эти годы их было предостаточно. – А не по поводу приступов. Приступы – это что-то новое. – Ей не нравилось, как он смотрит на нее. – Вы думаете, она пытается умереть?

Врач слегка сморщил одну бровь, что должно было обозначать, что он нахмурился.

– Так часто бывает.

– Тогда почему она не умерла?

– По определению, тело пациента, находящегося в стабильном бессознательном состоянии, не имеет ничего общего с разумной жизнью. Вегетативные функции продолжают работать. И рефлекторные реакции – тоже. Благодаря этим рефлекторным реакциям, скорее всего, ваша мать и смогла пережить эту серию приступов.

– Серию? Не один? – в замешательстве переспросила Кэйси.

– Три, четыре, пять небольших в течение часа.

– Но небольших. И она справилась. Я все-таки думаю, что это что-то значит. – Она направилась к палате Кэролайн, но вернулась обратно. Как всегда, сердце боролось в ней с разумом. Кэйси сознавала: то, как она хочет воспринимать ситуацию, может не соответствовать истинному положению вещей. Если вы правы, – тихо спросила она, – то что происходит с ней сейчас?

– Возможно, ничего. Она может пережить этот кризис и остаться в таком же состоянии, как была, еще на какое-то время. Вы же читали истории болезни других пациентов.

Кэйси читала. Она узнала о Карен Энн Квинлан, Нэнси Крузан и десятках других, которые прожили долгие годы на искусственном питании и питье. Чтобы справиться с этим, она придумала собственный способ. Она была абсолютно рациональной женщиной, достигла успехов в профессиональной сфере, была активной, умела приспосабливаться, мыслить логически и была счастлива. Если одна часть ее души была заполнена болью, а она не в силах хоть что-то изменить, она вспоминала об этом только когда требовалось, но все остальное время запрещала себе думать на эту тему.

Она часто навещала Кэролайн. Находясь рядом с ней, она не думала ни о чем другом. Когда она покидала клинику, она закрывала за собой эту дверь. Ей не всегда удавалось держать ее закрытой, но если переживания одерживали верх, она прикладывала все усилия, чтобы взять себя в руки.

Было ли это холодностью и бесчувственностью? Возможно. Но она не представляла себе другого варианта. Если бы ей пришлось переживать боль, отчаяние, бессилие постоянно, каждый день, уже больше тысячи дней подряд, это бы уничтожило, раздавило ее.

Однако в данный момент она была здесь и она хотела разобраться.

– Если вы правы и моя мать пытается умереть, будут ли новые попытки?

– Возможно.

– С такими приступами?

– Не обязательно. У меня были пациенты, у которых проявлялся эпилептический синдром – серия продолжительных припадков, – но они переживали его, и в дальнейшем ничего подобного больше не наблюдалось. Об изменениях в состоянии могут сигнализировать и другие признаки. У пациентов, находящихся в постоянном бессознательном состоянии, обычно сохраняются циркадианные[3] ритмы сна и бодрствования. У вашей матери тоже. У нее можно вызвать рефлекторную реакцию на вспышку света, когда она бодрствует, но нельзя, когда спит. Одним из признаков приближающейся смерти может быть изменение этой реакции. Периоды сна могут удлиняться, и ее будет сложнее разбудить. Это будет означать изменения в ее обмене веществ. Ее конечности могут стать холоднее, что будет свидетельствовать о нарушениях в системе кровообращения. Если ее автономные функции начнут ослабевать, в глотке может скапливаться слюна, и тогда ее дыхание станет более шумным и затрудненным.

– Превосходно, – с горькой иронией вставила Кэйси.

– Но она не страдает, – сказал врач с большим чувством, чем демонстрировал до этого момента. Очевидно было, что он согласился так подробно объяснить ситуацию только ради Кэйси. – Вы не должны об этом забывать. Она не чувствует боли. Она не чувствует вообще ничего. Уровень функционирования ее мозга недостаточен для этого.

– Значит, – заметила Кэйси, – если то, что происходит с ней сейчас, – это первый признак возвращения сознания, она может начать чувствовать боль?

– Если это произойдет, мы узнаем об этом. Даже если она не будет говорить, мы узнаем, если не я, то сиделки. На их чутье всегда можно положиться. Они всегда первыми узнают, когда пациент собирается в путь.

