Загадка неоконченной рукописи

Глава 8

Кэйси не медлила. С быстротой молнии она бросилась в свою комнату и с силой захлопнула дверь.

Глаза ей померещились. Никаких психозов, просто сила внушения. Ее сосед сказал о привидении, вот она его и увидела. На самом деле это не столь уж сильно отличалось от разговоров с матерью. Врачи утверждали, что Кэролайн не могла разговаривать в течение этих трех лет, и кто такая была Кэйси, чтобы спорить? Если она слышала голос, она просто воображала его себе.

Конечно, она слышала голос Кэролайн потому, что хотела его слышать, а в случае с привидением было совсем не так. Значит, ее воображение подстегнул чуждый дух этого дома? Или тот факт, что комната с другой стороны лестничной площадки принадлежала ее отцу и какая-то часть ее души все-таки хотела, чтобы он был там, после того, как он пригласил ее в этот дом?

Очень тихо она вернулась в постель. Не сняв халата – она не хотела, чтобы какое-то воображаемое привидение видело ее обнаженной, – она легла на спину посередине кровати и лежала так, сложив руки на животе и не отводя глаз от двери.

Никакого движения. Никакого звука. Она продолжала смотреть и слушать примерно с час, пока наконец не заснула, но спала беспокойно, часто просыпаясь, чтобы снова прислушиваться и присматриваться. Когда, наконец, забрезжил рассвет, она поняла, что слишком сосредоточилась на своих переживаниях.

Достав из спортивной сумки желтую майку и шорты, она быстро натянула их на себя и скрутила волосы резинкой. Открывая дверь своей комнаты, она не могла не подумать о ночных звуках и бросила взгляд на темную полоску за приоткрытой дверью Конни. Однако ей удалось без всяких происшествий добраться до лестницы, и дальше она, не останавливаясь, поспешила вниз, через главный холл, мимо акварелей Рут – не отрывая глаз от ступеней – через офис и, наконец, в сад.

Выйдя из-под перголы, она ощутила мгновенное успокоение. Сейчас, на рассвете, в саду было свежо, хотя день и обещал снова быть теплым. В воздухе сладко пахло… сиренью, она узнала запах сирени. Запах привел ее к двум обильно усыпанным лиловыми кистями кустам, посаженным позади цветочных клумб. Она улыбнулась, прикрыла глаза и некоторое время наслаждалась запахом.

Через несколько минут, чувствуя себя словно обласканной цветами, она выбрала подходящее место в заросшей части сада и опустилась на землю. Она проделала обычный комплекс, в течение пятнадцати минут принимая различные позы приветствия солнцу, сосредоточившись на своем дыхании. Она расслабляла одну часть тела за другой, концентрируясь – действительно концентрируясь – на том, чтобы изгнать из тела напряжение, возникшее от всяких жутких мыслей, вроде привидений, работы в офисе Конни, смерти Кэролайн и полном одиночестве в мире, которое последует за этим. С каждым глубоким вдохом накачивая организм позитивной энергией, она чувствовала, как невидимые зажимы отпускают ее шею, спину, живот, ноги. Когда ее мысли норовили уйти в сторону, она настойчиво загоняла их на место. Снова и снова она наполняла легкие воздухом и медленно, старательно выдыхала.

Она повторила цикл поз три раза и, закончив, почувствовала себя значительно более расслабившейся. Как всегда, излюбленное блюдо она приберегла на десерт. Используя в качестве опоры ствол старого каштана, она опустилась макушкой на землю, создав дополнительную поддержку сцепленными на затылке пальцами, и медленно начала поднимать тело вверх – бедра, затем ноги, затем ступни, – пока не достигла состояния равновесия и покоя.

Стойка на голове оказывала тонизирующее действие. Она всегда ощущала это, но сильнее всего – после бессонной ночи. Сила тяжести, действовавшая на ее тело в обратном обычному направлении, давала системе кровообращения освежающую встряску. Тело приятно покалывало, кожа дышала, грудь поднималась. Это взбадривало ее не хуже, чем пригоршня ледяной воды, выплеснутая в разгоряченное лицо.

А сан вверх ногами стал обновленным миром оттенков и форм. В нем не было никаких привидений. Все было правильным и твердым – в том числе и мужчина, который неожиданно, бесшумно появился перед ней. Должно быть, он прошел через заднюю калитку, но был таким же реальным, как можжевельники и тисы, из которых слагался фон для его перевернутого изображения.

По крайней мере, она считала, что он был настоящим.

