Бостон
С болью в сердце Кэйси глядела на последнюю страницу записок, потом, наконец, отложила ее к остальным. Но последняя картина не шла у нее из головы. Мысленно она оставалась на карьере и Литтл-Фоллз, не обращая внимания ни на кожаное кресло под собой, ни на чашку с чаем, который заварил для нее Джордан, – чашка стояла теперь, забытая, на ротанговом кофейном столике рядом с недоеденным куском пиццы, ни на самого Джордана, сидящего напротив на диване.
От карьера ее мысли вернулись к более ранним событиям записок, выхватывая разные моменты, например, стрижку, которую подровнял Пит, но которая оказалась совсем неровной, когда за нее взялась Мириам; подносы с тефтелями, поглощенные Питом, которые Дженни нетронутыми отнесла на работу на следующий день; мотоцикл, которого никто в городе не слышал, и посещение Джиро, которого никто не видел. Она вспомнила, что говорил мужчина в закусочной об одной цепочке следов у верха карьера рядом с одеждой Дженни.
Головоломка сложилась. Она подняла пораженные глаза на Джордана.
– Никакого Пита не существовало. – Она знала это как психотерапевт и как женщина тоже не могла с этим поспорить. Пит был слишком хорош, чтобы быть правдой. Именно так. – Дженни Клайд страдала манией. Она так отчаянно нуждалась в любви, что придумала его себе и сама поверила в это. Он был ее спасителем. Он дал ей смелость уйти от Дардена, покинуть Литтл-Фоллз и попрощаться с жизнью. Он был для нее реальным, поэтому самоубийство оказалось притягательной возможностью. – Осознавая жестокость такого вывода, она вздохнула, поежившись, и откинулась на спинку стула.
Джордан поднялся. На этот раз он не вышел из комнаты, а просто подошел к серванту, стоящему у стены, и вернулся с еще несколькими страницами.
– Но ты была права, когда спрашивала, что случилось на самом деле. Она не умерла, – сказал он и протянул Кэйси листки.
Кэйси в страхе подняла на него глаза. Она очень надеялась, но ей виделся только один образ, – это был образ Дженни Клайд в реабилитационном центре, вроде того, где находилась Кэролайн, неспособной к полноценной жизни после прыжка в карьер.
– Возьми, – тихо, но требовательно сказал он.
У нее не было выбора. Незнание было хуже, чем все, что могло быть написано на этих страницах. Положив их на колени, она начала читать.
Телефонный звонок раздался в три часа ночи. Дэн О'Кифи надел форму и поехал в дом Клайдов, не потому, что Дарден Клайд этого требовал, и не потому, что это была его работа, хотя правдой было и то, и другое, а потому, что он беспокоился за Дженни…
На страницах было описано, как Дэн нашел Дженни в лесу, подобрал ее и увез подальше от Литтл-Фоллз, где она могла бы быть в безопасности, оставив всех в городе, и в первую очередь Дардена, в заблуждении, что она умерла.
Чтение заняло немного времени. Вначале Кэйси испытала облегчение, узнав, что Дженни осталась жива и физически невредима, а потом – восхищение Джорданом. Потом возникли новые вопросы.
Она посмотрела на него. Он все так же сидел на диване все время, пока она читала.
– Твой друг – аналитик? – спросила она.
– Да. Он работает в Институте Манси. Это частная психиатрическая клиника в Вермонте. Он встретил меня на полдороге, забрал Дженни и вернулся туда.
Кэйси знала о Манси. Она также знала, что стоимость лечения в частных клиниках часто оказывается выше, чем может покрыть страховка, и задумалась, помог ли Джордан Дженни и здесь?
– Ты платил за нее?
– Нет. Хотя должен был, потому что чувствовал свою вину. Я оставил ее в беде, как и весь остальной город. Но эта клиника всегда принимает нескольких бесплатных пациентов. Дженни повезло. Чтобы у нее был шанс восстановиться, нужно было место вроде этого. Там было безопасно – это закрытое заведение. По иронии судьбы, там, где большинство пациентов считают, что их заперли, Дженни рассматривала эти запоры как средство спасения от Дардена. Она все равно боялась, что он станет искать ее.
– Но она же не может быть до сих пор там, – заметила Кэйси, потому что времена бессрочной госпитализации, даже для пациентов с суицидальными наклонностями, давно прошли.
