Анастасия, боярыня Воеводина

Глава 6

— Виконт Мори, неужели вы выжили?

И столкнулся со спокойным, чуть насмешливым взглядом русского аристократа.

— Как видите, граф. Вполне, — спокойный ответ на французском, — но, если быть точным, виконт Мори почил там, под Псковом, а его тело занял его настоящий хозяин.

— То есть, вы изображали шотландца, там, перед королем? И срыв осады, простите, ваших рук дело?

— Срыв, да, но не катастрофа. Катастрофа на совести интендантов, столь неудачно расположивших продуктовый склад с горючим содержимым. Я такой армагеддон не планировал. Только взрыв пороха. Что бы спасти Псков. Король бы снял осаду, так как нового пороха ждать долго, а зима близко. А я бы остался вкладывать в голову Густава-Адольфа мысли о мире. И тогда он дал бы вам более четкие инструкции, чем сейчас, и мир бы уже заключили. Вот, скажите, на черта вам сдалась Ладога? Ясно же, что там вам жить спокойно не дадут. И торговлю вести тоже.

— И вы не боитесь так прямо заявлять мне, что вы, можно сказать, уничтожили половину шведской армии, пребывая около короля с поддельным именем по поддельным документам?

— Ну, имя было подлинным, такой человек существует, и документы его. Куплены за 50 бочонков дешевого виски. И вас я не боюсь. Так просто меня не уничтожить. Я не последний человек в России.

— Да хотя бы того, что я донесу королю о ваших подвигах, и он потребует вашей выдачи, как условие мирного договора.

— А это вы не сделаете. Во-первых, меня не выдадут, кстати, вот доказательство, пусть ваш толмач вам переведет. А во-вторых, тогда станет известно о втором моем деянии — предупреждении псковичей о штурме со стороны Варлаамовской башни. Только я не помню, кто показал мне планы покойного Эверта. Не припоминаете?

— Вы страшный человек!

— Это правда! Инокиня Марфа, которую сейчас именуют государыней, называет меня змеем, и радуется, что я из клана сторонников Романовых. Кстати, попросите перевести это письмо. Вам будет любопытно узнать, что она собирается стать крестной матерью одного из моих сыновей. Скорее всего, второго. Думаю, что церковь не одобрит, если крестными родителями станут сразу мать и сын. Месье, вы переводите, не стесняйтесь!

Толмач перевел. Лицо Делагарди позеленело. Силен противник, придется как-то договариваться!

— Хорошо, какие условия мира вас устроят?

— Забудьте про Ладогу, и узнайте у Меррика, сколько сможет нам ссудить король Яков, так как в казне России денег нет, в том числе и по вашей вине, Якоб. Именно столько и следует указать в договоре. Остальное мелочи, согласуют и без нас. Не расстраивайтесь, Якоб. К тому же вас ожидают гораздо более выгодные перспективы после заключения мира. Сейчас, когда бедного Эверта нет в живых, король хочет учиться мастерству военноначальника именно у вас. Стать его наставником и получить все почести, таковому причитающиеся, что может быть почетнее. И потом, вам светит роль наместника Эстляндии и Лифляндии. Второй, когда вы ее завоюете. И король хотел отдать вам в ленное владение замок Лекё и прилегающие к нему земли, зная, как вы переживаете о потери земли и фамильного замка во Франции! Согласитесь, это более почетно сидения в Ладоге и выколачивания пошлины у несчастных купцов!

— Откуда вы это все берете?

— От Густава-Адольфа, конечно. Он все это излагал своему другу, виконту Мори, пока тот был жив. Жаль, что ему пришлось умереть, такой молодой! Вы же понимаете, как много он мог бы совершить, останься в живых!

— Не дай Бог! Я так полагаю, что этому молодому человеку на небесах пребывать лучше, чем возвращаться на грешную землю!

— Вот и договорились!

Якоб Делагарди и Михаил Муромский пожали друг другу руки и разошлись.