Однако потом она передумала. Он не приходит по вторникам. Она просто захотела, чтобы он был здесь, – захотела, чтобы он увидел, в какой она спортивной форме, как идет ей желтый цвет. Ей хотелось подразнить его и почувствовать в этом свою силу, в качестве компенсации за то бессилие, которое она ощущала во всем, что касалось ее родителей. Она хотела, чтобы он появился здесь. Его присутствие добавляло привлекательности саду, он был Адамом для нее – Евы.

Вызвать дух садовника было очень заманчиво, и вверх тормашками он выглядел весьма интригующе. В таком виде он казался отлитым из бронзы, ширина его плеч была как раз достаточной для того, чтобы выдержать вес тела. «Красивые плечи, – подумала она. – Не чересчур массивные. Ровно столько мышц, сколько надо». Она могла это видеть, так как в ее воображении он был одет в майку без рукавов. Майка была черной, свободно заправленной в сидящие на бедрах джинсы, которые, в свою очередь, были заправлены в зашнурованные наполовину рабочие ботинки. А еще эти карие глаза, надежные, как каштан у нее за спиной. И растрепанные темно-русые волосы. Глядя на него вверх ногами, она представила, что он тоже растет здесь, в саду ее отца, укоренившись этими волосами. Но потом она подумала, что он где угодно будет производить впечатление прочно укоренившегося, просто он сам по себе был очень устойчив.

Образ пошевелился. Это было почти незаметное движение, перенос веса на одну ногу, но достаточно реальное для того, чтобы ошеломить Кэйси. Она покачнулась и начала терять равновесие.

Он шагнул к ней, протягивая руку.

– Нет, нет, нет, – поспешно запротестовала она. В таком положении ее голос казался выше, чем обычно. – Не трогайте меня. – Она вновь обрела устойчивость. – Я в порядке. – Она сконцентрировалась, сделала успокаивающий вдох и вернула себя в нужное состояние.

Он никуда не делся.

– Сегодня же не среда, – заметила она. Обычно она не шаталась, не теряла равновесие, стоя на голове. Ее инструктора по йоге поражало, как долго она может простоять в таком положении. Определенно, сегодня она показала не лучший результат.

– Надо полить недотроги, – сказал он. Это было вполне рациональное объяснение, хотя оно, в свою очередь, порождало новые вопросы.

– В доме отца есть всевозможные технические новинки. Почему же он не сделал в саду автоматическую систему орошения?

– А зачем? У него был я.

– Заставлять вас заезжать сюда, чтобы полить цветы, невыгодно ни по времени, ни по средствам.

Джордан приподнял одно из своих широких плеч в жесте, который Кэйси интерпретировала как пожатие.

– Меня это не волнует.

– Вам нравится поливать?

– Мне нравится поливать.

– Но ехать сюда…

– Моя фирма недалеко отсюда.

– А! – Она размышляла, где он живет. Она не могла представить себе, что он обитает здесь, на холме. Даже самые скромные апартаменты здесь были слишком дороги. – Вы давно занимаетесь его садом?

– Семь лет.

– А кто был до вас?

– Никого. Здесь была одна трава и бурьян.

– И замечательные старые тсуги, клены, березы и дубы, – мягко напомнила она. – А кто делал дизайн-проект? – Теперь она держалась твердо, даже с голосом удалось более-менее справиться.

– Я.

– Через «Дэйзис Мам»?

– Да.

– У вас есть квалификация ландшафтного дизайнера?

– Нет. Я просто разбираюсь в растениях.

– А мой отец? Мы уже установили, что он любил их. А разбирался ли?

– Он разбирался в том, что ему нравилось. Я просто помогал. – Он замолчал, потом с интересом спросил: – Вас это задевает?

Такие вопросы обожала задавать ей Брайанна, и у Конни он наверняка бы вызвал одобрительный кивок, потому что это был вопрос в точку. А ответ? Да, это задевало Кэйси. Можно было назвать это завистью или ревностью. Можно – обидой. У нее складывалось впечатление, что слуги ее отца пользовались его доверием и уважением, даже симпатией, которых она, дочь, была лишена.

Но садовник не был ни в чем виноват. Он просто прекрасно справлялся со своими обязанностями.

– Вы сделали потрясающий сад, – сказала она. – Но вы не говорили мне, занимался ли он сам чем-нибудь здесь?

– Ваш отец? Да, порой он тоже брался за дело. Это был его способ выражения благодарности за то, что я помогал ему в других делах.

– В каких?

– В разных. Переносить вещи. Поднимать их по лестнице. Например, архивы. Когда он закрывал историю болезни, он клал папку в специальный ящик. Когда ящик заполнялся, он перемещал его содержимое наверх.