– Конечно, нет. Она провела там три месяца. Она прошла курс интенсивной личной терапии, а когда ее состояние стабилизировалось, присоединилась к общей терапевтической группе. Она замечательная женщина. Она сильная женщина. Она действительно прекрасно со всем справилась. Как я уже говорил, труднее всего ей было преодолеть страх перед Дарденом.
– Если она продолжала испытывать страх, то как же она покинула госпиталь?
Он слегка улыбнулся.
– Хотел бы я сказать, что это был грандиозный терапевтический прорыв, но перемена все-таки в основном зависела от обстоятельств. Я посылал в клинику местную прессу, и она смогла сама прочитать о своей смерти и о похоронах, которые устроил Дарден. Время шло, а он не приезжал за ней. Это придало ей смелости. Потом она изменила свой внешний вид. Кэйси порывисто вздохнула.
– А мне так нравилось, как она выглядела, – сказала она, но, не успели слова отзвучать, как терапевт в ней взял верх. – Да, но ей не нравилось. Она понимала, что это выдает ее. Выкрасить рыжие волосы в другой цвет просто. А как же веснушки?
– У дерматологов сейчас есть масса удивительных средств. Ей не удалось совершенно вывести веснушки, но та незначительная тень, что осталась от них, легко скрывается макияжем. А шрамы на ногах можно разглядеть, только если специально приглядываться. После всего этого она стала чувствовать себя значительно лучше. Когда ее выписали из клиники, она поселилась в общежитии недалеко оттуда. Она продолжала посещать своего доктора и работала на полставки в столовой. Для нее это оказалось самой подходящей работой. Ее место было на кухне, где посетители не могли ее видеть. К концу года, когда Дарден так и не появился, она была готова переехать.
– И куда же она направилась?
Одарив ее снисходительным взглядом и легкой предвкушающей улыбкой, Джордан откинулся на спинку дивана, не говоря ни слова. Через минуту Кэйси осенило. Она прижала ладонь к груди и слабо, удивленно воскликнула:
– Мег?
Он кивнул.
– Дженни всегда очень нравилась Мег Райан, она была идеалом для нее, поэтому она и выбрала это имя.
– Мег? Моя Мег? – Прямо у нее перед носом, и она не догадалась! Но теперь все казалось таким очевидным – такой темный, насыщенный цвет волос, что это должна была быть краска, такая бледная кожа, даже ограниченность мира Мег Хенри и непосредственность ее энтузиазма. То, как она подпрыгивала от резких звуков, кочерга, за которую она схватилась в день их первой встречи. Она не чистила камин – она боялась, что это Дарден нашел ее. И вопросы, которые она задавала, вопросы, которые срывались с ее губ чуть поспешно и казались чуть странными. Мег Хенри оказалась не лучше социально приспособлена, чем Дженни Клайд.
– Моя Мег, – повторила Кэйси, обескураженная тем, что не видела в упор того, что теперь казалось столь очевидным. – Но она совсем недавно стала моей Мег, – вслух начала рассуждать она. – До этого она была Мег Конни. Уж он-то знал, кто она такая?
– Да.
– И он поэтому нанял ее?
– Да. Его старая горничная, много лет служившая у него, ушла на пенсию. Дженни умела готовить и умела убираться в доме. Ему понравилась идея держать ее поближе.
– Потому что она – родственница, – проговорила Кэйси, и еще одна часть головоломки встала на место. – И каково же родство?
– Твои прабабка и прадед, – ответил Джордан. – Их фамилия была Блинн, и они были родом из графства Арустук, на севере Мэна.
– Блинн? Как в «Корнелиус Б.»?
Джордан кивнул.
– У Блиннов-старших было две дочери, Мэри и Джун. Между ними была разница почти в двенадцать лет, и они никогда не дружили между собой. Мэри была старшей. Она вышла замуж за Фрэнка Ангера, переехала в Эббот и родила Конни. Спустя годы Джун вышла замуж за местного парня по имени Ховард Пико и родила дочь, которая потом стала матерью Дженни, Мэри-Бет. Таким образом, Конни был двоюродным братом Мэри-Бет Пико. Мэри-Бет встретила Дардена Клайда на ярмарке, переехала в Уокер, чтобы выйти за него замуж, и родила Этана, который умер, а потом – Дженни. – Он перевел дух. – Таким образом, Дженни – твоя троюродная сестра.
