Зеркало перемен. 1. Дарующая жизнь

* * *

Лена несколько раз вспоминала о Маркусе, но неугомонный шут тянул ее в какое-нибудь новое место. Они посмотрели выступления гимнастов и жонглеров, послушали менестрелей – не таких, как вчера во дворце, с этими можно было сравнивать Паваротти и Доминго, хоть и не в пользу последних, посмеялись на представлении театра марионеток – куклы были как живые, перепробовали массу всяких вкусностей, причем каждый торговец действительно считал великой честью угостить Светлую и ее спутника. Шут успокоил ее: все равно платить пришлось бы совсем уж мелочь, так что никто по миру не пойдет, если даст пару леденцов бесплатно. Обедали они в шумном трактире, не особенно чистом, не особенно респектабельном, зато никто на них внимания не обращал – ну сидит за столом парочка не первой молодости, никому не мешает, ест мясное рагу и запивает слабеньким вином. Шут был совсем не такой, как прежде. Не было в нем отчаянной сосредоточенности, не было смутной тревоги, не было маетной растерянности. Пожалуй, только сейчас Лена поняла, как нелегко ему было покинуть короля в трудное время. Он поддался собственным желаниям, наверное, даже неосознанным, наделал глупостей, обиделся – действительно ведь обиделся – на публичное наказание, точнее – на публичное унижение, он увидел Лену и пошел за ней, но что-то грызло его всю дорогу. Было это результатом пресловутой магической коррекции или просто больной совести, Лена не знала. Может, он и сам не знал. Чувство вины его, вероятно, и не покинуло, но появился шанс ее искупить. Да и с Леной ему на самом деле было хорошо. Он то и дело невзначай касался ее руки, улыбался по-особенному, незаметно для других, только ей, и это было самое замечательное во всей прогулке. В конце концов у Лены начали отказывать ноги, и шут привел ее на берег реки, которую так хотелось назвать Обью, примерно в районе старого железнодорожного моста, бросил под деревом свою куртку, усадил ее поудобнее, а сам развалился рядом прямо на траве, опершись на локоть.

– Люблю это место. Знаешь, на том берегу есть роща… Говорят, в незапамятные времена она была священной у эльфов. Не знаю, священная она или нет, но так там хорошо… Можно будет взять лодку и побродить там. Если Маркус нас не убьет.

– Убьет.

– Значит, не судьба, – комично сморщился шут.

– А где ты раньше жил?

– В детстве? Милях в ста к юго-западу.

– Там есть эльфы?

– Есть. Пара поселений.

– Почему ты не любишь эльфов?

– А кто их любит? – Шут сорвал травинку и сунул ее в рот. – Нет оснований для любви. Люди не любят эльфов, эльфы – людей…

– А почему? Не бывает же, чтоб без причины? Вот ты, лично ты. Из-за…

– Нет. Не из-за. Ну как тебе объяснить… Эльфы дольше живут, лучше воюют, быстрее бегают. Это древняя раса с культурой и искусством, которых нам и через тысячу лет не достичь. Это все правда.

– Это объяснение разве?

– Нет, это вступление, – засмеялся он. – Придумал! Вот почему. Давай возьмем меня и Маркуса. Прости за нескромность, но я превосхожу его ну абсолютно во всем, кроме, разве что, боя на мечах. Ну и Границу искать не умею. Я умею все то, что умеет он, а прочитал за свои тридцать три намного больше, чем он за свои двести. Я знаю древний язык и еще несколько других и помню наизусть сотню самых красивых баллад. В рукопашной ему, скорее всего, со мной не совладать. Я просто умнее. И даже красивее. Но разве это дает мне право смотреть на Маркуса, как на насекомое?

– А эльфы разве смотрят на нас, как на насекомых? И те эльфы?

– Именно как на насекомых. По-разному. Кто воспринимает нас как комаров, кто – как жуков-навозников, кто – как мокриц. И те эльфы ничем от других не отличались. Лена, ты – это особый случай. Во-первых, ты Светлая. Во-вторых, будь ты даже обычной женщиной, которой каким-то чудом удалось бы спасти их Владыку, они бы сделали для тебя исключение. А мы с Маркусом – именно что насекомые. Которых не грех и прихлопнуть. – Он выразительно потер глаз.

