Затерянные в солнце

==== Эпилог ====

Снега в Роще Великой Мани сходили долго: пепел плотно укрывал их от первых робких лучей весеннего солнца, и они таяли слишком медленно, слишком неохотно, словно не желая и сопротивляясь. Ситуацию ухудшали и плотные завалы древесных стволов и угля, оставшиеся от сгоревших криптомерий. Но дело шло, медленно, сопротивляясь, но шло.

На восстановление Рощи были брошены все свободные руки, что имелись сейчас в распоряжении цариц. Восстановить многое нужно было и дома: Лаэрт выгорело почти что дотла, как и половина территорий Раэрн, а земли двух остальных кланов так оскудели за долгие годы войны, что даже Способные Слышать из сил выбивались, используя дар Богинь для оздоровления родной земли.

И все же, все, кто были свободны от работ у себя дома, сейчас прибыли в Рощу Великой Мани, чтобы помочь очистить самое священное место для народа анай от скверны, которую несли с собой дермаки.

Трудолюбивые, мозолистые и сильные руки разведчиц и Ремесленниц трудились наравне с солнечными лучами. Поваленные деревья оттащили в сторону, уложив их с северной стороны долины. Ни у кого не поднялись бы руки дожечь криптомерии, которые росли в этой долине веками, под кронами которых в густом мягком мху были надежно укрыты мечты, тревоги и радости миллионов бывавших в этих местах анай. Потому стволы просто сложили там, где земля была наиболее мягкой, испросив у Артрены благословения. Со временем, они обрастут мхами и плющом, и в почерневших обгорелых разломах совьют гнезда певчие птички. А потом земля поглотит их, примет в свое лоно, откуда они и вышли когда-то, и все вернется на круги своя, храня в себе память о жертве, что была принесена, и цене, что была выплачена сполна.

И все же, хоть завалы и были разобраны, Роща представляла собой плачевное зрелище. Пожары пылали здесь слишком долго. Порожденное руками врагов жестокое пламя выжгло весь верхний плодородный слой земли, и даже несмотря на то, что снега уже совсем сошли, и живительные дожди шли, как им и должно было в эту пору, почва оставалась сухой и хрупкой, под ногами скрипел перемешанный с золой песок, и ни одной зеленой веточки не было видно на ее мертвенно-тусклой поверхности.

Закатное солнце садилось за высокие горные пики на западе, заливая алыми лучами водопад, и казалось, будто мелкое алмазное крошево дрожит в воздухе на фоне бирюзового неба. Вечер был теплым и тихим, ветра улеглись после долгого дня раздолья и шума, и от земли слегка тянуло холодком.

Все дела на сегодня были сделаны, и уютные окошки их маленького дома, времянки, срубленной из необструганных стволов, тепло светились изнутри. Тиена сидела неподалеку от его стен на перевернутой пустой бочке и курила, выпуская изо рта синеватые усики дыма и следя за тем, как они медленно поднимаются к темнеющему небу, закручиваясь в странные узоры. Эрис больше не разрешала курить ей внутри дома, говоря, что дым слишком хорошо впитывается в древесину, и от этого запаха ее тошнит. Тиена подозревала, что на самом деле тошнота мучила ее вовсе не по этой причине, но ничего не говорила, лишь улыбаясь себе под нос. Если Эрис пока что этого не поняла, то и сообщать ей об этом не следовало, пока не придет время. А сердце шептало Тиене, что время еще не пришло.

Наверное, ее перышко тоже привязалась к их маленькому домику с мутными слюдяными окнами и низким потолком, в котором пахло свежим деревом и травами. Наверное, ей тоже совершенно не хотелось менять его на вырубленное в скале холодное жилище, которое подобало им теперь по статусу. И Тиена вновь подумывала о том, чтобы нарушить очередной обычай из бесконечной череды давно устаревших и больше ничего не значащих обычаев анай, которые она уже успела разбить в пух и прах. И просто остаться в этом маленьком уютном уголке возле теплого бока печи под шкурой сумеречного кота, грея друг друга бескрайней нежностью, дороже которой не было ничего на свете.