Кэйси не была уверена, что может с ходу повторить все это генеалогическое древо, но основное было понятно. Конни был двоюродным братом Мэри-Бет Клайд. А Кэйси – троюродной сестрой Дженни, троюродной сестрой Мег. Удивительно.
– Но Конни был заметной фигурой, – сказала она. – Дардену не могло прийти в голову, что Дженни может искать убежища у него?
Джордан посмотрел на нее снисходительно.
– Может, Конни и был заметной фигурой для твоего круга, но для Уокера?.. Они слыхом не слыхивали фамилии Ангер, и ничего не знали о психологии. К тому же Дарден считал, что Дженни погибла.
Считал. В прошедшем времени. Кэйси не хотелось думать, что из-за нее все могло измениться. Оставив пока мысли о такой возможности, она сказала:
– Конни нанял Дженни, зная о том, что она – его племянница. А ты стал работать у него до или после этого?
– До.
– Это ты попросил его нанять ее?
– Я рассказал ему о ней. Он сам ее нанял.
– А как оказалось, что он нанял тебя?
– «Дэйзис Мам» и раньше занималась его цветами. Я заметил его имя в списке клиентов и взял эту работу на себя.
– Почему ты заметил его имя, а Дарден – нет?
Улыбка Джордана стала сухой.
– Я – бывший полицейский и сын полицейского. Я вырос, учась находить скрытую информацию там, где большинство людей ее не замечают. Когда погибла Мэри-Бет и начался процесс, фамильное древо было одним из рутинных дел, которыми мы занимались. Поэтому я знал, кем был Конни. Потом, когда я приехал сюда и познакомился с ним, мы поладили.
– Он знал, откуда ты и что связывает тебя с Дженни?
– Я рассказал ему. Он был рад узнать об этом.
– И ты – владелец магазина, – сказала она, тщетно пытаясь изгнать обвиняющие нотки из голоса.
Джордан кивнул.
– Я купил его, когда перебрался сюда.
– Ты не говорил мне, что являешься владельцем.
– Ты не спрашивала. Да. Она не спрашивала.
– Зачем ты его купил?
– Потому что я люблю растения. Потому что мне был нужен стабильный источник дохода. Потому что мне хотелось пустить где-нибудь корни. Бикон-Хилл показался мне подходящим местом. И «Дэйзис Мам» прекрасно соответствовала моим стремлениям.
– Но ты же художник. Я видела твои работы дома у твоих родителей. – Она не стала говорить ему, что нашла их замечательными. Она все еще обижалась, потому что ее так долго держали в неведении. – Как ты справляешься и с тем и с другим?
– Я занимаюсь растениями днем, а творчеством ночью.
– А где ты пишешь?
– У меня есть студия наверху.
– И ты продаешь свои работы? – В галереях Бостона и Нью-Йорка, говорила его мать.
– Еще я рисую. Растения, например, для изданий «Одюбон».
На Кэйси все это произвело впечатление.
– Почему ты не рассказал мне, что рисуешь?
– Ты не спрашивала.
– Тебе обязательно было прикидываться садовником?
– Я и есть садовник, – без тени извинения проговорил он. – Я люблю сажать растения и помогать им расти.
Кэйси неожиданно осенило:
– Полицейский участок в Уокере. Все эти вьюнки. И розы рядом с домом. Это же твоя работа!
– Розы еще живы? – встрепенулся он.
– В общем, да. Плющ, вероятно, не мешало бы подстричь. – Заметив облегчение на его лице, она спросила: – Ты не ездишь домой, чтобы посмотреть?
– Давно не был. – Он облокотился на спинку, изображая смирение. – Ты познакомилась с моим отцом. Ну и как тебе?
Кэйси улыбнулась.
– Мне очень понравилась твоя мама.
– Я не об этом спросил.
– Мне показалось, что вы с отцом очень разные люди, – дипломатично ответила она.
– Это точно. Он был бы недоволен, если бы узнал о моей роли в спасении Дженни.
– Даже через столько лет?
– Да. Он человек строгих правил.
– Но Дженни удалось спастись от Дардена. Неужели он не был бы рад этому?