– Но ты же…

– Ну да, я полукровка. Полукровок они от людей отличают. Полукровки свои, если живут с ними, и некоторое недоразумение, если живут среди людей. А этот мальчишка видел во мне человека.

– Лиасс сразу назвал тебя полукровкой.

– Ой, Лена! Лиассу сколько лет? Этому мальчишке от силы двадцать пять, он даже меня моложе, для эльфа это вообще детство еще. Покуражиться захотелось, самоутвердиться, поставить мокрицу на место. Лена, не стоит обольщаться на их счет.

– Мне показалось, что Лиасс не врал мне.

– Конечно, не врал. Даже он не знает, к чему может привести обман Светлой. Но поверь шуту: есть много разных способов не врать. Можно недоговаривать. Можно просто промолчать. Можно сказать одно и забыть о другом. Не стоит верить эльфам. Впрочем, людям тоже не стоит.

– А тебе?

– А я не человек и не эльф, – улыбнулся он. – К тому же шут. Мне нужно верить. Не хмурься. Морщинки появятся.

Река выглядела странно. Непривычно. Наверное, всего лишь потому, что многочисленные заводы не сливали в нее отходы и она была чистой. У берега вообще было видно дно. Неподалеку в воде с визгом плескались ребятишки. Идиллия.

– Ты старше меня, – вдруг сказал шут тихо и очень серьезно. – Только это ненадолго. Так что можешь просто вычеркнуть этот пункт из своего списка недоверия. Тебе предстоит долгая жизнь, Светлая.

Лене стало страшно.

– А тебе?

Шут воровато оглянулся и быстро поцеловал ей ладонь. Совсем не так, как целовал Лиасс, а очень даже с сексуальным подтекстом.

– Я полукровка. Эльфийская кровь сильнее человеческой. Так что успею еще тебе надоесть.

– Сколько?

– Кто знает? Вообще, эльфы живут лет по триста. Некоторые, говорят, намного дольше. Но я-то все ж не чистый эльф. Лет на полтораста могу рассчитывать. Если раньше не удавят. Или если Маркус сегодня шею не свернет, что куда более вероятно. Видишь, как ты изменила мою жизнь? – Он встал на колени напротив Лены и заглянул в глаза. – Я кому-то нужен. Впервые в жизни, Лена. Не полезен – полезен я был и раньше, вот хотя бы Родагу. А тебе – нужен. Я чувствую, что нужен. Не шут. Рош Винор. Смешной, безответственный и нахальный. Ты подарила мне не только жизнь, не только свободу, не только себя, но и друга – Маркуса. Я ему не полезен. Он легко без меня обойдется. Но я нужен ему сам по себе. Ты просто не представляешь, что это значит для меня.

– Ты так и остался мальчиком, которого никто не любил, – прошептала Лена, глотая слезы. Плакать нельзя. Нельзя. Нельзя. Шут виновато пожал плечами:

– Детство никогда не проходит бесследно. Ну что, пойдем сдаваться?

Он встал, и солнце снова озарило его встрепанную голову нимбом.

– Не вставай перед солнцем! – чуть ли не взвизгнула Лена. Шут немедля отступил, хотя и не понял ее истерики. Он протянул ей руку, помог встать и расправить юбку, встряхнул свою темно-серую эльфийскую куртку и накинул ей на плечи. Было и правда прохладно. Лена попробовала протестовать: у нее платье теплое, а он в одной только рубашке, но он и слушать не стал, только удивился, как она себе представляет – ей будет холодно, а он спокойно пойдет рядом в теплой куртке? Разве он не мужчина?