– В запасные комнаты? Но в тех коробках не может быть только архив.

– Там книги. И письма. Профессиональная корреспонденция.

– А личная?

– Все личное должно быть в ящиках, помеченных буквой «М» на крышке.

Личные архивы Конни. Если у записок есть продолжение, оно должно быть там. Мысли Кэйси так быстро унеслись к комнатам, забитым коробками, что она снова покачнулась.

Садовник снова потянулся к ней.

– Не трогайте меня, – так же, как и в прошлый раз, предупредила она. – Все в порядке.

Она едва восстановила равновесие, как вдруг он спросил:

– У вас с этим проблемы?

– С чем?

– С прикосновениями. У вашего отца были. Он не любил, чтобы его касались. Если кто-то касался его рукой или пальцами, то только случайно. Он всегда соблюдал физическую дистанцию с людьми.

Кэйси это предполагала, однако ей приходилось видеть Конни лишь в рабочей обстановке, когда физическая дистанция была естественна. Работа в доме и в саду была иным делом. Она могла бы побольше расспросить Джордана об этом, если бы ее не взволновал его первый вопрос. Здесь уже дело касалось лично ее. Она чувствовала, что должна расставить все по местам.

– Нет. У меня нет никаких проблем с прикосновениями.

– Значит, только с наемными руками? Вы уже в третий раз запрещаете мне прикасаться к вам.

– Нет, – терпеливо ответила она. – Просто для меня важна самостоятельность. Я не собиралась падать с кресла вчера и не собираюсь падать сейчас. – Словно в доказательство этих слов, она осторожно наклонила корпус, опуская ноги, пока они не коснулись земли. Не желая торопиться, несмотря на то, что он созерцал ее заднюю часть, она медленно подняла голову и вернула себя к нормальному восприятию мира. Убедившись, что у нее не кружится голова, она в последний раз глубоко вздохнула и повернулась. Садовник был высоким, намного выше ее. Она задрала подбородок и постаралась посмотреть на него прямо. – Некоторые мужчины думают, что женщины – хрупкие существа. Я не такая.

Он казался слегка изумленным. «Нет», – вдруг поняла она. Он казался слегка возбужденным. В его темных глазах промелькнул явный оттенок одобрения. В свою очередь, подстегнутая этим, Кэйси приблизилась к нему вплотную.

– Что касается прикосновений, – проговорила она, обнимая его за талию, – то мне они очень нравятся. – С вызовом глядя ему в глаза и ожидая, отступит ли он, она прижала ладонь к его груди, потом положила на плечо, провела по руке, взяла за запястье. Ее пальцы переплелись с его, и она почувствовала, как он на мгновение сжал их. – Я люблю прикосновения, – вкрадчиво сказала она. – У меня никогда не было проблем с этим, а что касается наемных рук, то я с детства сидела с ними за одним столом. С одним из них я снимала квартиру, когда училась в колледже, а еще с одним потеряла девственность. – Наверное, этого не стоило говорить, потому что в этот момент между ними вспыхнуло что-то – из одобрения в его глазах выросло нечто большее, скрывающееся за пожатием руки, нечто, распространяющееся из точек соприкосновения их тел, – и упоминание о сексе только усугубило ситуацию. В попытке усмирить огонь со своей стороны, в то же время не теряя близости, потому что Джордан был хорош не только на ощупь, но и обладал запахом истинного мужчины, она сказала: – Нет, никаких проблем с наемными руками. Проблемы с привидениями. Тебе известно что-нибудь об Ангусе?

Джордан, не произнося ни слова, смотрел на нее сверху вниз. Его глаза стали еще глубже, выразительнее, щеки раскраснелись. Кэйси ощущала движения его грудной клетки меньше чем в дюйме от себя и чувствовала, как сбивается его дыхание. Это было потрясающее чувство.

Внезапно она поняла, что движения его грудной клетки означают попытки подавить смех. Выдернув свои пальцы из его руки, она быстро отступила на шаг. С возмущением она спросила:

– Так что, Ангус – это шутка?

– Нет, – ответил он, хотя уголок его рта дернулся. – Это кот.

– Кот?

– Ты с ним не встречалась?

Глаза в темноте, едва слышный шорох по полу в ночи, странные звуки, которые с одинаковым успехом могли быть мурлыканьем и взволнованными вздохами призрака. И разговоры Мег с самой с собой. Конечно. Можно было и догадаться.

Чувствуя себя идиоткой, она нахмурилась.

– Нет, я с ним не встречалась. О коте меня никто не предупредил.

– Если ты против, я заберу его. Этого она совсем не имела в виду.