Джордан пожал плечами.
– Это ты написал записки?
– Нет. Это Конни.
– Конни. – Так она и думала. – Когда? И зачем?
– Когда Дженни Мег начала у него работать, она все еще была очень беспокойна и неуверенна. Он хотел помочь ей, формально не делая из нее пациентки, поэтому и подал ей идею записать эту историю, но она – не писатель. Поэтому Кони решил записать ее сам, если она расскажет ему о своих мыслях. Она согласилась. То есть Конни держал в руках перо, но слова были в основном ее.
– Но ты помогал Конни в тех частях, что касались тебя.
– Да.
– Он рассматривал возможность публикации?
– Нет. Он считал это сугубо конфиденциальным делом. Это было терапией для Дженни. Доверив все это бумаге, она смогла справиться с этим.
Кэйси это понимала. Ведение дневника именно по этой причине было сильным терапевтическим инструментом. Но она все равно испытывала разочарование при мысли о букве «К» и пометке, нацарапанной Конни. Если он сам писал эти записки, он мог сделать это для себя.
– Он рассчитывал, что я найду эти записки?
– Мне он никогда об этом не говорил. Но раз он оставил их в столе, я думаю, это было так. Конни ничего не оставлял на волю случая.
– Он умер случайно, – заметила Кэйси. – Это он не планировал. Об этом его не предупредили. Это был внезапный обширный инфаркт. Он никогда не страдал сердечными заболеваниями.
Подавшись вперед, Джордан оперся локтями на колени, переплел пальцы и грустно улыбнулся.
– Страдал, Кэйси. У него уже были сердечные приступы до того, как я познакомился с ним, и в последние месяцы перед смертью он не слишком хорошо себя чувствовал. Рут знала об этом, хотя я сомневаюсь, что это было известно кому-либо еще. Он старался держаться, но дома его слабость была очевидна. Я наблюдал за ним дома, поэтому я знаю. Он предчувствовал свою смерть. Он оставил все в совершенном порядке.
Кэйси испытала странное облегчение. Ей хотелось думать, что он намеренно оставил начало записок в столе, чтобы она нашла их. Однако это заставило ее вспомнить и о беспокойстве Джордана. Она вздохнула и осторожно спросила:
– Я натворила дел?
Джордан не ответил – что, как она понимала, было явным подтверждением. Он пожал плечами.
– Не знаю. Дарден теперь живет с другой женщиной. Может быть, он не обратит на это внимания.
– Маловероятно, – заявила Кэйси. – Патологические личности так просто не расстаются со своими идеями. Он доберется до нее, хотя бы для того, чтобы заявить ей, что он до сих пор имеет на нее права. Он будет подкарауливать ее. Он будет скрываться в тени. Он будет преследовать ее до тех пор, пока весь прогресс, которого она достигла, не сойдет на нет. – «Она родственница. Как помочь?» – Она сказала, что снимает квартиру на холме. Там безопасно?
– Консьержа там нет, но входная дверь запирается.
– Да уж, великолепно, – саркастически заметила Кэйси. – Ему остается только подождать, пока кто-нибудь другой откроет дверь, а потом с улыбочкой пробраться внутрь, сказав, что идет навестить дочь. Никто не подумает, что мужчина в таком возрасте может представлять угрозу. Ой-ё-ёй!
– Он не доберется до квартиры Мег, пока не узнает ее имени. Мег Хенри для него ничего не значит.
– Зато Кэйси Эллис – значит. Я всякий раз исправно представлялась. И говорила, что я из Бостона.
– Он найдет в телефонной книге адрес твоей квартиры, но квартиру ничто не связывает с особняком, а Мег работает в особняке.
Кэйси нервно сглотнула и выразительно зажмурилась. Джордан понял.
– Ох, черт, – пробормотал он.
Не открывая глаз, Кэйси проговорила:
– Я оставила свою визитную карточку редактору газеты. Это моя новая карточка, одна из тех, что я сделала у Кинко с адресом своего нового офиса. – Она открыла глаза и тихо провыла: – Я хотела помочь! Я не знала, где находится Литтл-Фоллз, поэтому отправилась искать. Я понятия не имела о том, что Дженни считают погибшей. – Она жестко посмотрела на Джордана. – Потому что я не знала о последних страницах.