Собирается в путь. Он имеет в виду – умереть. Кэйси уже слышала об этом от самих сиделок и членов семей пациентов на этом самом этаже, и не раз. Сиделки все знали, поэтому она и не собиралась ничего спрашивать у них сейчас. Она не хотела знать ответ. Поэтому она кивнула врачу, выражая молчаливую благодарность, и жестом показала, что идет к Кэролайн.

В палате матери было тихо и сумрачно. Если что-то этим вечером и нарушило покой, единственным свидетельством этого была капельница, свисающая с держателя в изголовье кровати. Кэролайн лежала на боку, поддерживаемая в таком положении двумя удобно уложенными подушками.

Поцеловав ее в щеку, Кэйси почувствовала знакомый успокаивающий запах эвкалиптового крема, который сама покупала для нее и оставляла сиделкам. Она решила считать его символом жизни.

– Привет, мам, – прошептала она. – Как ты? Мне сказали, здесь было немного неспокойно?

Она взяла Кэролайн за руку, но она не казалась более холодной, чем обычно. Кэйси внимательно вглядывалась в лицо матери, но, с закрытыми глазами, оно было таким же спокойным, как всегда. Она прислушалась к ее дыханию, но не услышала никаких затруднений.

– Своими приступами ты просто напоминаешь им, чтобы не слишком расслаблялись, да? – улыбнулась она. – Это в твоем духе. Жесткие методы, как со мной, когда ты научила меня смотреть на счетчик бензина в машине. – Когда Кэйси было шестнадцать, она только получила права и каталась по окрестностям, где ей не угрожало ничего, кроме скуки. Однажды у нее кончился бензин. Кэролайн могла напомнить ей об этом заранее, но не стала этого делать.

Кэйси нежно сгибала взад-вперед запястье Кэролайн.

– Я думаю, нам стоит подумать о путешествии, – все так же шепотом продолжала она. – Ты всегда хотела побывать в Испании. Я думаю, мы должны это осуществить. – Кэролайн ничего не отвечала. – Конечно, мы не поедем прямо сейчас. Мы можем сделать это следующей весной, или летом, или даже еще через год. Я могу заказать тур, – она на самом деле сделала это в прошлом году, – а если мы передумаем, мы сможем отказаться. – Что ей и пришлось сделать затем. – На самом деле вовсе не обязательно ехать летом. Летом везде слишком много народа, поэтому можно поехать весной или осенью. Как ты на это смотришь, мам? По-твоему, это удачная задумка?

«А я буду уже в порядке?»

«Конечно».

«И смогу часами ходить пешком? Так делают все, кто отправляется в экскурсионный тур. Помнишь, как мы ездили в Вашингтон? Ты все время жаловалась, что умрешь от боли в ногах».

Кэйси вспоминала об этом с досадой. «Я была в седьмом классе. Мне не хотелось ехать с матерью в Вашингтон. Я хотела поехать туда с друзьями, которые были там на школьной экскурсии, но ты меня не пустила».

«Потому что мне хотелось быть вместе с тобой, Кэйси. Ты росла слишком быстро, и я знала, что ты будешь проводить с друзьями все больше и больше времени. И к тому же я не была уверена, что, если ты поедешь с друзьями, вы не набедокурите там».

В этом она была права. Когда Кэйси была с друзьями, они частенько безобразничали, и в половине случаев Кэйси оказывалась заводилой. Они то устраивали вечеринки с добытым обманом пивом, то пробирались на фильмы «до шестнадцати», то в год, когда баскетбольная команда их школы выиграла первенство штата, придумали выкрасить волосы в цвет формы спортсменов – зеленый.

– Мне нравилось вести себя вызывающе, – сказала она сейчас, – но ты же знаешь, ради чего было все это. Я устраивала проверку. Все время. Я хотела быть уверенной в том, что ты любишь меня, любую, хоть с зелеными волосами. К тому же какой интерес быть подростком, если ты не заставляешь родителей переживать?

«Ага. Оговорка по Фрейду, девочка моя. Ты сказала «родителей», во множественном числе. Этим, в основном, и объяснялись все твои хулиганства. Ты росла без отца. Ты обижалась на меня за то, что я не обеспечила тебя им».

«Я не хотела, чтобы ты меня им обеспечила. Мне был нужен мой настоящий отец».

Кэролайн не стала спорить. Она не могла сказать ничего, кроме того, что было уже сказано не раз, но теперь ситуация изменилась.

