Замуж за принца любой ценой

14. Испытание и помолвка

Киара приходила.

Вернее, даже не так. Адель вызывали в Малый зал Совета, и киара приходила туда.

При свидетелях. Их было не так много, но достаточно, чтобы Адель почувствовала, как дрожат ноги. Ее уже ждали король, а еще Айтар — уистенский эпископ храма Предвечной Матери, Хектор Бреннан — двоюродный брат короля и лорд-канцлер, и даже Гэвин Олстер, придворный врач.

Адель вошла… Замерла у дверей.

Если они все услышат…

Она не виновата ни в чем, и ей нечего бояться, но есть вещи слишком личные, чтобы сообщать о них всем.

Айтар поднялся первым, даже шагнул навстречу.

— Проходите, дитя, — его голос звучал по-отечески мягко, но слишком сладко, чтобы ему хотелось верить. — Не волнуйтесь так. Вам ведь, наверняка, нечего скрывать? А, значит, не стоит бояться.

Она кивнула.

Больше всего сейчас хотелось броситься бежать. Отказаться от всего, и не важно, что будет. Показалось даже, лучше бы Олстер осмотрел ее…

Но бежать поздно.

Король… Адель встретилась с ним взглядом, и король молча кивнул ей.

«Не бойтесь, — услышала она голос Уллема в голове. — Они услышат лишь вердикт. Все остальное — только киара. Это останется между вами».

Немного выдохнула с облегчением. «Спасибо». Король знал больше?

— Проходите, садитесь вот сюда, — Айтор был неподдельно увлечен происходящим. — Это формальность, дитя, но по нашим законам без нее не обойтись. Киара должна подтвердить, что вы достойны чести, которая будет вам оказана. И с этого дня вы официально станете невестой принца Роналда Бреннана. Вы готовы?

— Да, — сказала Адель тихо.

Отступать поздно.

Ее посадили в кресло рядом с киарой, совсем такой же, а, может быть, даже той же самой, что уже приходила к ней. Белое лицо и желтые глаза. От волнения Адель было сложно сосредоточиться.

— Не бойтесь, — сказала киара, — дайте руки. Вы ведь уже проходили через это. Ничего страшного. Закройте глаза.

Адель подчинилась. Тонкие пальцы коснулись ее ладоней.

И весь мир словно провалился во тьму.

Она почти не помнила, как все было, как очнулась, как вели обратно в ее спальню. Дали что-то выпить.

Она достойна. Киара подтвердила. Не сказала им ничего, хотя, наверняка, видела. Но ведь один поцелуй в лоб и почти братские объятья не лишают ее невинности в глазах Матери? Роналд целовал ее по-настоящему.

Только официальная формула: невеста чиста, достаточно сильна и достойна стать будущей королевой.

Эпископ, лорд-канцлер и даже Олстер — засвидетельствовали это.

Теперь о помолвке будет объявлено всем. Это решено.

Адель лежала на кровати, глядя в потолок. Хотелось плакать, но слез не было. Только звенящая пустота.

Пути назад нет. Ей уже никуда от этого не деться?

Если бы еще хоть немного времени. Может быть, поговорить с дядей… Но дядя Ангус всю жизнь внушал ей ужас и трепет. И все же, она попыталась бы…

Но времени нет.

Адель заснула к вечеру и проспала всю ночь.

Утром стало немного легче.

— Я могу доверять вам, Адель?

Принцесса взволнованна и немного смущена.

Удивительно, но сейчас она выглядела совсем девочкой, даже моложе, чем была на самом деле.

— Да, Ваше Высочество, конечно, можете.

Хотелось обнять и утешить ее.

— Мне нужна помощь, — Эленор кусала губы. — Нужно передать записку… Очень не хочется вмешивать в это вас, Адель, но больше мне довериться некому. Простите. Йоан помогал мне, но теперь он уехал…

Конечно, никто не может обойтись без Йоана. Его помощь нужна всем. Это одновременно смешно, но пробирает до дрожи. Играть в такие игры — опасно.

— Кому нужно передать? — осторожно спросила Адель.

Тому парню, оруженосцу? Шону, кажется? Адель и видела его всего лишь мельком, даже не представляет, где искать и как она пойдет к нему.

— Шону, — тихо подтвердила принцесса. — Оруженосцу Доунана. Его не нужно искать, он сам будет ждать в саду у статуи Летящего Дракона в конце липовой аллеи сегодня после заката. Вы знаете, где это? Знаете? Я должна была прийти сама, я уже встречалась с ним там, я обещала ему, но не могу. За мной следят люди отца. Если они увидят… А за вами никто следить не будет. Вы поможете?

Эленор почти умоляла, понимая, что Адель может отказать.

Почему бы и нет?

Она имеет право ходить по саду и говорить с кем пожелает. Даже невестой Роналда ее еще никто не объявлял, только собираются. Она компаньонка принцессы, и помочь Эленор, пожалуй, ее долг. Конечно, помощь в таком деле можно расценивать преступление перед королем.