– Ну, я в этом не виноват. Я вообще не знал, что он оставил что-то тебе. Когда он отдавал мне последние главы, я решил, что он разбил записки на части для безопасности. Он никогда не говорил мне о том, что я должен хранить их для тебя.
– А я не спрашивала, что у тебя есть и что тебе известно. – Нагнувшись, она спрятала лицо в коленях. – Я хотела помочь, действительно хотела помочь! Он никогда не просил меня ни о чем. Мне так хотелось сделать все правильно. – Снова распрямившись, она злобно посмотрела на Джордана. – Да, у меня есть способность все портить. Я действую, не раздумывая. У нас была очень эмоциональная беседа. Я явилась в эту закусочную и во всеуслышание спрашивала, как они могут быть уверены, что Дженни погибла, если тело не было найдено. Я предположила, что ее могло снести вниз по течению, а потом она выбралась и ушла. Я спрашивала, куда она могла пойти. А потом, когда они спросили меня, считаю ли я, что она жива, я во всеуслышание ответила утвердительно. И что теперь?
– Опасность, – ответил Джордан.
– Может, никто Дардену не скажет? – с надеждой проговорила она, но выражение его лица не оставляло надежды.
– О твоем посещении очень скоро узнает весь город, точно так же, как он узнает, если Дарден выйдет на тропу войны. Если мой отец об этом услышит, он позвонит.
– Твой отец знает, что Дженни жива?
– Нет. Но он знает, что это из-за нее я уехал. Он сможет сложить два и два – сроки и все такое – и позвонит. Каким бы сомнениям я ни подвергал его методы охраны порядка, в его уме я не сомневался никогда.
– Значит, нам остается только ждать?
– Да, прямо сейчас – только это.
– А надо предупредить Дженни? Он с минуту обдумывал это.
– Пока нет. Нет смысла ее заранее пугать.
– Она меня возненавидит.
– Нет. Она тебя обожает. С самой первой вашей встречи она только и говорит мне о том, какая ты умная, милая и красивая. – Он остановился. – Я ей не возражал.
У Кэйси сладко заныло внутри. Когда он смотрел на нее таким взглядом – сексуальным и понимающим, – он снова был ее садовником. Но теперь она знала, что он был не только им, а еще предпринимателем, художником и спасителем Дженни Клайд. Чтобы понять все это, требовалось время.
Она посмотрела на свои часы. Было уже почти восемь, дневной свет за окном постепенно превращался в сумерки. Неожиданно ей захотелось оказаться в саду. Она нуждалась в успокоении, которое он приносил ей. Но пока она не могла отправиться туда. У нее было еще одно, более важное дело. Поднимаясь, она негромко проговорила:
– Нужно навестить маму. Джордан встал одновременно с ней.
– Я подвезу тебя.
– Не нужно. Моя машина здесь. А если тебе позвонят, чтобы предупредить о Дардене?
Он достал из кармана мобильник – меньше и гораздо современнее, чем ее.
– А! – сказала она. – Мне стоило догадаться. Джордан проводил ее вниз по лестнице и через заднюю дверь к джипу.
Он уверенно ориентировался в городском движении, точно зная, куда ехать. Когда он остановился прямо перед клиникой без всяких указаний с ее стороны, она спросила:
– Ты сам привозил сюда цветы от Конни?
– Иногда. Но твою мать я никогда не видел, если ты об этом.
Кэйси это и имела в виду. Она вспомнила об их разговоре в Публичном Саду, когда она впервые рассказала ему о Кэролайн. Он тогда выразил искреннее сочувствие. Он задавал уместные вопросы. Ничто из того, что он говорил, не противоречило тому, что ему известно о положении Кэролайн. Он вполне мог своими руками ставить цветы к ней на столик, даже говорить с ней, и все равно его вопросы были подходящими.
Кэйси открыла дверь и выбралась из джипа. Повернувшись, чтобы поблагодарить его, она увидела, что он уже почти обошел машину. Легонько коснувшись ее спины, он повел ее к лестнице, и она не стала сопротивляться. Сразу после того, как Кэролайн оказалась в клинике, Кэйси часто бывала здесь с друзьями. Наиболее близкие подруги Кэролайн из Провиденса до сих пор иногда навещали ее, и Брайанна тоже порой приходила с Кэйси. Когда Кэйси была здесь с кем-то, это обеспечивало ей связь с миром живых, и душевная боль была не такой невыносимой.
