Альфа для центавры

Глава 6

Глава 6.

Вода помнит имя

Утро на Ксантаре пахло мокрым камнем и тёплой зеленью. Под куполом было светло — не ярко, а как в детстве, когда кто-то включал ночник на кухне и забывал выключить: мягкий, домашний свет, в котором ничего не страшно. Океан внизу дышал размеренно, и от этого дыхания хотелось жить так же — длинными, ровными вдохами.

— Сегодня — вода, — сказала Татьяна своим, и голос получился уверенным даже без усилия. — Все умеют плавать под куполом, все знают, что делать, если судорога, и никто не геройствует в одиночку.

— А если у меня героизм врождённый, я от него справку принесу, — проворчала Алла, завязывая платок. — Но ладно, сегодня буду приличной.

— Сегодня все приличные, — подхватила Лина. — Приличие — это когда на берег возвращаемся в том же составе, что и на воду ушли.

— Я боюсь бабочек, — напомнила Нина, — а с водой у меня… уважительные отношения.

— Идеально, — сказала Татьяна. — С водой надо именно так: уважать, а не «бороться».

Дом, как будто поддерживая тему, выкатил из стены узкий шкафчик, где на полках лежали полупрозрачные пласты — тонкие, как кожура лука.

— Мембраны, — пояснил Элиан, появившись бесшумно. — Поддерживают тело, держат тепло, не мешают коже чувствовать. Надевайте на плечи и грудь, как жилет. Для первых занятий — лучше так.

Рион уже стоял у выхода — с тем видом людей, которые в воде чувствуют себя как дома. У него на запястьях — узкие кожаные ремни; казалось, он надел их не для красоты, а чтобы руки «помнили» силу. Каэль — у порога, опирается плечом на колонну, глаза темнеют, когда кто-то смеётся слишком громко. В его позе было что-то из огня: ровный жар, который не щадит никого — ни себе, ни другим.

— Распределение простое, — сказала Татьяна, принимая мембрану. — Я с Ниной и Олесей. Алла — с Линой. Яна — с Полиной. Идём парами. Рядом — Элиан, Рион, Каэль. Нырять — не ныряем, пока я не скажу.

— Слушаюсь, капитан, — отчеканила Алла, но уголки губ всё равно не удержались.

Вода под куполом была иной: прозрачная до белых жил на камнях, плотная, как будто в ней растворено немного света. Шаг в воду оказался лёгким — мембрана обняла грудь, подтолкнула, и тело всплыло само, как лист.

— На спину, — сказала Татьяна Нине. — Смотри в купол. Он красивый, пусть отвлекает.

Нина послушно перевернулась, и лицо её было вдруг очень молодым — почти детским — в этой странной прозрачной воде. Глаза широко раскрыты, губы дрожат, но подбородок упрямый. «Живая», — отметила Татьяна и улыбнулась ей:

— Дыши. Вдох — четыре, выдох — шесть. Я держу тебя за плечо. Не утонешь, даже если захочешь.

— Я не хочу, — прошептала Нина. — Я вообще ещё ничего не хочу.

— Идеально, — повторила Татьяна. — Будем хотеть плавать.

Рядом, как тёплая скала, двигался Рион, поправлял мембраны, выбирал глубину, где ноги ещё могут коснуться дна, если паника. Он не говорил лишнего — «вытяни носок», «не жми плечи», «хорошо» — и от его голоса вода будто становилась плотнее.

— Ты красивая, когда слушаешь, — заметил он тихо Татьяне, когда Нина, наконец, позволила воде держать себя сама.

— Я красивая, когда командую, — возразила она. — И когда не спорю — тоже.

— То есть всегда, — подвёл итог Рион, и Татьяна предпочла сделать вид, что не слышит. Хотя слышала — всем телом.

На мелководье Яна попыталась изобразить «дельфин-стайл», булькнула носом, вынырнула и торжественно заявила:

— Я — морская богиня. С маленькими техническими проблемами.

— Это называется «учусь», — сказала Полина, сдерживая смех. — У меня медицинский, а плавать я тоже училась, а не родилась.

