Ангелочек для бывшего мужа

Глава 6

Надежда

— Моя радость, — целую дочь и не могу отпустить с рук. — Какая же ты у меня сладкая! Какая же у меня красивая!

Ручки дочери взмывают вверх и хватают меня за волосы, потянув на себя. Это ее любимое занятие в последнее время. Дергать всех за волосы и бороды.

— А хватка у тебя, Ангелина, явно папина, — добавляет мама, смотрящая на нас со стороны. — Вцепившись раз, уже не отпускаете.

— Мам, — поднимаю на нее недовольный взгляд. — Не начинай, — молю ее.

Еще не отошла от встречи с Пашей, а она капает на мозг. Хотя я сразу попросила ее этого не делать. Пожалеть меня хотя бы сегодня. Ее желание — рассказать, что было, — я выполнила. Но на обсуждение сейчас не готова.

— А может, так оно и надо? — продолжает родительница проигнорировав меня. — Чтобы не отпускал и дурь из твоей головы выбил?

— Я же просила, мам.

— Надь, я понимаю, что он сделал тебе больно, — молчать мама точно сегодня не намерена. — Но любит он тебя, несмотря на проступок. Он с ней не спал! Лишь поцеловал и честно тебе во всем признался. Он тебя все эти годы искал! Любит тебя явно! Ну что ты ломаешься? Я бы на твоем месте его простила.

— Но ты не на моем месте, мам, — жестко отрезаю. — Ты не знаешь обо всех подводных камнях.

— Я лично за Пашу.

— Ну и будь! — восклицаю, не выдержав того, что она меня не слышит и в данный момент не уважает мои чувства и желания. — Но не смей с ним говорить обо мне.

— Сама разбирайся, но мне не нравятся игры, в которые ты играешь, Надя. Давно могла ему все рассказать и жить спокойно.

— Ага, — киваю. — Подай телефон, — прошу ее, указав на телефон, горящим экраном оповещающий о звонке от Маши, моей соседки.

Мама вкладывает телефон мне в руку, и я принимаю звонок.

— Алло, — отвечаю.

— Надя, здесь какой-то мужик по деревне ходил, — тут же обеспокоенно оповещает меня подруга. — Про тебя выспрашивал. Отец сразу его с ружьем погнал.

— Ты ему что-нибудь сказала?! — испуганно замираю.

Машка и вся ее семья об Ангелине знают. Не хватало мне, чтобы они случайно что-нибудь ляпнули. Тогда Паша точно меня не оставит.

— Папе? — переспрашивает. — Нет. Папе просто посторонние не нравятся. Ты же знаешь, — хмыкает она, но не отец Маши меня интересует. — А мужику, даже если бы хотела, — не успела. Папа его так гнал, что мне самой сбежать хотелось. Так смотрел… холоднее и злее льда!

— Дядя Федя мужик суровый, — тяну, облегченно выдохнув.

— Я следом за этим мужиком походила по деревне, — продолжает Маша. — Никто особо про тебя ничего не сказал. Они же решили, что он тебе в женихи набивается. Хвалили. Но не жених! Мужик этот с моих карт, который проблемы тебе принесет.

— Ага, — вздыхаю. — Маш, я пока уехала от дедушки. У меня и правда проблемы. Ты за моими пригляди. И за Ефимом тоже.

— А за ним-то зачем? — недоуменно переспрашивает, но я слышала, как радостно дрогнул ее голос от этой просьбы.

— Чтобы глупостей не натворил, — бросаю, улыбнувшись. — Ты же его знаешь. Полезет мне помогать и проблем себе наживет.

— С Ефимом не обещаю, но постараюсь выполнить твою просьбу, — важно отвечает, но я-то знаю, что будет за ним смотреть лучше, чем за другими. — А далеко уехала?

— Не могу сказать. Ефим место придумал. Сама не знаю, где я, — вру.

Для нее же лучше, если не будет знать.

— Ладненько, — вздыхает она. — Звони, если что. И фотографии нашей девочки присылай.

— Пришлю, — обещаю и отключаюсь.

Бросаю взгляд на маму.

Она все слышала.

Осуждающе смотрит на меня.

— Ой, и проблемы ты создаешь, Надь, — тянет она, недовольно поджав губы. — Не от Паши они. А от тебя! Придумала что-то в своей голове и живешь в этом мире. У людей бывают предательства и пострашнее поцелуя. У вас дочь! Только ради этого можно простить.

На мамины слова ничего не отвечаю. Я сама виновата, что она так рассуждает. Я не рассказала ей всей правды.

Остается родительница с нами недолго. Вскоре вызывает машину и уезжает. Провожаю ее и возвращаюсь к дочери. Мама Ефима выделила нам с Ангелиной довольно просторную комнату, и даже кроватку уже с соседями сюда затащили.