Кэйси улыбнулась женщине за столиком дежурной и направилась вверх по лестнице, сопровождаемая Джорданом. Остановившись на пороге палаты матери, она перестала думать о Джордане, и все ее мысли заняли капельница, кислородная трубка и монитор сердечных сокращений. Это было ново.
– О Господи! – тихонько прошептала она.
– Когда ты в последний раз разговаривала с доктором? – спросил он.
– Сегодня днем, когда ехала из Мэна. Но слышать – это одно, а видеть – совсем другое.
– Мне подождать в коридоре?
Она отрицательно покачала головой. Ей хотелось, чтобы он был рядом. Если бы она была одна, пустота внутри стала бы просто всепоглощающей.
Кэролайн лежала спиной к двери. Кэйси обошла кровать, по пути включив маленькую настольную лампу, которая осветила чудесный букет абрикосовых роз. Кэйси коснулась их, чтобы показать Джордану, что они ей нравятся, и подошла к матери. Она поцеловала Кэролайн, но лишь спустя минуту смогла достать из-под простыни ее руку. Она казалась холоднее, чем обычно. Присев на краешек кровати, Кэйси, согревая, прижала ее к горлу в том самом месте, где застрял ком.
Наконец справившись с ним, она попыталась придать своему голосу радость, которой не ощущала. Глаза Кэролайн были полуоткрыты, что означало, что пока она не погрузилась в ночной сон.
– Привет, мам. Как ты? – Когда Кэролайн не ответила, она с надеждой в голосе продолжила: – Ты заставила докторов перепугаться. Но эта трубка должна помочь. Твое дыхание не стало хуже.
Оно не стало и лучше, – сквозь приоткрытые губы вырвался негромкий хрип.
Но Кэйси продолжала веселым тоном:
– Смотри, кто со мной пришел. Это мой друг. Я думаю, – шепотом прибавила она и коротко взглянула на Джордана.
Он присел на корточки у кровати так, чтобы оказаться в поле зрения Кэролайн.
– Точно. Здравствуйте, мисс Эллис.
– Кэролайн, – поправила Кэйси. – Окончание колледжа было критической точкой. После этого она отказывалась отвечать моим друзьям, если они не называли ее по имени. Ей хотелось, чтобы они и к ней относились как к подруге. Правда, мам? – Не дождавшись ничего, кроме тихих хриплых вдохов и выдохов, Кэйси шутливо заругалась: – Могла хотя бы поздороваться.
После затянувшегося молчания Кэйси сама тяжело вздохнула. С каждым ударом сердца ее отчаяние усиливалось и в конце концов прорвалось неожиданной вспышкой обиды.
– Джордан работал у Конни. Это он создал сад при особняке. Мама, он великолепен! И картины у Конни на стенах тоже. Их написала его жена, Рут. У нее дом в Рокпорте. Я ездила к ней в пятницу. Она очень милая женщина.
– Кэйси, – предостерегающе произнес Джордан. Она проигнорировала его предупреждение.
– А еще я была в Эбботе. Так называется город, где вырос Конни. Я была там сегодня утром. Господи, неужели это было только сегодня утром?! Мне кажется, с тех пор прошла уже целая вечность. Я видела развалины обувной фабрики, где, вероятно, работала его мать. И школу, в которую он ходил. Теперь она закрыта. Детей возят на автобусе в другой город.
Кэйси чувствовала, что Джордан смотрит на нее. Она, обернувшись, тоже взглянула на него.
– Что? Что, Джордан, это неправильно? Я провела последние три года, рассказывая ей самые приятные и позитивные вещи, и это не помогло. Может, это поможет. – Она повернулась обратно к Кэролайн. – К тому же так я больше похожа на себя, правда, мам? Я всегда вела себя с тобой вызывающе. Я чаще спорила, чем соглашалась. Джордан в этом отношении более приятный человек.
– Мой отец мог бы с этим поспорить, – заметил Джордан, придвигая к себе стул. – Он меня не выносил.
– Потому что ты был «разбитым сердцем»?
– Обычно он называл меня «девчонкой».
– Простите? – не поняла Кэйси, потому что она не могла вообразить себе мужчину, в котором было бы меньше «девчачьего», чем в Джордане.