Алла в это время спорила с водой — громко и азартно, как с продавщицей на рынке: «Не дави мне в уши! Отстань от волос! Я упрямая, знай!» Вода ей, кажется, отвечала — мягкими толчками, и через пять минут Алла плыла вполне прилично, ворча при каждом вдохе, что «это я так дышу, не думайте».

Олеся держалась строго — по делу, без лишних слов. Она вернула себе привычное средство — циничное замечание — только один раз: когда под её ладонь проскользнуло прозрачное, как стекло, существо с длинными ресницами.

— Это кто? — спросила она, не повышая голоса.

— Рыба, — сказал Каэль, оказавшийся в воде в два шага. — И не смей её трогать, она на тебя похожа.

— В смысле красивая? — невозмутимо уточнила Олеся.

— В смысле не трогай, — отрезал он, но в голосе прозвучала улыбка.

Татьяна поймала себя на том, что смеётся — не громко, но так, что плечи перестали быть тяжелыми. Она перевернулась на живот, сделала длинный скользящий гребок и вдруг ощутила: вода отзывается. Не просто держит — слушает. Как дом. Как купол.

— Чувствуешь? — рядом, как ниоткуда, оказался Элиан. — Вода — не просто вода. Она запоминает движения, возвращает лучшее.

— Как люди? — поддела Татьяна.

— Люди часто возвращают худшее, — мягко сказал он. — Вода — щедрее.

Она хотела ответить, но в этот момент что-то тонко дрогнуло под ребрами — как будто Песня Кромки коснулась её, только мягче, как рукой по волосам. На секунду Татьяне показалось, что вода произнесла её имя. Не полностью, а в крошечных волнах: «Та…я…на…»

Глупость? Эффект дыхания? Она не успела решить.

— На берег, — сказала она. — Пауза. — И первой пошла к светлому камню, где дом уже выставил плоские чаши с горячим настоем.

На камне было тепло. Мембраны снимались легко, как кожа после купания в речке. Женщины сели кругом, тянулись к чашам, смеялись громче, чем до воды — так бывает, когда страшное немного отпустило. Лина подсушивала волосы тонким светом ладони — дом подхватывал её движение, и из воздуха выпадала узкая полоска тепла.

— Я горжусь вами, — сказала Татьяна, и все тут же вразнобой осадили её «Да ладно!», «Перестань!», «Мы просто поплавали!»

— Я серьёзно, — улыбнулась она. — Я вижу, как у вас в глазах появляется место для «не боюсь». Это много.

— Место уже занято, — пробормотала Алла. — Там теперь поселилась моя новая любовь. Зовут «я наконец-то не тону».

— А моя — «я боюсь бабочек, но не воды», — хрипло сказала Нина, смеясь и глотая чай.

Рион присел рядом, не вмешиваясь, только следя, чтобы никто не затрясся от холода. Каэль стоял чуть в стороне, как сторожевой огонь. Элиан сел на камень через шаг — так, чтобы не «нависать», но быть в поле её взгляда.

— Песня была, — сказала Татьяна, когда смех схлынул. — Не прямо, но… эхо.

— Кромка? — поднял голову Элиан.

— Нет. Вода, — ответила она. — Но… со смыслом. Или мне так хочется.

— Если тебе хочется — значит, так и будет, — бесцеремонно вмешалась Алла. — Ты уже должна была понять: вселенная подстраивается под Альфу. Это закон.

— Это закон твоей вселенной, — заметила Олеся, но улыбнулась.

— И моего хорошего настроения, — Алла не сдавалась.

— Песня могла быть ответом, — тихо сказал Элиан. — Дом учится вашим голосам. Вода — тоже. Когда вы говорите хором «мы», звучит сильнее, чем «я». Ты задаёшь тон, Татьяна.

— Знаю, — ответила она. — Поэтому дышу медленнее, чем хочется.

Каэль кивнул одобрительно — редкость. Рион протянул ей полотенце. Она взяла — не как «помощь нуждающимся», а как «должное тому, кто держит круг».