Последние рабочие расходились по домам, негромко переговариваясь усталыми голосами, а небо медленно отцветало, и в нем по одной зажигались маленькие колючие звездочки. Тиена, прикрыв глаза, умиротворенно слушала, как пульсирует в груди золото Великой Мани Эрен, а за спиной, за стенами домика, приглушенно гремит посудой Эрис. Она настояла на том, что сама будет ей готовить, не прибегая к услугам разбитой под открытым небом едальни, и Тиена ничего не имела против. Стряпать та умела знатно, гораздо лучше любой поварихи. А может, все дело было в том, что еду для Тиены готовили именно ее любящие и ласковые руки.

Потом в тишине засыпающей долины послышался тихий скрип двери, и голос Эрис негромко позвал ее:

— Ужин готов, родная. Иди к столу.

— Сейчас, крылышко, — отозвалась Тиена. — Уже иду.

Она знала, что Эрис оставит дверь полуоткрытой, приперев ее старым поношенным ботинком, в которых Тиена работала днем. Знала, что в доме будет пахнуть свежей стряпней, травами и немного дымом. Знала, что они усядутся рядом за стол и поужинают в тишине при свете маленькой чаши с огнем Роксаны. А потом лягут на простую неширокую кровать, укроются старенькой потертой шкурой сумеречного кота и будут греть друг о друга холодные пятки. И спать, обнимая друг друга даже во сне до самого рассвета. И в этом было столько счастья для нее, что ни одними словами в мире его невозможно было выразить.

Затянувшись в последний раз, Тиена нагнулась, чтобы выбить трубку о каблук сапога, и замерла. Буквально в каком-то метре от того места, где она сидела, из обожженной и пересохшей земли торчал маленький зеленый росток. Он был едва заметен в густых приближающихся вечерних тенях, и совсем крохотный, не больше мизинца Тиены. И при этом, в том, как нагло и весело он разбросал свои два зеленых листика, подставляя их бирюзовому небу над окружающими долину горами, было самое настоящее волшебство и такая радость, что у Тиены защемило горло.

Она опустилась рядом с этим ростком на корточки, разглядывая его и гадая, откуда он тут взялся. На этом пяточке вечно топтались рабочие, таская туда-сюда камни и ведра с водой, и вся земля здесь была перерыта и перекопана множеством ног. И на тебе! Этот маленький самостоятельный малыш, которому совершенно не было дела до того, что вокруг не осталось ничего живого, или что любой мог затоптать его, вбив в грязь тяжелым каблуком и даже не заметив этого.

— Нет, так дело не пойдет, — покачала головой Тиена, а потом подняла бочку, на которой только что сидела, и осторожно накрыла ей первый росток. — Так тебя точно никто не обидит. А завтра, как рассветет, мы с тобой что-нибудь придумаем.

Она повернулась в сторону их дома и тихонько улыбнулась. Из трубы поднимался тонкий дымок, а за прозрачными занавесями на окошках было видно Эрис, расставляющую на столе простые тарелки и выкладывающую каравай хлеба на кусок белого полотна, что служил им и разделочной, и раскаточной доской, пока другой утвари нажить еще не успели. И что-то тепло и так нежно застонало в груди Тиены, что она тихонько рассмеялась и покачала головой.

— Ну, раз ты у нас тут такой решительный, то и мне, пожалуй, пора бы сказать ей, — доверительно сообщила Тиена, бросив взгляд на укрытый бочкой росток, все-таки выбила трубку о каблук и направилась в сторону своего дома.

А высоко-высоко над ними в бархатном синем небе, наливающемся теплой летней густотой, шагала в своих звездных сапогах Роксана, шагала домой, чтобы сложить Свой щит подле трона и улечься отдыхать на кудели из золотых переливов света, закрыв пламенники-глаза, в которых закручивались спиралями миры. До следующего утра.