– Он звал меня так с самого детства.
– Почему?
– Потому что я любил рисовать. Потому что мне доставляло удовольствие работать в саду. В его списке мужских достоинств такие не значились. – Потом с циничной усмешкой добавил: – Поэтому я сделал то, что он хотел.
В его голосе ей послышалось раздражение. Он уже не просто констатировал факты, как до этого. Он говорил о своих чувствах, и это заинтересовало ее.
– Что именно?
– Начал играть в футбол. Наращивал мускулы и характер. Стал местной знаменитостью. Обо мне говорил весь город. Все девчонки мечтали о свидании со мной.
– И?.. – Она ждала продолжения.
– Я приглашал всех, которых мог, заигрывал то с одной, то с другой. Был настоящим бабником. И мне это отчасти даже нравилось. Но отчасти я ненавидел себя за это. Я сознавал, насколько все это мелко. В год окончания колледжа я повредил плечо – нет, не намеренно, но огорчаться я не стал.
– Господи Боже, – прошептала Кэйси, обнаружив еще одну пропущенную подсказку. Плечо Дэна. Оно болело, когда он был в напряжении.
– Когда я напряжен, поза меняется. И плечо начинает тянуть.
– А что же стало с девчонками?
– Когда футболу пришел конец? Они еще немного покрутились вокруг, но когда я вернулся в Уокер, потерялись по дороге.
– Почему ты это сделал?
– Вернулся? По двум причинам. Во-первых, потому что там дешево жить, а это было для меня выгодно, пока я начал свое дело. Да и мама умоляла меня вернуться домой. Сестры к тому времени повыходили замуж и разъехались…
– Вот еще одно, – перебила Кэйси. – Ты не рассказывал мне, что у тебя есть сестры.
– Ты не спрашивала, – напомнил он. – Было очевидно, что ты не хочешь знать обо мне никаких личных подробностей. Тебе нравилось заниматься со мной сексом, потому что я был практически незнакомцем, и поэтому ты ощущала вкус опасности и хотела шокировать Конни.
Она уже почти забыла о том, что ее мать находится с ними рядом. Но зато отчетливо услышала горечь в голосе Джордана. А ведь он был прав. Неизвестность, опасность, шок – это было так, но это было не все.
– Мне не казалось, что мы совсем незнакомы, – призналась она. – Точно так же, как с садом вообще. Я почувствовала какое-то притяжение, как только впервые увидела его. – Еще тише она добавила: – И как только впервые увидела тебя.
Глядя ему в глаза, она продолжала чувствовать это притяжение. Теперь оно стало даже сильнее и достаточно необычней, чтобы напугать ее.
– Заканчивай свою историю, – попросила она, чтобы преодолеть страх. – Про Уокер. Про то, как ты работал с отцом. Как так получилось, если вы никогда не ладили?
– Мне нужны были деньги, а отцу – помощь. Я решил, что пару лет смогу этим заниматься.
– Ты действительно ненавидел эту работу?
Он посмотрел на свои руки. Когда он снова поднял глаза, его голос стал теплее:
– Не всегда. Граждане Уокера – добрый народ. Я действительно осознавал, что это моя родина. Хотя патрулировать город было смертельно скучно, но всегда находился кто-то, кто улыбнется тебе, помашет рукой или пригласит во двор и вручит сумку домашних помидоров. Больше всего я ненавидел правоохранительные мероприятия – запирать в участок пьяниц, выполнять распоряжения о задержании, вылавливать малолеток, которые тащили сигареты из супермаркета. Эти больше всего беспокоили меня. Они требовали внимания, требовали, чтобы хоть кто-то проявил к ним интерес, но мой отец смотрел на это иначе. Он считал, что все дело в отсутствии дисциплины, и лучший выход – запереть их на ночь в участке. «Ну-ка, оформи их, Дэн», – говорил он, как телезвезда. – Он тяжело вздохнул. – Поэтому я их задерживал, «оформлял» и старался воспользоваться возможностью поговорить с ними. Вот и стал «разбитым сердцем».
Кэйси подумала, что «разбитое сердце» все же лучше, чем «девчонка», и тут вспомнила о том, что рассказывала Рут о Конни.
– У моего отца со своим была похожая ситуация.