Во дворец они прошли тем же путем, через потайную дверь. В тайном ходу было темно, мерзко и сыро, но шут ориентировался там лучше, чем на улице. Внешне спокойный Маркус встретил их широкой улыбкой, но стоило шуту подойти поближе, как Маркус вскочил и крепко стукнул его в ухо. Лена ойкнула, хотя ее он бить в ухо не стал, но полчаса читал нотацию и кончил категорическим требованием без него никуда ни ногой. Хочется побыть вдвоем – в спальню зашли и дверь закрыли. А в остальных случаях придется терпеть его общество.

– Прости, Маркус, – покаялся шут. – Я понимаю – мальчишество, если хочешь, дай мне еще раз. Мы были в городе, а кто там меня знает?

– Треть населения, – рявкнул Маркус. – Налюбовались на площади.

– Два месяца назад? Ты полагаешь, они способны узнать меня в лицо? У меня разве есть особые приметы? Я выделяюсь из толпы? Нет, Маркус, чернь уже забыла шута. А в общем… Прости. Я был неправ. Мне действительно хотелось побыть с ней вдвоем. Я постараюсь впредь не быть таким безрассудным. Правильно ты дал мне в ухо.

– Погоди, – остывая, пообещал Маркус, – вот когда до тебя доберется король, будет существенно хуже. А Делиену я свяжу и рот ей заткну, чтоб за тебя не заступалась.

– Не сердись, Маркус. – виновато попросила Лена, – мы должны были хоть записку тебе оставить.

– Уйди с глаз, а? Пока я тебе по мягкому месту не наподдавал.

Шут сделал большие глаза, да Лена и без него охотно поверила, поэтому шустро проскользнула в свою комнату, где долго-долго занималась туалетом в ожидании, пока не успокоится Проводник. Когда она рискнула высунуть нос, мужчин не было. Маркус обнаружился в спальне с книгой шута.

– Где он? – севшим голосом спросила Лена. Маркус отбросил книгу и успел перехватить Лену, пока она не ринулась на поиски шута. Вырываться из его железных рук было бесполезно, но Лена потрепыхалась и даже попробовала его укусить, то толстая куртка надежно защитила плечо… А ведь, пожалуй, об эти мускулы очень даже легко можно сломать зубы.

– Все? Утихла? Делиена, это для тебя нет законов и правил королевств. Для нас – есть. Мы подданные Родага и должны подчиняться его приказам. Ты не должна, а я и шут – должны. Особенно сейчас, когда он нас все-таки простил. Ты даже не представляешь, чего ему стоило простить шуту его выходку. Нарушая законы и приказы, мы должны принимать наказание. За все приходится платить. Даже за счастье побыть с тобой наедине. И тебе придется с этим примириться. Откровенно говоря, я даже рад, что шуту крепко влетит. Его это уму-разуму не научит, но ты – запомнишь и больше не позволишь ему так себя вести. Не волнуйся, голову ему не отрубят, в цепи не закуют и в крепость не посадят. Даже к позорному столбу не выставят. Ну что смотришь так жалобно? Все равно не выпущу.

– Что с ним сделают?

– Да уже, наверное, сделали. Ничего страшного. Выдерут. Поступил как мальчишка – накажут как мальчишку. Плакать собралась? Не вздумай себя винить, тебе бы и в голову не пришло уйти в город. Это была его идея… а уговаривать он умеет.

Открылась и закрылась дверь, и Маркус выпустил Лену. Шут виновато развел руками. Держался он неестественно ровно, но Лену отстранил:

– Не нужно. Ничего страшного. Надо сказать, Родаг был потрясен, когда я сам пришел и попросил наказания. Думаю, если б я этого не сделал, было б существенно хуже.

– Сидеть-то сможешь? – прагматично поинтересовался Маркус. – Карис хочет пригласить нас на ужин.

– Сидеть? Сидеть смогу. А Карис меня не отравит за то, что я Лену подверг опасности?

– Слабительного разве что подсыплет, – фыркнул Маркус. – Но это тебе только на пользу пойдет.

– На пользу?– запротестовал шут. – Да я и так худой!

Лена села на кровать Маркуса.

– Что за дикий мир? Как можно не ребенка, а взрослого человека выдрать?