– Ты всегда говорила, что понятия не имеешь, как он живет. Но теперь его нет, а у меня есть его дом. И он может рассказать кое-что о нем, – проговорила она вслух.

Кэролайн молчала.

– Ты знала о том, что он играл на пианино? Или что он часами просиживал в одиночестве на балконе? Или о том, что его лучшим другом был кот? Мне кажется, он был очень одинок. То есть все эти годы, пока я негодовала из-за того, что он не желает меня признавать, моя жизнь, по всей вероятности, была куда счастливее, чем его.

Кэролайн молчала.

– Он умер скоропостижно, – выпалила она, размышляя, не добьется ли так хоть какого-то ответа. – Обширный инфаркт.

В течение этих трех лет у Кэролайн иногда наблюдались легкие подергивания головы, рук или губ, что было типично для пациентов в ее состоянии, но сейчас Кэйси не заметила ничего подобного. Ни движения век, ни дрожи, ни стона.

«Наверное, это лучше, чем так маяться», – прозвучал в голове Кэйси воображаемый ответ.

– Ты не маешься. Ты выздоравливаешь.

Кэролайн погрузилась в сон – по крайней мере так решила думать Кэйси. В противном случае она бы начала спорить с ней. Если Кэролайн жалела себя, Кэйси не хотела принимать в этом участия. Жалость к себе не может изменить ничего. А Кэйси хотела видеть Кэролайн здоровой.

Снова расчувствовавшись, Кэйси прошептала:

– Мне пора, мам. – Она поцеловала руку Кэролайн и осторожно опустила ее на простыню. – Я скоро еще приду к тебе. Тогда поговорим подольше.

Вернувшись в дом на Бикон-Хилл, Кэйси проспала крепким сном с полуночи до пяти, но когда проснулась, у нее не возникло и мысли заснуть снова. Она не могла даже оставаться в постели. Ее мысли бешено скакали одновременно в самых разных направлениях.

Первым делом она надела спортивный костюм, стянула в хвостик и пропустила через отверстие в бейсболке волосы и под ровным дождем отправилась проведать маму. Она знала, что если Кэролайн станет хуже, ей позвонят. Она могла и сама позвонить в клинику и спросить, нет ли изменений, а не тратить время и силы на дорогу. Но ей было тревожно, а это чувство было для нее необычным. Она хотела лично убедиться в том, что с Кэролайн все в порядке. Тем более что пробежку до Фенвей и обратно можно было рассматривать в качестве утренней зарядки, что делало ее осмысленной.

Кэролайн выглядела хорошо. Она лежала не в той позе, что накануне вечером, и хотя Кэйси очень бы хотелось думать, что она повернулась сама, она прекрасно знала правду. Сиделки поворачивали ее каждые несколько часов. Сейчас она лежала на спине и получала свой завтрак. Со стойки свисала трубка, по которой питательный раствор под действием силы тяжести поступал прямо в желудок.

Но что-то все-таки было не так. Врач полагал, что Кэролайн пытается умереть, и Кэйси никак не могла перестать об этом думать. Это рождало в душе ощущение пустоты и одиночества, а в голове – мысли о большей близости, которая могла бы возникнуть между ними как уже между двумя взрослыми людьми, и в конечном итоге – невыразимую печаль. Кэйси отчаянно нуждалась в том, чтобы мать открыла свои светящиеся умом глаза, заговорила, улыбнулась.

Она не стала задерживаться надолго. Она была слишком мокрой и слишком напуганной. Постояв всего минуту у кровати Кэролайн, она повернула обратно и снова выбежала под дождь.

Гнетущая, теплая атмосфера соответствовала ее настроению. Она бежала быстро, позволяя дождевым каплям смешиваться с потом и слезами, пока ее ноги не устали. Только тогда она перешла на более разумный темп, в котором пересекла Публичный сад, пробежала вдоль аллеи, ведущей к парковке.

Ее «миата» была не одна. Рядом с ней стоял джип Джордана. Пытаясь восстановить дыхание, Кэйси наклонилась, упершись ладонями в колени. Дождевые струи текли с козырька ее бейсболки, с деревьев, с небес. Она выпрямилась, запрокинула голову и подставила лицо дождю. Ее дыхание выровнялось, но пустота внутри оставалась. Голод? Возможно, она и была голодна, но сейчас не могла даже думать о еде. То, что она испытывала, не имело никакого отношения к пище.

