АНДРЕА
«Добрые дела вершится бескорыстно… потому что так надо». — Мистер Голд
В голове все время всплывает мой первый день в академии. Со мной не случилось ни одной хорошей вещи. Ладно, я драматизирую. Фэллон случилась, и я так благодарна, что встретила ее. Она настоящая. Я рада, что встретила кого-то нормального в этом месте, где половина студентов, похоже, мертвы внутри.
Ну, по моим меркам она нормальная.
Она также приземленная, умная, и я просто обожаю ее саркастическую натуру и мрачное чувство юмора. Кроме нее, в моем пребывании в академии нет ничего даже отдаленно приятного. Ни одно из занятий меня не интересует, учителя кажутся запуганными подростками-задротами с деньгами, а мои одноклассники? Все эгоцентричные, самовлюбленные отродья, которых заботит только их внешний вид и роскошный образ жизни. Я не должна быть такой суровой, но после того, что эта безмозглая Барби сказала о моей матери в классе, я имею полное право быть осуждающей сукой.
Сейчас я пишу нашу первую работу для урока литературы. Мистер Гонсалес попросил нас написать работу на пять страниц, о нашем самом ценном предмете. Он разозлился после сцены, которую Кассия, Лукан и я устроили посреди его урока, поэтому дал нам это задание в качестве наказания.
Я почти закончила работу над статьей о моей самой ценной вещи — мамином ожерелье. Она подарила его мне перед смертью, и я им очень дорожу. Стук в дверь раздается за секунду до того, как Бенедетто объявляет о себе.
Странно, ведь за неделю, что мы живем под одной крышей, он ни разу не поднялся в мою комнату.
— Могу я войти, cara mia, — так странно, что такие добрые и вежливые слова исходят от этого безжалостного и лживого человека.
— Конечно, заходи, — отвечаю я. Ни за что на свете я не могу понять его намерений. Иногда мне кажется, что он искренне хочет видеть меня здесь, а иногда — что я просто пешка в какой-то извращенной игре. Бенедетто присаживается на кресло рядом с моей кроватью.
— Я знаю, что это трудный переход для тебя, но ты научишься любить это место, — говорит он мне, не оставляя места для споров. Я молчу, потому что, что я могу сказать? Он должен знать, что я не собираюсь оставаться здесь надолго.
Боже, это так неловко.
Я не знаю этого человека.
— Ты так напоминаешь мне его, — говорит он, глядя на меня с небольшой улыбкой на лице. — Mio figlio. Мой сын.
Я знаю всего несколько слов по-итальянски, и mio figlio — одно из немногих, которые я понимаю.
— Мой папа? — спрашиваю я. — Я мало что о нем знаю, только истории, которые мне рассказывала мама. — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Ты расскажешь мне о нем? — Я искренне хочу узнать больше о загадке, которой является мой отец. Я не могу покинуть это место, не узнав хотя бы немного больше о человеке, который разбил сердце моей матери и, как следствие, разбил мое, когда ушел от нас. Мама никогда не показывала мне его фотографии, и в нашем доме их не было. Казалось, она держала его только для себя. Я никогда не понимала, почему она решила держать его в секрете, но я слепо доверяла маме, поэтому никогда не сомневалась в ее выборе.
— Твой отец всегда был любознательным и бесстрашным ребенком. Mio bambino7 вечно попадал в неприятности и чуть не довел меня до пары сотен сердечных приступов, когда рос, — усмехается он, и я вижу, с какой любовью он относится к моему отцу, просто по обожанию в его глазах. Он открывает старый альбом и протягивает мне фотографию маленького ребенка. Этот ребенок очень похож на дядю Кассиуса. Те же светлые волосы и большие голубые глаза. Ребенок хмурится на того, кто стоит за камерой.
Да, это точно дядя Кассиус.
Он был милым ребенком, даже сейчас он выглядит так же, как на этой фотографии.
— Почему ты показываешь мне фотографию дяди Кассиуса? — спрашиваю я.
Он усмехается.
— Нет, mia cara, это твой отец, Деметрио. — говорит Бенедетто. Он замечает шокированное и растерянное выражение на моем лице и хмурится. — Ты ведь знала, что твой отец — близнец Кассиуса, не так ли? — Вот почему мама никогда не показывала мне фотографию отца. У него был близнец. Я не понимаю, почему она держала это в секрете от меня.
— Ах, нет. — Я встряхнула головой и прояснила свои мысли, прежде чем продолжить. — Это первый раз, когда я вижу фотографию своего отца. — Бенедетто хмурится и протягивает мне фотографию.
— Оставьте ее себе. Он хотел бы, чтобы у тебя была частичка памяти о нем. — Я беру у него фотографию и смотрю на нее.
Как бы я ни старалась это скрыть, но уход отца до сих пор причиняет мне адскую боль. Во мне живет маленькая девочка, которая хранила под подушкой письма, которые он присылал моей маме, и рассказывала друзьям, что ее папа уехал сражаться с драконами. Эта девочка разбита, потому что, как бы мама ни наполняла мою жизнь волшебством и любовью, в моем сердце была одна дыра, которую она никогда не могла заполнить. Эта полая часть меня слепо ждала, что ее отец все исправит и полюбит ее.
Теперь уже слишком поздно. Я потеряла не только мать, но и отца, так и не обретя его.
Бенедетто продолжает рассказывать мне истории о моем отце, и я вижу в нем ту часть, которую не замечала раньше. Да, он глава трех семей и бизнесмен, но сегодня я увидела отца. Отца, который похоронил свою жену и любимого сына. Сына, которого он явно любил больше жизни. Не знаю, почему он не говорит с такой любовью о Кассиусе и близнецах, но скоро я это узнаю. Он встает с кресла и направляется к двери, и прежде чем он поворачивается, чтобы уйти, я спрашиваю его: «Как ты думаешь, ты можешь рассказать мне больше о моем отце? Может быть, в другой день?» — Я не доверяю ему и уверена, что он что-то от меня скрывает.
— Конечно, bambina. С удовольствием. — Он улыбается, но улыбка не достигает его глаз. — Прежде чем я уйду, твои кузены предложили собраться вместе с детьми твоего возраста, чтобы отпраздновать твой приезд. Будет здорово, если ты познакомишься с детьми Вольпе и Паризи. Он смотрит на меня, а я подавляю желание закатить глаза.
Я очень сомневаюсь, что Лоренцо из тех, кто устраивает сборища, и уж тем более не в мою честь. В чем-то я уверена: эта ночь закончится для меня публичным унижением. Я не позволю им сломать меня, не позволю. Это то, что я просто не могу себе позволить.
— С удовольствием, дедушка. — Я намеренно называю его так. Мне будет проще, если я буду просто притворяться. — Могу я пригласить друга? — добавляю я.
— Конечно, bambina, спокойной ночи. — Он улыбается мне, прежде чем выйти из комнаты, и осторожно закрывает за собой дверь.
Я не позволю себе заботиться ни о ком в этом доме, потому что как только я позволю себе почувствовать, что принадлежу им, жизнь покажет мне самым умным и болезненным способом, что это не так. Я избавлю себя от еще одной душевной боли и сохраню свои стены такими, какие они есть, — нерушимыми.
Где никто не сможет причинить мне боль или, что еще хуже… бросить меня.