– Плетью, – пожал плечами Маркус. – Плеть кожу не рвет, в отличие от кнута, от десятка плетей еще точно никто не умирал, и этот не умрет.

– Не умру, – подтвердил шут. – Зато осанка какая горделивая стала! Лена, ну ты только посмотри, как я держусь! Любой аристократ позавидует. Правда, барон Гарат? Кстати, а ты в самом деле барон?

– Как всякий Гарат, – пожал плечами Маркус. – Не подался бы в Проводники, был бы графом.

– Не был бы, – подумав, заявил шут. – Но на твоей могильной плите было бы написано: «Под камнем сим покоится доблестный граф Маркус Гарат, коего оплакивают любящие праправнуки». А рассказал бы ты Лене о второй эльфийской войне.

– Не хочу я ей о войне рассказывать.

– Надо, – как-то даже сурово произнес шут. – Чтобы не питала иллюзий относительно эльфов и их отношения к людям. Расскажи ей, что эльфы делали с пленными.

– Ничего не делали, – резко ответил Маркус, – потому что они не брали пленных. Города – брали, а пленных – нет. Вырезали всех. Но вырезали, а не скармливали собакам заживо. Я могу понять твое отношение к эльфам…

– У меня нет никакого особого к ним отношения, поверь, – перебил шут. – Я сам полуэльф.

– Человек ты, – покачал головой Маркус. – Просто человек. И что с того, что ты проживешь дольше и видишь дальше? А ты хочешь ее настроить против. Не надо. Она не дура, пусть разбирается сама. К тому же в Сайбии давно нет проблем с эльфами. На месте тех, кто напали на вашу ферму, могли быть и люди.

Шут сел рядом с Леной.

– Она не может забыть эльфов, – тихо проговорил он. – Ей жаль их.

– Мне их тоже жаль. Никто не заслуживает такой смерти. Зря Владыка сказал ей…

– Не сказал бы, может, сейчас собаки переваривали бы мои внутренности, – усмехнулся шут. – Он ничего зря не делает. Думаю, это была его благодарность. Не нам с тобой, сам понимаешь, а ей.

Лена закрыла лицо руками и, как мантру, начала монотонно повторять про себя: не плакать, не плакать, не плакать… Не очень-то она верила в волшебную силу своих слез, но верили они – циник Маркус и ни во что не верящий шут, поэтому Лена давилась то ли слезами, то ли воздухом и твердила заклинание «не плакать». Эльфов было даже не жалко. Она испытывала ни с чем не сравнимый ужас при мысли о том, что Лиасс, или его правнук, или Ариана не погибнут в бою, а попадут в плен живыми. Она видела воспоминание Лиасса отчетливее, чем свои собственные, и невольно представляла себе, как смотрят от косого креста глаза цвета морозного неба… И никуда и никогда не уйдет от нее эта чужая память.

Маркус почти насильно влил в нее полный стакан вина. Вот бы взять их обоих и привести в свой мир…

Совсем дура. Вот уж кто будет там чужим, так это шут со своей правдой. А она сама-то кому нужна? Папе с мамой. Ну, подруги будут вспоминать. А каково родителям? Не плакать… не плакать…

Оказывается, это она уже говорила вслух, чужим сдавленным голосом. Маркус гладил ее по спине, шут стоял на коленях у кровати и держал ее руки в своих. Никто никогда так о ней не заботился.

– Ты можешь вернуться, – сказал Маркус. – В любой момент. Хоть сейчас. Можешь остаться там, можешь сказать, что хочешь начать новую жизнь и уехать далеко-далеко. У тебя есть возможность выбора. Если ты уйдешь домой, мы оба поймем.

Домой. Уйти домой. В спокойный мир телевизионных страстей, очков с пластиковыми линзами и тесной дружественной обстановки пазика в час пик. Туда, где эльфы – придуманные персонажи со смешными ушами, шуты – понятие условное, а проводники разносят чай по купе. Где на казнь – мораторий, где короли только в далеких Англиях и Непалах, чтобы погулять в Бугринской роще, нужно сесть на автобус и проехать через мост, а не нанимать лодку. Где ни один мужчина за столько лет не сказал: да, Ленка, ты некрасивая и немолодая, но какая, к черту, разница, если ты мне нужна. Где собак не приучают к вкусу эльфийского мяса. Где есть живопись, опера и Стивен Спилберг, а на сцене не поют, а жалко сипят в микрофоны или прыгают козлами под фанеру.