Ей не пришлось воспользоваться ключом, чтобы открыть калитку – Джордан оставил ее незапертой. Проскользнув в сад, она закрыла задвижку, но еще раньше успела увидеть его. Он был слева, за сараем, под тсугами, ветви которых защищали его от дождя не хуже настоящей крыши. Однако он выглядел так, словно много времени провел под дождем. Мокрые волосы слиплись и торчали, майка и шорты были изрядно забрызганы грязью.

Он стоял, взявшись одной рукой за противоположное плечо, другую свободно опустив вниз. Темные просторные шорты, длиной до середины бедра, открывали очень стройные, прекрасной формы ноги.

Он выглядел вовсе не так, как обычно. Он не сводил с нее широко раскрытых глаз и выглядел испуганным.

«Нет, – решила Кэйси, – скорее не испуганным, а встревоженным. Нет, – сказала она себе, – скорее не встревоженным, а выжидающим».

Внезапно все двери в доме ее жизни, кроме одной, оказались закрытыми. Оставшаяся была приглашающе распахнута. Джордан излучал мужскую силу. Физиология брала свое. Она почувствовала влечение с самого начала, и оно все продолжало усиливаться.

Он – садовник ее отца. Это должно было останавливать ее, но не тут-то было. На самом деле это только сильнее влекло ее к нему. В эту минуту, повернувшись спиной к беспомощности и печали, она не представляла себе ничего лучше, чем вкусить сладости жизни за счет Конни. Потом она перестала думать и о Конни тоже, потому что глубинное влечение пересилило даже это. Не сводя глаз с Джордана, она пошла к нему.

– Все в порядке? – спросил он, как будто знал, где она была.

Вместо ответа она приблизилась к нему вплотную, сплетя свою руку с той, которую он держал опущенной вдоль тела. Она ни на секунду не сомневалась, что он понимает, что она делает. Она знала. Она просто знала. Когда она подняла лицо, он, словно только этого и ждал, снял с нее бейсболку, длинные пальцы обхватили ее затылок, а его губы нашли ее без всякого намека на стыд.

Кэйси не раздумывала, не анализировала. Она сосредоточилась на чистых ощущениях – жар его рта, когда поцелуй стал глубже, трепет языка. Когда он начал ласкать ее грудь, она почувствовала, как тает все внутри нее, а когда он стащил с нее майку и прикоснулся руками, а потом и губами к ее обнаженной коже, удовлетворение стало еще более глубоким, и она внезапно ощутила, что отчаянно жаждет испытать его во всей возможной полноте. Она прикасалась ко всем доступным участкам его тела, отталкивала мешающую одежду и трогала, гладила его еще и еще.

В какой-то момент она вдруг услышала его голос, низкий и хриплый:

– Есть какие-то причины, по которым мы не должны этого делать – бойфренд, возможная беременность, еще что-нибудь?

Она не могла думать ни о чем, только не сейчас, когда внутри все горело от наслаждения, а его тело, готовое дать ей устойчивость и наполненность, было так близко. Все, что она смогла сделать – стащить с себя промокшие шорты, пока он проделывал то же самое со своими, и поспешность того стоила. Ощущать Джордана внутри себя было высшим блаженством. Да, в этом была устойчивость и наполненность, но была еще и цельность.

Позже она могла лишь смутно припомнить, как они меняли позы, поворачиваясь то так, то этак, то снова возвращаясь в исходное состояние, но в тот момент ощущения не оставляли места мыслям. Это ощущение цельности изменило ее стремление, превратив погоню за действием в желание просто быть. Это заставило ее снизить темп; она хотела как можно дольше ощущать этот праздник обладания им, радость сбивчивого дыхания и дождя в листве, твердость мускулистого тела и шероховатость щетины, запах мокрого тела, земли и деревьев. Она чувствовала, как раскрывается изнутри все больше и больше, раскрывается без всякого стеснения и принуждения, отдавая всю себя его рукам, его бедрам, его рту, языку и самому процессу, пока ее тело не взорвалось в оргазме. Это ощущение оказалось глубже и богаче, чем она могла вообразить.

«Удовлетворенность». Это было первой осознанной мыслью, возникшей у нее. Сидя на коленях у Джордана, прислонившегося к стволу, она была полностью удовлетворена.

Ее руки обвили его за шею. Она приникла лбом к его заросшей щетиной щеке. Ее дыхание постепенно становилось все более размеренным и спокойным. На протяжении этих затянувшихся минут он все еще оставался в ней – уже не возбужденный, но весьма ощутимый.