— Ну как вы здесь? — мама Ефима входит к нам. Старается говорить на русском, но, чувствую, разговоры у нас будут веселые.

На русском женщина говорит плохо, но то, что я ей говорю, понимает. У нее барьер именно на речь.

А я хоть и могу говорить на румынском, и понимаю, но скорее на разговорном уровне. То и дело проскакивают русские слова, не имеющие в моей голове перевода на нужный язык.

— Уснула, — указываю на дочь. — Можете говорить на румынском. Я так-то понимаю, о чем вы.

— Спит крепко? — спрашивает женщина шепотом.

— Да, — киваю, указав на своего ангелочка в кровати. — Может, вам помочь с чем-нибудь нужно? — поднимаюсь с кровати, где складывала вещи дочери в стопочки.

— У меня хозяйства нет, — хмыкает она. — Я на кухне сейчас рыбу жарю. Тебе ведь можно?

— А почему нельзя? — выгибаю бровь.

Раньше считала советы старших устаревшими, а сейчас начинаю понимать, что половина из них дельная. То же молоко, которое пропало. Таблетки пила — не помогали, а после смеси соседки словно все нормализовалось. Хватило дочь накормить и даже на ночь немного запастись.

— Диеты там всякие, — пожимает она плечами. Мотаю головой, и мы вместе покидаем нашу с дочерью комнату. — У меня когда дочь беременна была, то ей после родов многое запретили, потому что реакция у ребенка была, — объясняет свой вопрос мама Ефима.

— У Ангелины все хорошо идет, кроме цитрусов, — отвечаю женщине. — Но и на них реакция минимальная. Она у меня с отменным здоровьем родилась в этом плане. Никаких аллергий.

— Ну отлично, — бросает, подойдя к сковороде и перевернув рыбу. — Я тогда еще мамалыгу сделаю. Будешь?

— Может, помогу? — предлагаю ей.

— Как хочешь.

Мамалыга — это кукурузная каша, которую варят в казанке. Во время варки ты ее постоянно должна перемешивать и по окончании она твердеет. Становится похожа на кукурузный тортик. После этот тортик режут ниткой. Можно и ножом, но я еще с детства любила мамалыгу только из-за ее способа подачи. Затем свой кусочек можно есть со всякими добавками. Со сметаной, поджарками, помидорами, брынзой или с чесноком.

Как-то я готовила ее Паше. Он долго хохотал, когда я пыталась порезать торт ниткой и сказал, что дома меня одну больше оставлять не будет. И обещал наточить ножи.

Черт! Опять мысли к нему вернулись.

— Ты чего улыбаешься?

— Ничего, — отвечаю хозяйке дома, продолжая мешать кашу.

— Я все спросить тебя хочу, — немного смущенно, но все же решительно заговаривает она. — А Ангелинка — не дочь моего Ефима? Он сразу возле тебя крутиться начал. И к девочке хорошо относится. Может там…

— Нет, Ангелина — не дочь Ефима, — отвечаю ей, поджав губы. — А крутился он, потому что вы его так воспитали. Быть добрым к тем, кто нуждается в помощи.

— Это да, — тянет, и улыбка расползается по ее лицу. — Он у меня такой, — и тут же начинает хмуриться. — Не женится только. А ему ведь уже больше тридцати. У вас там ничего нет? Может, хоть шанс на отношения? Я не против.

— Нет, — качаю головой, вспомнив про Машку. Думаю, после того, как она за Ефимом будет приглядывать, невестка у матери Ефима все же появится. — Мы с ним скорее друзья.

— Жаль… Я уже внуков хочу, а он и не думает торопиться. Совсем меня не жалеет.

— Не нашлась еще та самая, — развожу руками.

— Найдётся она, если девушек меняет, как перчатки, — зло вздыхает. — А ты? Отец твоего ребенка где?

— Не спрашивайте, — вздыхаю. — У нас все сложно.

— Думаешь, у меня все легко? — фыркает она на мои слова. — Отношения это всегда сложно. Ты, надеюсь, не запрещаешь отцу и дочери встречаться? Я поначалу такой дурехой была. Запрещала. А потом поняла, что ребенка отца лишаю. Ты уж не посчитай, что в жизнь твою лезу, но у каждого ребенка должны быть мама и папа. Мама, которая будет воспитывать и запрещать есть много сладкого, и папа, с которым они будут объедаться этим сладким в тайне от тебя.