– Нет уж, если он прилагается к дому, значит, он мой.

– Мы с Ангусом прекрасно ладим.

– Может быть, у нас тоже получится. – Хотя здесь возможны проблемы. – Он не выходит из спальни хозяина?

Лицо Джордана посерьезнело:

– Днем – да. Ночью он может бродить вокруг, но после смерти Конни не уходит далеко. Он ждет возвращения своего друга.

– Как это печально. – Кэйси внезапно стало больно. Она направилась в сторону дома, потом остановилась и снова повернулась к Джордану. – Он меня отвергнет?

– Не знаю.

– Он царапается, кусается?

– Никогда.

Кэйси приподняла брови, сжала губы и направилась к дверям. Быстро пройдя через офис, она поднялась на один пролет лестницы, потом на второй. Когда она дошла до спален, ее шаги замедлились. Повернув к двери Конни, она осторожно приблизилась. «Не привидение, а кот, не привидение, а кот», – продолжала твердить она себе, но все равно чувствовала, как сердце стучит. Рядом с дверью она, поджав ноги, опустилась на ковер.

Ей приходилось общаться с кошками. У матери на ферме они всегда были. В момент трагедии их было две. Кэйси собиралась забрать их к себе, но одна из ткачих Кэролайн просто умоляла отдать кошек ей. Квартирка Кэйси была крохотной, сердце занято Кэролайн, а небольшую пустоту в душе она давно научилась игнорировать – и несмотря на это, она все-таки подумывала о том, как бы похитить этих кошек. Компания по вечерам ей бы не помешала.

– Ангус, – тихонько позвала она и подвинулась чуть ближе. – Ангус, ты здесь?

Она ждала, прислушиваясь, но не слышала ни звука. Она подумала, что, весьма вероятно, кот спит где-нибудь в глубине комнаты, и лучше потратить время на изучение ящиков с буквой «М». Но записки были рассказом, возможно – реальным, возможно – нет, однако в любом случае – способным подождать. А кот был живым. Он был здесь и ждал Конни вот уже почти четыре недели. Кэйси очень хотела дать ему понять, что она тоже сможет позаботиться о нем.

– Ан-гус, – снова проворковала она, подвигаясь еще ближе. Кот Конни теперь ее? Хотя она не видела его, но ощущала его присутствие. – Ну выходи, поздороваемся, красивая киска, – пропела она, потому что некрасивых кошек ей встречать не приходилось, равно как и тех, которым бы не нравились похвалы.

Подавшись вперед, она заглянула в приоткрытую дверь. Когда ей показалось, что она видит глаза, она отшатнулась. «Кэйси, это не привидение. Это кот», – напомнила она себе. Снова наклонившись вперед, она открыла дверь пошире.

Глаза и вправду были там, настоящие, не воображаемые. Они находились на расстоянии полуметра за дверью и смотрели на нее из тени. В проникающем сзади дневном свете вырисовывался силуэт животного. Кэйси были ясно видны настороженные уши.

«Ждет возвращения своего друга». Ее сердце таяло. Она могла обвинять Конни Ангера во многом, и не в последнюю очередь в том, что из-за него ей пришлось чувствовать себя ненужной, нелюбимой и неподходящей на роль его дочери. Но она не обижалась на него за то, что он оставил ей кота. Кот был самой близкой, самой живой частью самого Конни, к которой она могла прикоснуться. Кот был важнее, чем особняк. С котом она могла справиться.

Она протянула руку по направлению к глазам.

– Ох, Ангус, мне так жаль. Я – не Конни, но я люблю кошек. Я с огромной радостью буду заботиться о тебе.

Она подползла еще поближе, оказавшись уже на самом пороге. Она потянулась вперед, предлагая коту обнюхать свою руку. – Ну, давай поздороваемся, большой мальчик, – нежно проворковала она.

– Откуда ты знаешь, что он большой? – спросил, появляясь снизу, Джордан.

– Большие глаза, большие уши, большой кот, – ответила Кэйси и добавила: – Так ведь?

В конце концов, Джордан знал этого кота. Джордан знал сад. Он также знал дом. Кэйси могла бы привязаться к мысли о том, что этому чужаку известно все то, что неизвестно ей. Но ее мысли были заняты совсем другим: ей было известно, что, несмотря на внешнюю неухоженность, от этого мужчины пахло мылом, что, когда она провела рукой по его груди, она ощутила мягкие волосы под майкой, что даже в такой ранний час его тело было теплым. Все это прочно запечатлелось в ее голове, а с его появлением встало комом в горле.