Днём совет прислал знак — не срочный, но приглашение: «вечером — разговор». Дом выложил над входом узор — восемь листьев, вписанных в круг. Женщины притихли ненадолго, но как только на кухне зашипели лепёшки, жизнь вернулась на место: нужно было резать зелень, убирать тарелки, объяснять дому, что «аукцион» — плохое слово, а «полдник» — хорошее.

— Скажи честно, — шепнула Лина, когда Татьяна, наконец, села на краешек лавки на две минуты. — Ты боишься?

— Конечно, — ответила Татьяна. — Страх — как ремень безопасности. Без него вылетишь в окно. Но ремень не должен душить.

— Я буду рядом и держать ремень, — сказала Лина и пошла собирать пустые чашки — потому что «держать ремень» у неё всегда выражалось в делах.

В дверь заглянула Саира — легко, как приходит ветер. На виске у неё — свежий знак: тонкая серебряная ветка.

— Я пришла сказать: в Совете сегодня будет мягко, — произнесла она. — Но чужие упрямы. Они будут улыбаться.

— А мы — говорить, — ответила Татьяна. — Спасибо, что пришла.

— За «спасибо» дом даёт хороший сон, — улыбнулась Саира и, чуть помедлив, добавила: — Если будет совсем тяжело — положи ладонь на воду и попроси её «помнить». Она умеет.

— Ты сейчас говоришь загадками, — честно сказала Татьяна.

— Я говорю словами, — возразила Саира. — Просто они слишком простые.

Совет собрался в круглом зале под высоким куполом, где воздух звучал, как струна. Пахло камнем, сухими травами и чем-то морским. На стенах не было оружия, только резные знаки — листья, птицы, волны. Трое — Элиан, Рион, Каэль — встали по бокам, не как «владельцы», а как «грани». Женщины остались в глубине, но так, чтобы видеть глаза.

Татьяна вышла в центр. Она не любила пафос, но сейчас позволила себе стоять прямо, как на параде. Пусть смотрят. Пусть запоминают.

— Мы — земные, — сказала она, и голос без микрофона лёг ровно, без дрожи. — Мы благодарны за воздух и воду. За то, что нас не купили, а спасли. Мы знаем, что у вас законы и традиции — не бумага. Поэтому говорю просто: никаких «совместимостей» по требованию клана Орт. Никаких «смет» на чужие жизни. Никаких «прав на доступ». У нас есть выбор. Он — наш.

В зале кто-то шумно выдохнул. На три шага левее пожилой мужчина поднял ладонь — не прерывая, просил «можно?». Татьяна кивнула.

— Я — Радас, — представился он. — Мастер водных куполов. Я слушаю, как звучит слово «мы» в вашем голосе. Оно не «против». Оно «за». Это важно. — Он перевёл взгляд на троицу. — Вы подтвердите защиту? Прямо и публично?

— Да, — сказал Рион.

— Да, — произнёс Элиан.

— Да, — отрезал Каэль.

— Тогда мы ставим круг, — заключил Радас. — На ваших женщин. На ваш дом. И на ваше «нет».

— Спасибо, — сказала Татьяна. — Но есть ещё одна вещь. — Она на секунду замолчала, выбирая тон. — Улыбки клана Орт — это не «мир». Это — вежливость, за которой часто прячется насилие. Мы слышим улыбку, когда это шипение. И будем говорить вслух, если шипение усилится. Здесь, в этом зале. Без кулуаров.

— Это — по-настоящему по-нашему, — тихо произнесла Саира, и в голосах вокруг прошёл лёгкий, одобрительный ропот — как ветер в листьях.

— И ещё, — добавила Татьяна, — если кто-то из ваших мужчин снова захочет «подарить знак уважения» на мою руку — пусть сначала спросит у Совета. И у меня. В таком порядке.

На последних словах из глубины зала кто-то невольно хохотнул. Элиан не улыбнулся, но серебро в его глазах стало теплее. Рион кивнул коротко и с явным одобрением. Каэль усмехнулся открыто: «наконец-то кто-то сказал это вслух».

Совет завершился проще, чем ожидалось: не было «взвешиваний» и «если», было короткое «ставим круг» и длинное «будем рядом». Клан Орт не объявляли вслух — но воздух помнил их имя, как оставленный на столе нож: мы видим, мы не трогаем, но это нож.