Когда она, глубоко вздохнув, наконец подняла голову, он смотрел на нее. Эмоции, отражавшиеся в его глазах, были такими же, как и у нее, но сейчас их сила напугала ее. Она совершенно не знала этого мужчину. Ей еще ни разу в жизни не приходилось заниматься сексом, повиновавшись такому внезапному импульсу. Нет, она не жалела о том, что произошло, ей было слишком хорошо. Но он действительно был для нее почти незнакомцем.

Не желая разбираться с этой реальностью, не желая, чтобы что-либо отбрасывало тень на удовольствие, которое она испытала, и чувствуя, что он хочет заговорить, она положила кончики пальцев на его губы. Ей сейчас не нужны были вообще никакие слова. Она постаралась сказать ему об этом взглядом и увидела, что он уступил. Только тогда она убрала руку и освободилась от него. Поднявшись, она начала одеваться, но из-за того, что вещи были насквозь мокрыми, а ее кожа покрыта грязью, ей это удавалось не слишком хорошо.

Его внимательный взгляд не отпускал ее. Она попыталась привести себя в порядок и уже была готова выйти из-под шатра тсуговых ветвей. Но тут же остановилась, повернула обратно и снова оказалась у него на коленях. Зарывшись пальцами в его мокрые волосы, она притянула его голову к себе для финального поцелуя. Она могла бы остаться с ним еще, могла бы даже снова раздеться, просто ради чистого удовольствия быть обнаженной перед ним. Но скоро уже должна была прийти Мег. А Кэйси предстояло встречаться с клиентами. К тому же она не хотела, чтобы он подумал, что теперь она полностью в его власти.

Чмокнув его в последний раз, она встала, опершись на его плечи, и подошла к краю их укрытия. Не оборачиваясь, она коротко вздохнула, выскочила под дождь и побежала к дому.

Насквозь мокрая и заляпанная грязью, она направилась к входу для прислуги, благоразумно спрятанному в углу и замаскированному плющом. Однако, уже вставив ключ в замочную скважину, она тут же вытащила его и, вздернув подбородок, направилась обратно к дверям офиса. Она хотела, чтобы Конни видел, как она выглядит, и знал, что она сделала. Если Конни и был недоволен, он не подал вида. Ни одна половица не скрипнула. И ни намека на призрачный гнев не уловила Кэйси, осторожно пробираясь через комнату.

Принимать душ прямо сейчас она не была готова. Ее тело еще хранило запах Джордана. Завернувшись в полотенце, она вышла из комнаты и пересекла площадку. Чувствуя себя отважной и дерзкой, она настежь распахнула дверь в комнату Конни. Прежде чем решиться переступить порог, она осмотрелась.

Комната выглядела весьма привлекательно. Мебели было немного, а та, что была, выглядела основательной и прочной.

Ангус сидел посередине ковра и выжидающе смотрел на нее. Неожиданно собственные отвага и дерзость показались ей глупыми. При виде кота в ее душе вновь проснулось сочувствие. Бедняга был таким одиноким. Ему нужен был кто-то, кто любил бы его, как и самой Кэйси.

– Бедный Ангус. – Придерживая полотенце, она присела на корточки и протянула к коту ладонь. – Ну, поди сюда, большой мальчик. Подойди ко мне, и я хорошенько почешу тебя. – Ангус, не мигая, глядел на нее большими зелеными глазами. Она поцокала языком, как это делал Джордан. Она пощелкала пальцами. Она пожалела, что у нее нет какого-нибудь кошачьего лакомства, и твердо решила выяснить, нет ли чего-нибудь такого у Мег в кладовке. – Ну, иди сюда, красивая киса, – прошептала она и подползла ближе, пока ее пальцы не уперлись в порог.

Она довольно долго сидела так, поддерживая полотенце на груди и не отрывая глаз от кота, пока любопытство не взяло верх, – она обвела комнату взглядом. Позади Ангуса была кровать с тумбочкой рядом. То, что она при беглом осмотре приняла за посудные шкафы, оказалось двумя гардеробами, стоявшими друг против друга. Еще там был кожаный диван и набитое до твердого состояния кресло. Оба предмета выглядели изрядно потрепанными.