Наверно, спрашивать такое она не имеет права, и все же…

— Эленор, вы действительно любите его?

Глупо. Иначе зачем все это?

Принцесса смутилась еще больше, порозовели щеки.

— Да, — сказала она. — Я не знаю, как это вышло, но моя жизнь изменилась, с тех пор, как я встретила Шона. Стала настоящей. Это сложно объяснить словами, но это чувствуешь сердцем. Вы любили кого-нибудь, Адель?

Словно это так просто…

Адель хотела ответить, но поняла, что не знает.

С ней тоже что-то происходило, но любовь ли это? Наверно, любовь… Никогда раньше с ней не было такого. Страшно признаться даже себе. Страшно ошибиться. Слишком много здесь всего… Поверить и отказаться все равно. У ее любви нет будущего, так, может, лучше сделать вид, что ничего нет?

Если бы Йоан не уехал, еще несколько дней… тогда, возможно, она бы успела понять.

Как ей быть, если он не вернется?

Как она будет жить?

— Не знаю, — сказала наконец. — Все так быстро…

Принцесса понимающе улыбнулась. Сочувствующе.

— Я тоже поверила не сразу, — сказала она. — Это так странно… Когда незнакомый человек вдруг становится близким и родным, и ты понимаешь, что уже не можешь без него. А подчиниться воле отца и сделать вид, что я послушная дочь… это будет ложь.

— Вы не боитесь?

Почему-то это казалось важно.

— Боюсь, — сказала принцесса. — Но боюсь даже не за себя, а за тех людей, которые рядом. Не представляю, чем это может обернуться. Особенно, как отнесется король Ауэгды. Я очень боюсь, Адель. Йоан говорит, бояться нельзя. Нужно идти вперед, если цель действительно важна тебе. Нужный путь откроется и боги помогут, если ты будешь бороться за свое счастье и свое решение. И я буду бороться, но…

Она закончила совсем тихо, замолчала, опустила глаза.

Ей действительно было страшно.

Даже не за себя.

— Разве я не имею права по крайней мере попытаться?

— Конечно, — сказала Адель. — Я передам записку.

Он ждал, этот оруженосец. Не ее, конечно, принцессу.

Стоял в конце аллеи, в полутьме, нервно дергая то воротник, то ремень. Мальчишка. Ее ровесник. Вглядывался.

Увидев силуэт Адель вдалеке, он вздрогнул, рванулся было вперед, но замер, поняв, что ошибся. Она не принцесса.

Адель подошла.

— Это ведь вы Шон, да?

— Да, Ваша Светлость.

Он вытянулся перед ней, ожидая… Потом запоздало поклонился.

Шон Ойгриг из Нэрна, третий из пяти сыновей Брадена Ойгрига, тана Малого дома. Не принц, не наследник, даже не рыцарь еще. Для принцессы немыслим брак с таким, как он.

Высоченный, наверно, даже выше Роналда, но совсем худой и нескладный. Рыжий, весь в веснушках. Нос курносый. Ужасно сосредоточенное лицо.

Да его просто повесят, если он хоть прикоснется к принцессе. Не станут церемониться. Если она сбежит с ним, и их поймают по дороге, то ее просто вернут, может быть, запрут в комнате под надзором нянек. А его повесят на первом же суку. В самом лучшем случае — с достоинством срубят голову на площади, но, скорее всего, не сделают даже этого, зачем выставлять напоказ?

Он же ведь понимает? Не может не понимать. И готов рискнуть?

Это было невероятно.

— Я принесла вам записку, Шон, — сказала Адель. Протянула.

Он взял. Облизал губы. У него были тонкие длинные пальцы, чуть дрожащие от волнения.

— Спасибо, Ваша Светлость.

И голос тоже взволнованный, но твердый. Он благодарен ей.

Вот и все.

Уйти? Она сделала все, что от нее требовалось.

Очень хотелось все те же вопросы и ему: «вы ее любите?» и «вам не страшно?»

Но это ведь не ее дело, она не имеет права… Ведь даже не их любовь интересует Адель, это лишь повод. Ей нужно найти ответ для себя. Есть ли любовь в ее сердце? Готова ли она бороться за нее? Вот так же, как этот парень, как Эленор — готова ли?

Шон внимательно смотрел на нее, словно ждал чего-то.

— Удачи вам, — тихо сказала Адель. Постаралась улыбнуться.

— И вам, — от души сказал он.

Свадьба — это церемония в храме и пир.

Помолвка — танцы до самой ночи.

Но сначала обещания.

— Я, Роналд из рода Бреннанов, перед людьми и богами клянусь любить и почитать Адель из рода Моров, хранить ей верность, быть ей защитой и опорой в болезни и в здравии, в счастье и в горе, до конца своих дней.

Торжественно и красиво, для людей, чтобы все слышали, а даже не для нее. Почти не глядя, повернувшись к залу.

— Я, Адель из рода Моров, перед людьми и богами клянусь…

Она тоже.