После обеда Делагарди что-то долго выяснял у Джона Меррика. Потом вновь начались переговоры. На удивление быстро согласовали передаваемые обратно русским города. Новгород, Гдов, Порхов, Старую Руссу, Сумерскую волость, и, наконец-то, Ладогу. Насчет контрибуции шведы тоже поумерили аппетиты. Уже не фигурировали немыслимые суммы в виде 150 тысяч ефимков, торговались от 50 до 10 тысяч. Делагарди пообещал написать королю и спросить, ниже какой суммы ему отступать нельзя. К обеду проект договора был почти согласован. В сочельник утром согласовывали мелочи, типа порядка разграничения территории, перемещения жителей, желающих поменять место пребывания, торговые вопросы. Закончили рано, пригласили шведов на Русское Рождество. Делагарди со стороны наблюдал за Михаилом. Явно молодой человек пользовался уважением даже у лиц старше его по возрасту. Знатоки русских обычаев говорили, что тут еще играет роль происхождение. Он самый знатный среди участников переговоров. Рюрикович, прямой потомок того самого вождя викингов, которого позвали править на Руси. Так что по некоторым российским законам, если бы он предъявил претензии, то главой делегации могли назначить именно его, невзирая на возраст. Но Муромский умен, и своей знатностью не пользуется. Хотя, недавно, Михаил Романов выделил его из рода Муромских, дав свой собственный титул, князя Воеводина-Муромского. Среди русских ходят даже слухи, что они с царем побратимы, принесли друг другу кровную клятву вечного братства! Якоб был рад, что послушался здравого смысла, и не стал раздувать историю виконта Мори.

Наконец, пришло письмо короля. Он соглашался на любую сумму, которую он мог бы получить сразу, но не менее 15 тысяч ефимков. Джеймс обещал 20. Ее и внесли в окончательный вариант договора. Проект послали в Швецию и в Москву для одобрения правителями. Михаил хотел отвезти сам, но Мезецкой упросил его остаться — с появлением Михаила Делагарди стал более сговорчивым. Князь прекрасно понимал молодого отца, но скрепя сердце надавил на его чувство долга. Вдруг шведский француз опять начнет юлить!

Особенно, после того, как в разговоре с посланником Делагарди тихо, по-шведски попросил его передать Густаву, что имеется небольшой шанс выбить из Московского царя побольше денег, и спрашивал, не стоит ли потянуть переговоры подольше, так как усиливаются разговоры о походе Владислава на Москву, за короной. Тут вмешался Михаил, на ломаном, но вполне понятном шведском он указал Якобу на его недостойное поведение, отметив, что скорый мир на руку шведскому королю, что бы пока Владислав уводит часть войск в Россию у шведов открываются возможности по захвату Лифляндии. Так что Делагарди не стоит разочаровывать своего короля из-за пригоршни монет!

Швед задумался и махнул рукой посланцу, велев ничего не передавать королю!

— Какими еще талантами вы обладаете, Михаил? — спросил Мезецкой, когда они остались наедине, — мне говорили о франкском, аглицком и немецком языках. Но не о знании шведского языка!

— Я его выучил на всякий случай. Наткнулся по дороге домой после Лебедяни на беглого шведа, он боялся казни за то, что заколол соперника на дуэли. Вот я его пригрел, и попросил в благодарность научит меня шведскому!

— Вот, а вы уехать хотели. Я вас понимаю, детей увидеть хочется, но подождите, сейчас они только плачут и пачкают пеленки. Вот через месяц, а то и больше в них появится что-то осмысленное! Поедите не с проектом, а с договором подписанным, больше почета будет!

— Я дочку только при рождении увидел, а потом, когда вернулся, полтора годика ей уже было! Не хотел бы, что бы история повторилась!

— Такова наша служба царская! России служим! В неспокойное время живем.