Ночь пришла тихо. Дом звучал шепотом, женщины смеялись в своих комнатах — тихо, устало, как смеются люди, которые сегодня жили, а не выживали. Татьяна вышла на террасу, положила ладони на камень и вспомнила слова Саиры: «положи ладонь на воду и попроси её помнить».

— Какая я, к чёрту, мистичка, — усмехнулась она, но всё равно спустилась к лужайке, где в камне была чаша с водой — купольный «зеркальник». Вода в нём всегда была гладкой, как стекло.

Она опустила ладонь. Вода охватила кожу прохладой, как дыхание. Татьяна закрыла глаза и сказала шёпотом:

— Помни добрые слова. Помни наш смех. Помни — что мы «мы».

Пальцы вдруг кольнуло тёплым — не болью, а как если бы вода кивнула. На секунду поверхность дрогнула, и в слабом свете зелёной луны Татьяне показалось — или и правда? — что на воде тонко, ниточной вязью, всплыло её имя. Не полностью, конечно; три лёгких штриха, три волны: «Та—я—на». Потом всё исчезло.

— Тебя слышно за три комнаты, — раздался рядом голос Каэля. — Когда ты шепчешь воде.

— Значит, мне нужно шептать громче, — ответила она не оборачиваясь.

— Значит, тебе нужно спать, — сказал он, уже мягче. — Ты день держала круг, ночь — не твоё время. Ночь — работа других.

— Которых «других»? — спросила она и подняла глаза. Элиан стоял в двух шагах, как тень света. Рион — в дверях, как тёплая арка. Они не перегораживали ей путь — они были путём.

— Тех, кто будет сидеть на перилах и считать волны, пока ты спишь, — ответил Рион, простодушно и честно.

— Тех, кто успокоит дом, если он вспомнит плохое слово, — добавил Элиан.

— Тех, кто отрежет руку, если она потянется не туда, — завершил Каэль.

— Красиво живёте, — сказала Татьяна. — Как в сказке для взрослых.

— Это ты нас так живёшь, — отозвался Рион.

— Я просто называю вещи своими именами, — поправила она. — Вы — стена, воздух и огонь. А я — слово. Пожалуйста, не путайте.

— Мы не путаем, — сказал Элиан. — Мы — добавляем.

— «Пожалуйста, не добавляйте без спроса», — сцитировала Татьяна саму себя и, не удержавшись, улыбнулась.

И в этот момент из-за Кромки — очень далеко — заначался тонкий световой след. Не корабль. Не сигнал. Скорее, как если бы кто-то провёл ногтем по стеклу. Песня Кромки ответила ниже, плотнее. Дом в глубине тихо вздохнул.

— Они не ушли, — сказал Каэль.

— Они терпеливые, — кивнул Рион.

— А мы — громкие, — заключила Татьяна. — И завтра у нас девичник-разведка. Маленький. На нашем берегу. Мы будем смеяться и учиться плести гребни, и пусть весь космос слышит, что мы — живы. — Она подняла глаза — на троих. — Но если они посмеют прийти под наш смех — мы скажем «нет» хором. И в воде тоже.

— В воде ты скажешь громче всех, — сказал Элиан. — Потому что вода уже помнит твоё имя.

— Тогда пусть запомнит и моё «нет», — сказала Татьяна. — На всякий случай.

Она повернулась к дому. Кухонная лампа уже горела. Дом, видимо, решил, что на «если что» сегодня можно и самому позаботиться. Океан пел низко, как большой зверь. Купол мягко держал небо. И ночь, наконец, перестала быть тем, где «кто-то ждёт», и стала тем, где «кто-то рядом».

Татьяна вошла, проводя ладонью по тёплой стене. Внутри было столько смеха за день, что теперь можно было позволить себе роскошь: уснуть без страховки из мыслей. Завтра будет вода, девичий смех, гребни, ещё немного ревности и, возможно, — снова Песня. А сегодня — дом. И слово, которое она сказала воде — «помни».

Вода запомнила. Она всегда запоминает лучшее.