Она задумалась, не относятся ли они к более раннему периоду жизни Конни. Может, ей удастся выяснить их происхождение. Это должно быть занимательно. На самом деле вся комната представлялась ей занимательной, настоящей золотой жилой возможностей для ее поисков ответа на вопрос, кем был Конни. Если она хочет найти личный дневник или записную книжку, нужно обследовать шкафы и ящики, это очевидно.

Но еще не сейчас. Сначала надо разобраться с коробками наверху. Таков был ее план. Однако, прежде чем начать в них копаться, ей нужно было съездить на квартиру и взять еще одежду, принять клиентов и разобраться с кучей прочих, менее существенных, однако тоже требующих внимания и времени, дел.

Это радовало ее. Она не хотела, чтобы ее мысли возвращались к Кэролайн, потому что никак не могла повлиять на то, что происходило там. Странно, но думать о Джордане ей не хотелось тоже, в основном по той же самой причине. Там, в саду, он полностью подчинил себе ее тело. И с этим она тоже не могла ничего поделать.

Должна ли она была делать то, что сделала? Конечно, нет. Но благоразумие никогда не было ее сильной чертой.

Слава Богу, к тому моменту, как она закончила принимать душ, Джордан уже уехал. Сейчас единственным, кроме нее самой, человеком в доме была Мег. Кэйси вдруг захотелось пригласить ее съездить с ней на квартиру. Уже потом она подумала, что то небольшое количество места, которое было в «миате», лучше было бы оставить для одежды, но Мег так обрадовалась приглашению, что отменять его показалось Кэйси жестоким.

Зато энтузиазм Мег прекрасно помог Кэйси отвлечься. Мег понравился маленький лифт, поднявший их в квартиру, понравилась крохотная кухня Кэйси, понравились блоки, которые поднимали кровать Кэйси над полом. Ей очень понравились вещи Кэйси, она пораженно вздыхала над шелковой блузкой, льняными брюками, босоножками на высоких каблуках. В какой-то момент, пока Кэйси стояла перед открытым шкафом, пытаясь выбрать, что взять с собой, Мег вытащила откуда-то льняной комбинезон.

– Какая прелесть! – в восторге выдохнула она. Кэйси улыбнулась.

– Он твой.

– Мой?

– Я уже сто лет его не надевала. Он выглядел заброшенным, потому твоя рука к нему и потянулась. Он сам тебя выбрал, Мег. – Мег была так благодарна и так искренне тронута, что Кэйси отдала ей и другие вещи: кружевной бюстгальтер, майку, подходящую к комбинезону, и три разных заколки для волос.

Мег тут же заколола одной свой хвостик. Кэйси показалось, что ей очень идет, и она сказала Мег об этом. Хотя комплимент был абсолютно искренним, взамен, помимо удовольствия, она получила окончательную преданность Мег. Та не знала, что для нее сделать, – таскала вниз вещи, укладывала их в багажник, на обратном пути сидела, заваленная вещами, а потом настояла на том, чтобы все распаковать, выгладить то, что в этом нуждалось, и как положено разложить и развесить все в комнате Кэйси.

Кэйси не привыкла заставлять себя ждать. Однако к тому времени, как они вернулись в Бикон-Хилл, первый ее клиент должен был вот-вот прийти, поэтому она разрешила Мег самостоятельно разобраться с вещами. По правде сказать, Кэйси с большим удовольствием переложила это на нее. Изгнав из своей головы мысли о Джордане, о Конни, о Кэролайн, даже об Ангусе, она так усиленно сосредоточилась на работе, что была в этот день особенно проницательна. Бывали дни, когда она мучительно пыталась найти нужный вопрос, бывало и так, что она вообще не задавала вопросов, только слушала. Но сегодня ее посетило вдохновение.

Ее десятичасовая посетительница мучилась от депрессии. Раньше Кэйси в основном делала упор на презрение, с которым та относилась к своей матери, которая с рождением каждого из своих шести детей становилась все более полной, неряшливой и менее привлекательной. В этот раз Кэйси спросила, а что думает отец посетительницы о переменах, происходящих с ее матерью. В точку! Отец не был к ней добр. Он оскорблял ее, не обращал на нее внимания и изменял. Теперь, сама став матерью, клиентка очень боялась, что ее ждет та же участь.