– Так, – подтвердил он, минуя последний столбик перил. Она с минуту позволила себе полюбоваться им, потом, как хорошая девочка, вернулась к коту.

– Сколько ему лет?

– Восемь. Он еще немало поживет, я думаю. Конни прекрасно о нем заботился. – Присев рядом с Кэйси, он тихонько позвал: – Эй, Ангус! Ну, поди сюда. Это я, твой товарищ. – Он поцокал языком.

– У него там есть еда и туалет? – шепотом поинтересовалась Кэйси.

– Все необходимое. Кошки на удивление самодостаточны. – Он опустился на одно колено и открыл дверь еще шире. – Ну, выйди, Ангус. Она не кусается.

Увидев наконец кота целиком, Кэйси восхищенно вздохнула:

– Какой красивый!

У кота была в основном серая шерсть, с яркими черными и белыми отметинами, квадратная морда, курносый нос и пышный меховой нагрудник. Он глядел прямо на Джордана большими зелеными глазами – большими, зелеными, очень красивыми глазами, в которых можно было прочесть печаль, смущение или страх.

– Это мэйн-кун,[2] да? – спросила Кэйси.

– Да. – Джордан потянулся к коту, но тот отпрянул назад. – Ну! – недовольно покачал головой Джордан. – Что такое? Ты же меня знаешь. Мы же друзья.

Ангусу это было известно. Он выразительно посмотрел на Джордана. «Может, мы и друзья, – словно говорил он, переводя взгляд на Кэйси, – но кто, черт возьми, она такая?»

– Это дочь Конни. Она хорошая.

Было непохоже, что Ангуса это успокоило.

– Никогда бы не подумала, что Конни любил животных, – пробормотала Кэйси. Он всегда казался ей слишком формальным.

– Кошек. Никого больше. На самом деле, никого, кроме Ангуса. Доктор Ангер не испытывал особенно горячих чувств к другим животным, даже к другим кошкам, и это у них было взаимно. Единственный человек, к которому Ангус залезал на колени, был доктор Ангер.

– И Конни позволял это? – удивленно спросила Кэйси, поднимая глаза на Джордана.

Он поймал ее взгляд.

– Ты о прикосновениях? Я думаю, это относилось только к людям. По отношению к Ангусу он был старым добряком.

– Почему он не любил людей?

Джордан пожал плечами.

– Он никогда не намекал ни на что… ну, что могло бы дать основания предположить, что его отец бил его? Или что он вырос среди людей, которые не переносили прикосновений? Или что он подвергся сексуальным домогательствам?

Садовник сухо глянул на нее.

– Если это было психическим нарушением, то он явно излечился, хотя бы отчасти, учитывая твое появление на свет.

– Одна ночь. Это все, что было у них с моей матерью. А то, что было у них с женой, я бы не назвала браком.

– Они были вполне счастливы вместе, по крайней мере, так выглядело со стороны. К тому же, откуда известно, что это не она захотела жить отдельно?

– Если это было и так, – предположила Кэйси, – то, возможно, именно потому, что он не мог к ней прикоснуться. Подозреваю, что любая женщина от этого рано или поздно сойдет с ума.

– Не суди о других по себе.

Она отпрянула назад.

– Простите?

– Не все женщины определяют себя исключительно по половой принадлежности.

– Я так не делаю.

– Тогда к чему была сцена в саду?

– Чтобы показать, что я не такая, как мой отец, – пояснила она. – Мне нравится быть рядом с людьми. Мне нравятся их прикосновения. Я мечтаю о том, чтобы каждое утро просыпаться и ощущать рядом тепло тела, и я не имею в виду собаку или кошку. – Она сама не могла поверить в то, что произнесла это – она вовсе не была убеждена, что это правда, – однако сказанного было уже не вернуть. Она поспешно продолжила: – Я даже представить не могу, почему мой отец так не хотел этого. У меня были клиенты с определенными отклонениями, и с социальными, и с сексуальными, но мало кто из них был таким одиночкой, как Конни Ангер. Он был ненормален. Талантлив, но ненормален.

– А ты – нормальна, – заключил Джордан. – Но тоже талантлива.

Она посмотрела на него.

– Нет. Я бы не смогла получить докторскую степень, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Я с трудом закончила школу, с трудом закончила колледж и, можешь поверить, не потрясла академический мир, учась в аспирантуре. Но я смогла стать очень хорошим консультантом. – Вспомнив об этом, она быстро взглянула на часы. – О Господи! – Она поднялась, разминая затекшие ноги. – Мне пора бежать. – Она вспомнила о коте, посмотрела в комнату, но его там уже не было. Она вопросительно взглянула на Джордана.