— Я знаю…

— Понимаешь, в жизни каждого ребенка рано или поздно появляются “плохие” компании. Это должен пройти каждый, — продолжает женщина. — И лучше “плохой” компанией будет отец, у которого частенько у самого детство в одном месте играет. Он будет контролировать шалости вашей дочери, — она говорит, а в моей голове уже рождается эта картинка. — Да, ты будешь на них злиться, но, поверь, это будет лучшее время в жизни Ангелины. Это их с папой особый мирок. Каждому ребенку нужен отец, — она делает короткую паузу и отводит взгляд, словно что-то вспоминает. — Я тогда все же разрешила Вове брать Ефима. И смотри, что из этого вышло. Он вырос настоящим мужчиной, который помогает сейчас отцу. Который приходит домой каждый день и дарит мне цветы, потому что отец его этому научил. Я не жалею о своем выборе и тебе хочу посоветовать поступить так же. Ребенку нужны отец и мать, независимо от пола…

Если бы все было так просто…

Поужинав еще раз с мамой Ефима, возвращаюсь в свою комнату ровно к пробуждению дочери. Приласкав её и в миллионный раз сказав о своей любви, кормлю и малышку, которая с аппетитом накидывается на грудь.

Из головы не выходят слова женщины.

Ребенку нужны отец и мать.

И я согласна с ней на все сто, ведь сама жила без папы и знаю, как это было. Как папы приходили за девочками в садик, а меня всегда забирала бабушка. Когда все на двадцать третье февраля дарили открытки папам, а я дедушке. Как в тайне мечтала о том, что папа однажды придет и спасет меня от всех.

И как после прорабатывала эту травму с психологом, так и не почувствовав любви отца к дочери.

Но как дать Ангелине папу? Как все провернуть, чтобы никто не пострадал?

Скажу Паше о дочери — не отпустит нас двоих, и Дорофеев сразу же начнет действовать. Нас с дочерью Паша укроет. Возьмет под свою защиту и моих родителей с братьями. Бабушку с дедушкой. Ефима… но это уже куча людей! И это лишь меньшая часть дорогих мне людей. А Дорофеев, как выяснилось, слабые места выявлять умеет.

Нашел же он Пашину слабость — меня.

Идеально будет, если Дорофеева посадить, но даже оттуда его руки дотянутся до кого-то из любимых мной людей.

Единственный способ, который все решит — смерть Дорофеева.

Но я никогда не возьму такой грех на свою душу. Заказать или самой убить — я на такое не способна. Такое лишь в фильмах и книгах.

Может, со временем, но сейчас я к такому не готова.

Поправляю шапочку дочери и глажу свою обжорку, которая ест и ест.

На телефоне загорается незнакомый номер.

Вздрагиваю.

Это Дорофеев!

Он узнал о Паше!

Он звонит, чтобы сказать, что заберет у меня Ангелину.

Не хочу брать трубку.

Но я должна. Иначе он все поймет. Поймет, что я ищу пути отступления.

— Алло, — неуверенно отвечаю, а голос дрожит. Страшно до безумия. Боюсь любого звука и тяжелого вздоха Дорофеева.

— Жалею, что научил тебя бегать, — звучит в трубке родной и спокойный голос. Сабуров не злится. Просто констатирует факт.

— Паша, — радостно вздыхаю.

— Это ты так рада меня слышать? — удивляется он. — Хмм… стоило набрать раньше, значит. А я думал, злиться будешь. Так же как и я, когда мне сказали, что ты сбежала.

— Я занята, Паш, — нужно сбросить трубку. Иначе я точно расскажу ему все. А у меня пока нет плана. — Давай в другой раз поговорим?

— Нет, — тянет он довольно. — Я пью чай. Хочу поболтать.

— Паш… мы больше не женаты, — напоминаю ему.

— Почти не женаты. Разводимся, — поправляет он меня. — Но мы были друзьями до того, как решили пожениться. А значит, после брака откатились назад. Я хочу поговорить со своей подругой, Надюша. И мы с тобой говорим.

Упёртый.

Но я так соскучилась по нему, что не могу отказать. Не могу нажать отбой.

— О чем? — спрашиваю шепотом.

Дочь хватает меня за прядь волос и тянет, привлекая внимание к себе. Ловит мой взгляд и как бы говорит: “Расскажи папе обо мне!”

— Что делаешь? — Паша выбирает самый банальный вопрос.

— Насыщаю организм едой, — завуалировано отвечаю.

— Хмм… И какой же едой?

— Молоком, — шепчу, рассмеявшись.

По лезвию ножа хожу, но ведь ни капли не вру.

— Просто молоком? — недоверчиво переспрашивает. — Кто этим может наесться?

— Просто молоком, — подтверждаю.

На минуту между нами повисает пауза. Я слышу, как Паша пьет чай и что-то кусает.

— Не хочешь спросить, что делаю я? — наконец спрашивает он.

— Чай пьешь, — отвечаю за него. — Ты же уже говорил.

— А где я его пью?

— Где ты его пьешь? — испуганно шепчу и зачем-то бросаю взгляд на окно. Боюсь его увидеть там. Но Паши там нет.