Двенадцатичасовая посетительница была женщиной возраста самой Кэйси, которая успела поработать в трех различных местах, на каждом добиваясь значительных успехов, ведущих к неизбежному повышению по службе, но каждый раз в конце концов допускала какую-либо грубую ошибку, которая сводила на нет все ее успехи. Она намеренно действовала себе во вред. Она это признавала. Сегодня Кэйси спросила ее о муже – не о том, чем он занимается, так как это они уже обсуждали, а о том, каковы его шансы на карьерный рост и каков его доход. Выяснилось, что посетительница и так зарабатывает почти столько же, сколько муж, и что если она получит повышение по службе, то будет зарабатывать больше него. Она уже ощущает обиду своего мужа на то, что ее карьера более успешна, чем у него.

В три Кэйси принимала пожилую женщину за семьдесят, которая была эмоционально парализована после смерти мужа. В течение четырех предыдущих сеансов она рассказывала, как ей не хватает его, каким знающим и понимающим он был, как все в доме держалось на нем. Кэйси думала, что женщину пугает необходимость самой заботиться о себе. Однако сегодня, обратившись к вопросу, который раньше они затрагивали лишь мельком, она спросила ее о детях. Их было трое, все уже жили самостоятельно, и по той волне ужаса, которую вызвал у женщины этот вопрос, Кэйси поняла: клиентка ведет себя так, потому что ей кажется, что так она может добиться их внимания и большего участия в ее жизни.

Три прорыва в один день – это было серьезно. Кэйси не знала, имеют ли ее озарения отношение к физическому удовлетворению, которое все еще продолжала ощущать. Как она ни старалась не думать о Джордане, какие-то движения периодически вызывали болезненные, но приятные ощущения в мышцах бедер или воспоминания о прикосновениях в груди.

Возможно также, что своим вдохновением она была обязана Конни, нашептывающему подсказки ей в ухо. Может, он и был шокирован тем, что произошло у них с Джорданом, но ей хотелось думать, что ее работу с клиентами он оценил по достоинству.

Пришедшая Брайанна застала ее в самом приподнятом настроении. Они прошли прямо в сад. А как иначе, если он так притягивал? Дождь перестал, но воздух оставался тяжелым, влажным и наполненным запахами тсуги, сирени и земли. Мег уже ушла, но оставила поднос сэндвичей с жареным лососем. Брайанна взяла поднос, Кэйси – тряпку и баночки с содовой.

Кэйси протерла столик, чтобы Брайанна могла поставить поднос, но та была какой-то рассеянной. Она смотрела на цветы, однако, судя по выражению лица, не видела ни одного.

– Брай? Может, поставишь поднос?

Брайанна сделала это и рухнула на стул. Кэйси уселась напротив.

– Ну, рассказывай, что случилось. Брайанна мрачно посмотрела на нее.

– С этим пора кончать.

Кэйси знала, что та имеет в виду Джейми. В последнее время она стала все чаще жаловаться на их отношения.

– Почему? – спросила она, открывая баночку с газировкой и передавая ее Брайан не.

– Он хочет от меня невозможного.

– Это ты уже говорила. Он считает, что ты должна заняться частной практикой. Ради денег?

– Нет. Он понимает, что может случиться даже так, что я буду получать меньше, чем сейчас. Ему нужны не деньги, а я. Ему нужно мое время. Он хочет, чтобы я сопровождала его в деловых поездках.

– Некоторые женщины готовы отдать за это все, что угодно.

– А ты? Ты не готова, правда ведь? У тебя есть своя жизнь. Ты ценишь свою независимость. И я тоже, но Джейми, черт бы его побрал, нужна корпоративная жена. Кэйси, он говорит о детях. Подумать только. Дети. А мы еще даже не помолвлены!

– А кто в этом виноват? – спросила Кэйси.

– Ненавижу мужчин! Почему они всегда так упорно стремятся изменить все вокруг для своего удобства? Вспомни, что сделал с вами Стюарт. Спер ваши денежки, развалил группу, вынудил вас всех искать новые места. Кстати, есть какие-нибудь новости?

– Марлин недавно звонила. Никто ничего не знает.

– Даже его жена?

– Она говорит, что нет. Если и она исчезнет на следующей неделе, вот тогда это будет подозрительно. Полиция его ищет, но кража двадцати восьми тысяч долларов для них дело далеко не первой важности. Сомневаюсь, что они что-нибудь выяснят.

– А как же деньги?

– Пропали. Я же не могу сама выслеживать его, поэтому лучше просто забыть об этом.