– Вернулся туда, – он кивнул в глубь комнаты. – Ждать дальше.

– Как это печально. – Кэйси снова ощутила тепло в сердце. Она подошла к самому порогу. – Ангус? Я еще приду.

– Ты можешь зайти туда и разглядеть его. Она могла. Но она еще не была готова.

– Может быть, попозже.

– Ты же не боишься кота?

Кэйси смерила его взглядом и пошла через площадку к своей двери. Почти на полпути она внезапно обернулась. Джордан только что поднялся с колен.

– Эти ящики наверху – те, которые личные, – в них есть какой-то порядок? Например, хронологический?

– Не знаю.

– Ты же помогал ему заносить их наверх?

– Я не изучал содержимое. Это не мое дело. Я всего лишь садовник.

У Кэйси было дурацкое ощущение, что здесь что-то не так, она почувствовала легкий испуг.

– Если ты всего лишь садовник, что ты делаешь здесь, в доме? – Она не видела у него в руках лейки, ножниц или распылителя. – Не пора ли тебе вернуться к тюльпанам?

– У нас нет тюльпанов. Калина, гардении, вербена, люпин, водосбор, гелиотроп.

– Значит, у тебя полно работы, разве не так?

Он с минуту молча смотрел на нее. Потом поднял руки, показывая, что сдается, и неторопливой походкой направился к лестнице.

– Кот твой. Делай что хочешь.

Кэйси хотела как-то разделить утро между исследованием коробок с архивом Конни и выманиванием Ангуса из комнаты. Однако после того, как она оделась, ей пришлось заняться просмотром записей о сегодняшних клиентах. Она совместила это с завтраком, на приготовлении которого настояла Мег, а когда закончила с едой, занялась необходимыми телефонными звонками. Ей нужно было сообщить новый адрес офиса клиентам, назначенным на среду и четверг, своему бухгалтеру, поставщикам услуг, с которыми она работала чаше всего, и психиатру, который теперь, за неимением Джона, будет выписывать лекарства ее клиентам. Она управилась со всеми этими делами как раз к приходу первого посетителя, и с этого момента ей было уже некогда думать ни об Ангусе, ни о коробках Конни. Когда она общалась с клиентом, она была сосредоточена только на нем.

Сегодня она уже чувствовала себя в офисе более свободно; хотя и не решилась съесть леденцы из стола Конни, но уже начала подумывать об этом. Она вполне могла раз-другой подкрепиться сладеньким. Но это были леденцы Конни. А чувствовать себя уютнее она стала благодаря стараниям сделать офис своим.

Она добилась этого, достав свои бумаги и разложив их повсюду, в слегка небрежной манере. Конни бы категорически не одобрил этого. Но она не была Конни. Она прекрасно знала, что в какой стопке бумаг находится. Но это были ее бумаги, которые лежали рядом с ее компьютером, с ее книгами, стоявшими на полках за спиной. И здесь были ее клиенты. Она должна была уделять им все свое внимание.

Поэтому она думала только о них, пока последний не покинул офис. Было уже шесть, и Кэйси чувствовала себя вымотанной. Она попросила у Мег большой стакан холодного кофе и направилась с ним в сад.

Жаркий влажный воздух казался тяжелым.

Джордан подрезал кусты. Увидев его в саду, она остолбенела. Был все еще вторник, и он уже не поливал недотроги. Ей хотелось сказать что-нибудь едкое, но она была слишком уставшей. Опустившись на стул у столика, она стала просто наблюдать за его работой.

Он тоже выглядел уставшим. Волосы были влажными, подбородок потемнел от щетины, джинсы на коленях и сзади были в земле. Майка еще больше почернела от пота, кожа блестела.

Она хотела было предложить ему выпить холодненького. Но он не был гостем у нее на вечеринке.

Хоть он и не смотрел на нее, она не сомневалась, что он знает, что она здесь – и она оставалась на месте, расслаблялась, наблюдая за ним, и чувствовала возникающее где-то внутри ленивое тепло.

Он работал не торопясь, отрезая одну ветку, потом другую. Отбросив отрезанное в сторону, он останавливался, окидывал куст оценивающим взглядом и делал еще два или три щелчка секатором. Кэйси смотрела, как он вытирает пот со лба. Спустя несколько минут он провел тыльной стороной ладони по переносице. Его волосы слиплись от пота. На блестящих плечах виднелась пара шрамов. Ему было жарко.