— Это точно. Сигизмунд давно хотел Владислава на нас натравить! Но то турки мешали, то шведы. Да и королевич в военном деле смыслит мало. Но, видимо, допек! Владислав сам не так страшен, как его напарник, гетман литовский, Ян Кароль Ходкевич. Тот вояка опытный!

— Откуда знаешь?

— Так я целую зиму у Великого канцлера Литвы, Сапеги, просидел. Наслушался, да и познакомился лично. Потом уже к шведам подался.

— Круто. Тяжело пришлось?

— Тяжело. Сами же сказали, такова служба царская!

Ответ в этот раз был получен быстро. Проект одобрен с обоих сторон. Густав-Адольф, как будто случайно оказался в Ревеле, море, местами замерзшее в зимний период пересекать не пришлось. Так что в один из последних дней сеченя (февраля) договор был подписан и посольства разъехались по своим столицам, отдавать его на ратификацию правителям. Густав-Адольф времени не терял, и, как только просохли дороги ударил по Лифляндии. Захватил Перов и Динамюнде, и готовился выдвинуться к Риге. Но был остановлен гетманом Литовским, Радзивиллом, которому перекинули войска, ранее отобранные у готового напасть на Россию Владислава для защиты от турок. Турки в этом году не напали и войска пригодились против шведов. Так, Столбовский мир позволил отсрочить очередную войну с поляками. Ну, не совсем отсрочить, просто уменьшившейся армии Владислава пришлось почти на весь год увязнуть в небольших и не всегда успешных стычках с русскими войсками под Калугой, Вязьмой, и Можайском, причем главный успех был одержан под Дорогобужем и то благодаря предательству его воеводы Ададурова. Приблизиться к Москве до зимы не удалось.

Михаил Мурманский спокойно провел этот год с семьей. Много общался с Михаилом, посочувствовал ему в деле его сорвавшейся свадьбы. Михаил, тайно от матери имел сношения с охраной его бывшей невесты в Тобольске, ему сообщали, что она поздоровела, так как на то скудное содержание, что ей выделили, так любимые ею сласти и жирную птицу есть каждый день, не удавалось. На постной еде она похудела и похорошела. Так что Михаил питал надежды, что мать смягчиться со временем. Упрям он был порядочно и раньше, упрямым и остался. Марфа была обеспокоена тем, что он даже заикаться о новом смотре не разрешал. Она часто жаловалась Мише на упрямство сына, когда навещала крестника, Федора. Муромский разводил руками. Он даже предложил Марфе рассказать всю правду об «обнаружении» потерянной дочери Хлоповыми. И предупредить сына о последствиях брака с самозванкой. Но тогда вскрылась бы правда о неблаговидной роли Салтыковых и старицы Евникии. А подставлять племянников и сестру Марфа еще была не готова. Но клятвенно обещала, что пустит это оружие в ход, когда не останется другого выхода. Пока же Миша посоветовал ей набрать к себе побольше хорошеньких родовитых барышень, по типу фрейлин у Западных королев, тогда будет надежда, что видя перед собой каждый день такой цветник, сердце молодого царя дрогнет, и он соблазнится какой-нибудь красавицей. За совет получил благодарность и снова прозвище «змей».

Тем временем наступил 1618 год (7126 год от сотворения мира). С наступлением весны пошли тревожные вести из Запорожья. Гетман Сагайдачный заключил договор с Сигизмундом и полностью перешел под его руку. Не все запорожские казаки были согласны, но большинство соблазнилось обещанным коронным жалованием, и около 20 тысяч войска у него набралось. Проверенные в битвах с турками рубаки. Сигизмунд, конечно, обманул. Жалование получили только 1000 приближенных к гетману казаков. Говорили, что король даже смеялся над доверчивыми казаками. Но договор заключен, регалии — бунчук, булава и прапор получены, пришлось подчиняться. Особого единогласия в войске не было, но все надеялись на добычу в едва оправившихся от смуты русских городках. И как просохла земля вся эта орава двинулась на Москву. Впереди была Засечная Черта.