– Да, я знаю. Мы говорили с ним об этом.
– Ты рассказал ему о своем отце?
– Он спросил.
– А он рассказал о себе и своем отце?
– Я спросил.
Кэйси ощутила укол ревности, но Джордан пришел ей на помощь.
– Он в жизни не рассказал бы об этом тебе, Кэйси. Он не хотел выглядеть слабым в твоих глазах. Я же был никто для него. Ему было все равно, что я могу о нем подумать. К тому же, когда я рассказал ему свою историю, он понял, что и я его пойму.
Она кивнула и перевела взгляд на мать.
– Ты слышала, мам? – спросила она, но получила в ответ лишь все те же тихие хриплые звуки. Она похлопала рукой Кэролайн по своей щеке. – Ты подслушала ужасно интересные вещи.
«Ну и что ты думаешь, мам? – неслышно прошептала она. – Как он тебе?»
Кэролайн наверняка должна была сказать, что это перспективный вариант. Он должен был понравиться ей внешне. И ей должна была понравиться ранимая часть его натуры. И то, что он был художником.
«А как насчет связи с Конни?» – подумала Кэйси, но решила, что Кэролайн должна быть слишком увлечена самим Джорданом, чтобы думать о том, что это он работал у Конни. Кэролайн должна была считать, что он на голову, а может, и не на одну, превосходит все прежние увлечения Кэйси.
«Но он меня обманывал, – могла бы возразить она, но со следующим вздохом поправилась. – Хорошо, пусть не обманывал, но и не развеивал мои заблуждения. Темный загадочный садовник? И этот поступок настоящего мачо? Ну и что это говорит о его характере?»
Кэролайн, со своей житейской мудростью, могла бы сказать, что Джордан выставлял напоказ свои мускулы потому, что женщинам это обычно нравится больше, чем растворители и масляные краски. Смысл его действий был в том, могла бы добавить Кэролайн, что он хотел произвести впечатление на Кэйси, а значит, она понравилась ему.
«Конечно, я ему понравилась. Секс был великолепен».
Кэролайн в ответ закатила бы глаза. Она сказала бы Кэйси, что ей пора, наконец, повзрослеть, и проинформировала бы ее, что любовь и секс – это несколько разные вещи, с чем Кэйси была вполне согласна. Ей не казалось, что здесь уместно говорить о любви. Это был бы слишком, слишком поспешный вывод. Смущенная и расстроенная, она подняла глаза на Джордана.
– Нам пора.
Кэйси даже не стала забирать свою машину, а позволила Джордану отвезти ее прямо домой. Они прошли через заднюю калитку сада, и очень долго она просто стояла там, впитывая в себя древесные запахи. Они обладали целительной силой, она с радостью принимала успокоение, которое они давали. Джордан оставался у калитки. Оглянувшись, она почувствовала его нерешительность. Она вернулась к нему, но на этот раз не было никаких соблазнительных, хотя и почти незаметных глазу движений тела, никакого мурлыканья или милых подколок. Она не сердилась на него. Да, конечно, он мог сказать ей с самого начала, кто он такой. Но он не лгал. Он был ее садовником. И именно это ей было от него нужно.
Но теперь ей было нужно что-то другое. Она взяла его за пальцы и тихонько спросила:
– Останешься на ночь?
– В качестве кого? – поинтересовался он, понимая, что распределение ролей поменялось и для него.
– В качестве себя, – ответила она и безмолвно взмолилась, чтобы он не задавал больше никаких вопросов, потому что у нее не было больше сил отвечать.
Он не стал ни о чем спрашивать. Вместо этого он поднял ее руку, поцеловал костяшки пальцев, обнял ее за плечи и повел к дому.
Им долго не удавалось заснуть, но Кэйси не переживала по этому поводу. Завтра воскресенье, и можно будет отоспаться. Даже помимо упоения собственно сексом, которое не оставляло места для переживаний о Кэролайн, Дженни или Дардене, она испытывала дополнительное наслаждение от того, что с ней в постели был человек, который небезразличен ей. Она подумала об этом, проснувшись около шести и устраиваясь поудобнее в его объятиях. Ее последней мыслью, прежде чем снова провалиться в сон, было, что они могут оставаться в том же положении не меньше чем до полудня. Однако судьба распорядилась иначе.