Она пожалела его и все-таки решила спросить, не хочет ли он пить, но тут он бросил секатор на землю и начал через голову стаскивать майку. Он вытер ею лицо, отшвырнул ее в сторону, поднял секатор и вернулся к работе, но уже через несколько минут секатор снова оказался на земле. На этот раз он направился к шлангу, из которого под кусты тонкой струйкой текла вода, взял его и, подняв лицо, стал лить на себя воду, которая стекала с лица на его обнаженный торс и дальше на джинсы.

Это было захватывающее зрелище. Кэйси едва дышала, не желая упускать момент. У него была сильная шея с в меру выступающим адамовым яблоком. Грудь с пропорциональным, не кричащим рельефом мышц покрывали тонкие мягкие волосы. Торс был худощав, но не тощ. Джинсы сидели достаточно низко, чтобы открывать полоску волос и намек на пупок, но только намек. Зрелище струящейся по всему телу воды загипнотизировало Кэйси.

И ему было это известно. Она поняла это, потому что он ни разу не взглянул в ее сторону. Она видела огонь в его глазах сегодня утром. Сейчас он играл свою роль хладнокровно. Больше он ничем не выдал себя, хотя у него была масса возможностей. Но ей хотелось видеть его возбужденным. Ей казалось неправильным, что ее так тянет к нему, а он не испытывает то же самое.

Конечно, неразделенная страсть встречается. Беднягу Дилана так тянуло к ней, а она не чувствовала ничего. «И так случилось потому, против всякой логики, – подумала она, – что все это должно было достаться садовнику ее отца». Власть физиологии проявилась в полной мере. Кэйси казалось, что тело просто звенит от чувственности. Она не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала такое физическое влечение к мужчине. Смотреть, как он работает, было наслаждением, граничащим с грехом.

Закончив обливаться, он свернул шланг среди кустов и вернулся к обрезке, а она продолжала наблюдать.

Однако время шло, и ее удовольствие начало бледнеть, уступая место чему-то более мрачному, что собиралось, подобно грозе в жаркий день. Это было чувство одиночества, когда оно приходило к ней, она долго жила с ним, а в последнее время стала ощущать его еще более остро. Теперь, пришедшее следом за отчаянным желанием, оно было еще сильнее и печальнее – а она оказалась к этому не готова. Ее глаза наполнились слезами, и она ничего не могла с этим поделать. И уйти она тоже не могла. Она не знала, внезапность ли ощущений или усталость после рабочего дня, но что-то не позволяло ей двинуться с места. Чувствуя себя раздавленной, Кэйси приложила пальцы к губам.

Это движение привлекло взгляд Джордана. Он посмотрел на нее, нахмурился и направился к ней. Растерявшись, она уткнулась лицом в колени и начала тихо всхлипывать. Она хотела остановиться, хотела этого отчаянно, потому что не хотела показывать себя Джордану с такой стороны. Но другие желания перевесили это. Она хотела быть с кем-то. Она хотела, чтобы у нее была семья. Она хотела, чтобы ее любили.

Джордан точно не годился для этого. Такие отношения не строят на физическом влечении. Но сейчас, когда одиночество захлестнуло ее волной, она бы все отдала за то, чтобы он обнял ее, обнял так крепко, чтобы одиночество разлетелось в клочья и унеслось прочь.

Хотя она не могла его видеть, по близости голоса она поняла, что он остановился, склонившись, прямо над ней.

– Я могу чем-то помочь? – спросил он с такой нежностью, что ей стало еще больнее.

Чем он на самом деле мог помочь ей? Он не мог заставить Кэролайн очнуться или воскресить Конни из мертвых, а она не могла начать рассказывать ему о своей жизни. Он не ее врач. Он даже не друг ей. Поэтому она отрицательно покачала головой.

Едва она закончила это движение, как ощутила прикосновение, настолько легкое вначале, что могло быть воображаемым, потом сильнее. Это была его рука, ладонь и пальцы легли на ее волосы, принося неожиданное облегчение. По крайней мере в эту минуту она не была совершенно одинока.

Она не шевелилась, не желая, чтобы он убирал руку. Постепенно она перестала плакать. Она успокоилась, лишь изредка случайно всхлипывая.

– Я закончу здесь завтра, – так же мягко проговорил он. Через несколько мгновений он убрал руку с ее головы.

Она не подняла глаз. Она была слишком обескуражена. Сидя в той же позе, она слышала, как он чистит инструменты, несет их в сарай и выходит через калитку из сада. Она слышала, как он завел машину, но прошло несколько минут, прежде чем он уехал. Только тогда она выпрямилась, вытерла глаза и пошла в дом.