Брайанна молчала. Внезапно она насторожилась, глядя назад, в глубину сада.

– Что это? – шепотом спросила она.

Джордан, только что появившийся в саду, складывал рядом с сараем мешки с мульчей.

– Мой садовник, – тоже шепотом ответила Кэйси. Если б она и решилась рассказать кому-то о нем, то только Брайанне, однако сейчас момент был неподходящим. Она чувствовала, как по телу медленно растекается жар, яснее ясного говорящий о том, что ее желание нисколько не уменьшилось после того, что произошло утром, но, помимо этого, она не очень понимала, что ей теперь с ним делать.

Коротко кивнув им, Джордан пошел обратно к машине за новыми мешками.

– Это что-то, – прошептала Брайанна.

– Да, он хороший садовник.

– Он женат?

– Нет. – По крайней мере, ей так казалось. Это ведь он спросил ее, не мешает ли что-нибудь им заняться любовью, например, наличие у нее бойфренда. Отсюда следовало, что у него подобных помех не было.

– Сколько ему лет? – спросила Брайанна.

– Не знаю. Около сорока.

– А где он живет?

– Да не знаю я! – с досадой ответила Кэйси. Она не желала отвечать на вопросы Брайанны. Они только напоминали ей о том, сколько всего неизвестно ей об этом мужчине.

– Я бы хотела его нанять.

– Выходи за Джейми, и тогда сможешь. Брайанна ощетинилась.

– Как я могу выйти замуж за парня, который мне не подходит?

– А ты в этом уверена? Он что, перестанет тебя любить, если ты откажешься менять работу?

– Нет. Но я чувствую, что на меня оказывают давление.

– Давление. Брайанна, ты живешь с ним почти два года. Вам же не по семнадцать лет, а по тридцать четыре. За это время ты должна была разобраться, насколько истинны ваши отношения.

– Кэйси, у него абсолютно отсутствуют профессиональные амбиции. Понимаешь, он вынуждает меня поменять работу, а сам о таком и помыслить не может. Он говорит, что на фирме ему обеспечена стабильность. Он говорит, что может дослужиться до вице-президента.

– Это правда?

Брайанна шевельнула плечом.

– Возможно.

– С объективной точки зрения, Джейми – завидная партия. Он явно тебя любит. И, мне кажется, ты его – тоже. Но ты, как всегда, вдруг начинаешь нервничать. Это уже было с Риком, а до этого – с Майклом, а еще раньше – с Шоном.

Брайанна молча смотрела на Кэйси и не спорила, ожидая продолжения.

– Джейми – лучший из них всех, – продолжала Кэйси. – Он действительно хороший парень. Из хорошей семьи, окончил хорошую школу, хороший колледж, работает на хорошую компанию. Говоришь, компания хорошая, но не крупная? Крупные компании имеют свойство разваливаться без предупреждения. Просто хорошие компании часто на самом деле более стабильны. А что сказал бы о Джейми твой папа? – Покойный отец Брайанны был главным администратором крупной компании.

– Он бы сказал, что Джейми способен на большее.

– Твоего отца нет уже двенадцать лет. С тех пор мир изменился.

– Но я до сих пор доверяю его оценкам. Он бы никогда не достиг своего положения, если бы был робок и чересчур осмотрителен.

– Джейми не робкий и не чересчур осмотрительный.

– Почему ты его так защищаешь?

– Потому, – ответила Кэйси, – что я достаточно знаю тебя и считаю, что если есть на свете мужчина, способный сделать тебя счастливой и обеспечивать тебе это на протяжении следующих пятидесяти лет, то это он. Честно, Брай. Что касается совместимости с тобой, то я дала бы ему девять с половиной из десяти.

– Я хочу десять.

– Это идеал.

– А почему бы не стремиться к нему?

– Потому что его не существует в природе. Не бывает мужчин без недостатков, так же, как и женщин. Ты хочешь идеального мужчину? Поверь мне, таких не бывает.

Едва произнеся эти слова, Кэйси вспомнила Дженни Клайд и ее Пита и тут же поняла, что беспокоило ее в этом парне. Он был слишком хорош, чтобы быть правдой. Отсюда следовало, что записки были либо выдумкой, либо реальной историей, но рассказанной с серьезными преувеличениями.

Так чем же? Этого она пока не знала. Знала она только одно – если ее отец хотел, чтобы она прочла «Флирт с Питом» до конца, она должна это сделать.