– Останься, Лена, – умоляюще произнес шут. – В моей жизни наконец-то появился смысл. Не шикай на меня, Маркус, да, я только о себе думаю, а я и не хочу ни о ком больше думать. Лена, ты мне нужна, как никто никогда нужен не был. Я все сделаю, все, что ты захочешь, только не уходи. Лена, ведь я тебе нужен. Ты же понимаешь, что я тебе нужен.

– Ну зачем ты ее подталкиваешь, – укоризненно, но уж никак не осуждающе сказал Маркус. – Пусть бы она сама…

– Не может она пока сама. Ты разве не говорил, что она ни жизни не видела, ни смерти, ни любви? Так вот сейчас – видит! Ты считаешь, это ничего не стоит?

Лена одной рукой прижала голову шута к своим коленям, другой обхватила Маркуса за плечи и все-таки поплакала. Чуть-чуть. Слез и было-то всего ничего. Мужчины ее не трогали, дали успокоиться, а ей и правда после этих нескольких слезинок стало легче. Маркус крякнул и сообщил, что он пойдет отказывать Карису, но Лена остановила: не надо, все нормально, пойдем на ужин и вообще будем вести светскую жизнь. Маркус тут же придумал другой повод оставить из одних: «Ну пойду скажу, что мы придем». Шут сел на его место, обнял Лену, ласково, как ребенка, заставил прилечь, а сам просто сидел рядом и держал ее за руку.

Ужин прошел не так весело, как предыдущий, однако Карис не догадался ни о чем, а некоторую напряженность списал на неважное самочувствие шута после наказания – он был в числе посвященных и, по его признанию, сам бы в процессе поучаствовал: Светлой-то ничего, а вот этого дурака точно могли зарезать.

А ночью шут опять пришел, и прогнать его Лена не смогла, несмотря ни на какую его неестественно прямую осанку. Ему это и не мешало, и Лена бы забыла совершенно, если б не проснулась посреди ночи по естественным причинам, а шут не спал бы на животе. Спина у него выглядела, по мнению Лены, жутко, и заснуть она не могла, теперь уже от жалости, у нее просто сердце кровью обливалось, а слезы лились непрерывным потоком, но внутрь.

Он открыл глаза, как-то сразу – он вообще просыпался мгновенно, увидел несчастное лицо Лены и всполошился:

– Что? Что случилось?

– Твоя спина случилась.

Шут рефлекторно попробовал посмотреть на свою спину, ничего не увидел и, спрыгнув с кровати, подошел к зеркалу. Наготы он не стеснялся, как и Лиасс. А Лена даже в туалет в халате ходила.

– А что спина? Нормальная спина. Лена, честное слово! Через пару дней и думать забуду. Вот почему тебе мою спину жалко, а ухо не жалко? Ты только посмотри, что Маркус с ним сделал! Нет, ты посмотри! – Он начал совать Лене ухо прямо в лицо (ухо и правда было красное и припухшее… и заостренное сверху) и жаловаться на жестокосердного Маркуса и в конце концов развеселил. – Лена, не обращай внимания. Я действительно заслужил наказание.

– А тебе не приходило в голову, что людей просто нельзя бить плетью в наказание?

Он улегся поперек кровати, положив голову Лене на живот, и подумал:

– Нет, не приходило. А почему? Как еще можно наказать не за преступление, а за провинность? Штраф? Так с меня взять нечего. Посадить в крепость на неделю? И кормить за счет казны? Выставить к позорному столбу? Нет уж, пусть лучше десяток плетей. Ты видишь, я уже на спине лежу.

– Не лежи, больно ведь.