Повторить заученные слова просто. Можно сказать от себя, все что чувствуешь, все, что думаешь, это пока не официальный обряд. Но повторить официальную формулу — проще. Потому, что о том, что она чувствует — говорить нельзя. И Адель повторила. От себя, от сердца, сказать было нечего.

Она бы хотела стоять здесь с другим. Йоану она сказала бы совсем иначе. По-настоящему.

Но его нет.

Только Роналд. Он и она.

Вдвоем перед всеми.

Теперь жених может невесту поцеловать.

Хотелось зажмуриться.

Она даже порадовалась, что вокруг много людей. Поэтому, только один поцелуй, и все. Ничего больше. Даже магии не будет, он не решится здесь перед всеми. Он…

Он целовал ее так жадно и по-хозяйски, прижимая к себе, что кружилась голова и подгибались ноги. Было немного страшно. И только бы отпустил, только бы отпустил…

На самом деле, раньше это и было свадьбой — клятвы перед всеми. Церемонии в храме добавились потом, став обязательной частью, без которой обряд не завершен. Но даже сейчас никто осудит, если сегодня ночью Роналд не ограничится одним поцелуем. Так не принято, но никто не осудит. И тогда уж точно передумать будет нельзя.

Хотелось убежать и спрятаться от него.

Но пока это не возможно. Их руки связали алой атласной лентой — не разорвать и никуда не деться друг от друга. Его левую и ее правую. До полуночи. Под общий смех, под песни, под музыку.

Они и танцевали вместе, только вдвоем. В толпе. Взявшись за руки.

Порой забываясь, дергая и едва не падая. Лента немного сбилась и натирала запястье, рука чесалась, но почесать было неловко. От волнения потела ладонь. Все это было совсем не так…

В танце еще ничего, но стоило отойти в сторону или подойти к столу. Один широкий шаг Роналда, и она едва поспевала за ним. Он спохватывался, сжимал ее руку, вел за собой. Он пил много вина. И она тоже. Казалось — так будет проще, но не помогало совсем, только начинала болеть голова. А последний бокал она разлила совсем. Только взяла, отпила немного, как Роналд повернулся в сторону, забыв про нее, даже разжав пальцы, дернул руку. И Адель споткнулась. Опрокинула вино на платье… нежно-голубое. И густо-алое пятно, словно кровь. Роналд поджал губы, и в этом была досада и раздражение.

— Простите, — невольно шепнула она, так, словно сама виновата.

Он что-то фыркнул.

Потащил ее снова танцевать.

Но страшнее всего было в полночь. Когда они должны были вместе уйти. Выйти в сад, не в спальню, но ведь никто не будет смотреть. Их осыпали цветами, играла музыка… и шумело в ушах.

Люди и сотни свечей остались позади. Над головой — небо.

Роналд тащил ее по дорожке прочь, пока шум и голоса не стихли совсем. Их руки еще связаны. Уже можно развязать, узелок такой, что стоит только потянуть. Она уже почти…

Ночь и они одни.

— Подожди, — говорит он, — не торопись. Так не терпится развязать и освободиться от меня?

— Нет… я… я просто…

— Не ври! — в его голосе злость. — Я же Бреннан! Я вижу все, что ты чувствуешь!

— Я просто волнуюсь…

— Волнуешься?! Почему? Разве что-то не так?

Так хорошо слышна издевка, злой сарказм.

Он пытается обнять ее, но мешают связанные руки. Тогда он дергает со всей силы, срывая, и лента на мгновение врезается в кожу до боли… потом сползает, падает. Освобождая.

Его руки свободны. Еще мгновение, и Адель теперь в его руках — не вырваться. Его пальцы сжимаются на ее талии, притягивая, прижимая к себе со всей силы. Нетерпеливо тискают. Дыхание сбивается. Потом одной рукой он надежно обхватывает, другой — ласкает ее грудь сквозь одежду. Еще немного, и просто сорвет с нее платье.

Хочется заорать.

Хочется ударить его, вырваться.

— Что? — у него глухой и страшный голос, совсем чужой. — Разве я не имею права? Разве ты не поклялась любить меня? Вот и люби! Поцелуй меня! Только не зажмуривайся, смотри мне в глаза! Смотри на меня! Я хочу, чтобы ты видела меня, а не его перед собой!

Это ревность. И ревность сжигает его.

Словно окатывает холодной водой.

Вместо паники вдруг поднимается жалость — у него тоже нет выбора, это не его решение, и сделать ничего нельзя.

Жалость бьет его сильнее любой магии смерти. Разом тушит огонь.

Он отпускает ее, отталкивает. Словно вместо невесты в его руках вдруг оказалась ядовитая змея. Жалость куда страшнее ненависти.

Отталкивает, резко поворачивается к ней спиной и широким шагом идет прочь.

Ссутулившись.

Так, что хочется догнать, попросить прощения… даже обнять…

Но ноги подкашиваются и рыдания вдруг накрывают ее. Все. На сегодня все закончилось. Ничего не будет.

Облегчение и слезы.

И Адель садится… падает в траву и рыдает в голос.