Минут через двадцать в дверь позвонили. Кэйси уже успела промыть глаза холодной водой и восстановить макияж и чувствовала себя более-менее в своей тарелке. Но все равно предпочла бы, чтобы дверь открыла Мег. Но Мег она уже отпустила.

Она спустилась по передней лестнице и выглянула в боковое окошечко. Перед дверями стояла темноволосая, темнокожая женщина. На ней была широкая рубаха и лосины, в одной руке она держала пачку листов бумаги. Такой великолепной кожи Кэйси не видела ни у кого – такой шелковистой кожи и такого выдающегося живота, хотя в остальном женщина была весьма изящной.

Кэйси открыла дверь, настороженно улыбаясь. Ответная улыбка была куда более естественной.

– Я – Эмили Эйзнер, вот решила познакомиться с новой соседкой. Вы уже встречались как-то с моим мужем, Джеффом. Мы живем здесь, в Корт, – она махнула рукой, – через четыре дома от вас.

– Да, я помню Джеффа. Он сказал, что вы беременны, но ни словом не упомянул о том, как вы красивы.

– И к тому же наверняка не сказал, что я черная, – добавила Эмили с прямотой, которая сразу же понравилась Кэйси. – Людей это обычно шокирует. Должно быть, я первая такая, поселившаяся здесь, в Корт, на верхних этажах, если вы понимаете, о чем я.

Кэйси понимала. Она протянула руку.

– Я Кэйси Эллис. Очень рада познакомиться с вами.

– Взаимно, – сказала Эмили, отвечая на рукопожатие. Улыбка постепенно сошла с ее лица. – Джефф не знал, что вы родня доктору Ангеру. Он не обращает внимания на то, о чем болтает прислуга в доме. Мои соболезнования.

– Спасибо. Но на самом деле я совсем не знала его.

– Неважно. Все равно это был ваш отец. Потеря есть потеря. Я знаю, что вы только переехали и у вас полно дел, но я хотела вернуть вот это. – Она протянула бумаги – теперь Кэйси видела, что это книги. – Это ноты. Мы с доктором Ангером всегда менялись ими. Это те, что он давал мне.

Кэйси взяла стопку.

– Вы играете на пианино?

– Не так хорошо, как он. Я брала уроки, но раньше мне никогда не хватало времени. А теперь я думаю, что сошла бы с ума от скуки, если бы не пианино. Я привыкла работать, но мы решили, что ребенок нам нужен больше, чем доход. У меня было два выкидыша за три года, поэтому на этот раз мы особенно осторожны.

Кэйси отступила внутрь.

– Может, вы пройдете и присядете?

– О, нет, – улыбнувшись, ответила Эмили. – Мне нравится стоять. – Она перестала улыбаться. – Я просто хотела, чтобы вы знали, мне будет не хватать вашего отца. Он не очень общался с соседями. Я была одной из немногих, кто стучался в эту дверь. Однажды я услышала, как он играет, и не смогла устоять.

– Я понятия не имела, что он играет, пока не увидела рояль. Так вы говорите, он играл хорошо?

– Он играл… – Улыбка Эмили стала задумчивой, – очень точно. У него не было абсолютного слуха, он не мог просто услышать музыку и подобрать ее. Ему приходилось много трудиться, много упражняться, но он добился замечательных результатов.

– Он брал уроки?

– Насколько я знаю, нет.

– Никогда?

– Он так говорил, поэтому это еще более удивительно. Я имею в виду, он действительно достиг совершенства. Он вполне мог играть в камерном оркестре, но не думаю, что кто-нибудь, кроме меня и Мег, слышал, как он играет. Мне кажется, для него это было очень личным.

– Он был застенчив, – сказала Кэйси. Впервые в ее устах это прозвучало не как обвинение, а как констатация факта, причем с оттенком сочувствия.

– Очень. Мы никогда много не говорили, только играли.

– Вы говорите, вы менялись. Может, у него осталось что-то ваше?

– Несколько сборников, – отмахнулась она, – но я могу забрать их как-нибудь потом.

Кэйси более настойчиво пригласила Эмили пройти.

– Где они могут быть?

– В табурете у рояля. Он всегда хранил их там.

– Ну, тогда это просто, – сказала Кэйси и провела Эмили через холл в зал. В его дальнем конце, в тени рояля, прятался табурет. Он был из того же дорогого дерева, что и инструмент, с обитым гобеленом сиденьем. Кэйси и не подозревала, что оно открывается.

«На самом деле, – подумала Кэйси, – еще более удивительно то, что оно закрывалось, учитывая три стопки нот, плотно сложенных там». Содержимое табурета уплотнял большой конверт из манильской бумаги, приклеенный скотчем к нижней стороне сиденья.