– Ну больно, – переворачиваясь на бок, согласился шут, – но вовсе не так, как тебе кажется. И даже не так, как кажется Маркусу. Я говорил, что эльфийская кровь сильнее? А эльфы выносливее и терпеливее людей. И вообще… Вот при прежнем короле всем доставалось. Гневлив был и скор на расправу. Я в те времена частенько… с горделивой осанкой ходил. А то еще случалось королевским кулаком получить, а папенька был не чета сыну – на голову выше да крепче. Я молодой совсем был, глупый, еще не умел приспосабливаться. А вот однажды осерчал он крепко и всыпали мне тридцать плетей… Это было неприятно. Даже очень. Не хочешь знать, за что?

Лена пригладила его хронически встрепанные волосы.

– Ты и сам сейчас расскажешь.

– А то! Расскажу, конечно. Хватило у меня ума приударить за королевской… хм… подругой. А поаккуратнее быть ума не хватило. И застукал он нас в самый, можно сказать, пикантный момент. Мне сразу в ухо, а уж потом и выпороли.

– А с ней что было?

– То же самое, – вздохнул шут. – Кроме в ухо. Дама, правда, не дожидаясь и десятой плети, предусмотрительно в обморок упала, так что ее помиловали. Я тоже хотел, но вовремя понял, что все равно не поверят. Ну, ее из дворца-то турнули, а мне пришлось через два дня гостей веселить. Так хоть бы на аллели играть заставили, а то ведь жонглировать да кувыркаться. Вот какой жестокий он был человек. Пожалей меня, а?

Лена почесала его за отшибленным ухом, и шут очень натурально замурлыкал.

– Он был крут, но справедлив. Когда он умер, я хотел было уйти, но Родаг попросил меня остаться. А он совсем на отца не похож. Зря руками не махал, особенно тогда, да и сейчас… знаешь, раньше король двух палачей держал, чтоб посменно работали, а у Родага один вон пузо отъел от безделья. Я, наверное, у него первый был за неделю.

– А что, редко казнят?

– Нечасто. За мятеж казнят, за убийства. Разбойников казнят… да, считай, за те же убийства. Вот в прошлом году одного насильника поймали, на девчонок малолетних нападал, животное. Четвертовали бы непременно да оскопили для начала, так не дожил до казни, в крепости арестанты насмерть забили. Знаешь, в королевстве порядок. Гораздо лучше стало, чем когда я мальчишкой был. Можно спокойно по дорогам ездить, а то, бывало, караваны собирали, охрану нанимали. Охрану, конечно, и сейчас лучше нанять, но не отряд уже, а одного-двух рубак.

– А что все-таки у тебя произошло с Родагом?

Шут помрачнел, и Лена тут же укорила себя за неделикатность и прижала ему губы пальцем. Палец он поцеловал и улыбнулся, хотя и вовсе не весело.

– А ты ведь и так догадываешься. Мы с Родагом всегда ладили. Больше чем ладили. Ну я и понадеялся, что и у шута может быть друг. Позволил себе лишнего…

– Посмеялся?

– Смеяться мне как раз было можно. Нет. Поспорил. Попробовал с позиции логики убедить его в том, что решение он принял неправильное. Ну и получил по морде. Да если б кулаком… Он дал мне пощечину, да такую… весьма королевскую. И поставил на колени. Вижу, не одобряешь. И Маркус бы не одобрил. Маркус, видишь, от эмоций – в ухо. Это понятно и даже не обидно. К тому же я при желании мог ответить ему тем же. А королю не ответишь. Знаешь, он так и не понял. Потом держал себя как ни в чем не бывало, о личном говорил. Ну, и я тоже. Только спорить больше не пытался.

– Тогда ты и выпрягся, да?

– Нет, выпрягся я раньше, но держался еще дольше. Это уж в последние месяцы никаких сил не было. Словно щелкнуло что-то – и как отрезало. Чувствую, что не туда несет, а остановиться не могу. Словно на прочность всех проверял. Вот и допроверялся. Только ты знаешь, я страшно этому рад. – Он потянулся и погладил ее по щеке. – Угадай почему?