— Надь, я не боюсь больше твоих пряток, — звучит жестко, но уверенно. — Я уже нашел тебя в другой стране. А найти тебя в одном городе не составит труда. Я уже знаю все, что мне нужно. Но не это главное, — короткая пауза, и он продолжает. — Надя, когда ты расскажешь мне, что происходит? Когда ты позволишь мне сделать то, что я обещал делать для тебя всю жизнь? Решать проблемы той, кого люблю.

— Паш, а ты был у психолога? — интересуюсь у него вместо ответа. — Тебе не ставили комплекс спасателя? Тебе нужно лечиться. Ты не можешь помогать всем.

— Это у нас семейное, Надюш, — произносит он, громко рассмеявшись. — Передается по мужской линии. Наш сын будет таким же.

— У нас не будет сына, — хлестко ударяю его словами и напоминаю. — Мы же разводимся. А еще… я не могу родить.

— Почему не можешь родить? Давай без тайн. Просто расскажи мне.

Несколько секунд решаюсь, а затем заговариваю.

— Почти сразу после побега я проходила обследование, — Дорофеев заставил. — Это было нужно. Я делала это в частной клинике. Без документов. У меня проблемы с сердцем, Паш. Мне нельзя беременеть и рожать, потому что для меня это может закончиться летально.

— У тебя же было нормально с сердцем всегда, — Сабуров прекращает есть.

— Врач сказала, это могло случиться на фоне сильного стресса.

Я узнала о заболевании, когда была на седьмом месяце. Дорофеев отвез меня тогда в клинику, где я должна была родить. Меня стали обследовать, и кардиолог выявила нарушения в работе сердца. Меня даже хотели прокесарить в этот же день, но я настояла на том, чтобы доносить и родить в срок.

Вся семья, узнав о диагнозе, тут же окружила меня заботой. Мне запретили работать в огороде. Только за компьютером и совсем немного.

Поэтому Ефим на меня злился, застав в клубнике. Он запрещает мне что-либо делать. Умоляет его просить о помощи.

Мне удалось доносить Ангелину до девяти месяцев, а затем я согласилась на роды. Обратилась в ту же клинику, потому что там меня наблюдали без документов. Я пролежала там неделю. Риски не выжить были большие, но на родах меня сопровождала куча врачей. Роды прошли успешно.

Но больше врачи не советуют мне рисковать. Потому что следующий раз точно будет летальным.

После родов все стало только хуже. Я стала чувствовать боли в сердце. Кардиограмма подтвердила нарушение.

Я больна. Я не смогу иметь детей. Но у меня есть дочь… Дочь, которая не принадлежит мне.

Надежда

— Это из-за меня? — доносится голос Паши в трубке, напоминая о себе. — Из-за меня у тебя проблемы с сердцем? Из-за того, что я тогда признался тебе в том, что поцеловал другую?

Из-за Паши, но скорее из-за его образа жизни и врагов, а не его поступков.

— Нет, — отвечаю на его вопрос с ноткой грусти. — Из-за непростой жизни.

— Давай я оплачу другую клинику? — предлагает он. — В России у меня куча знакомых профессоров. Давай покажем тебя им? Вдруг есть решение?

— Решение уже есть, Паша, — хмыкаю на его слова. — Не рожать больше. И меньше нервничать.

— Но зачать ты можешь? Ну то есть твои репродуктивные функции в порядке?

— Ну да… — растерянно киваю.

— Значит, будет у нас сын! — довольно, как ни в чем не бывало восклицает он. — Наймем суррогатную мать. Мою младшую сестру, Лину, тоже выносила суррогатная мать. Ничего, нормальная родилась. С придурью, правда, но, думаю, это из-за Лапинских генов в ее крови, а не из-за суррогатной матери. И сын, и дочь будут у нас, Надюш. И сердце мы твое подлечим. Ты же не смертельно больна? Все решим!

Мечтатель…

Пока мы все проблемы решим и дойдем до этих врачей, всякое может случиться.

— Как Лина, кстати? — увожу тему в другое русло.

— В порядке, — тянет он с улыбкой. Разговор о детях поднял ему настроение. — Но я ничего не буду рассказывать. Сама все узнаешь, поговорив с ней.

— Вредный, — тяну, театрально рыкнув. Вздыхаю и еще раз пытаюсь до него достучаться. — Паш, мы не будем вместе.

Пока это невозможно.

План за пару дней я не придумаю.

Здесь нужно время.

— Будем! — вступает он со мной в спор. — Я готов с тобой поспорить, что ты через месяц вновь станешь моей женой. Вновь будешь называть меня любимый или муж.

— Боюсь, ты не прав, Паш… — тяжелый вздох.

— Ну вот что я должен сделать, чтобы оказаться правым? — его вопрос ударяет в самое яблочко.

— Убить человека… — вырывается у меня само по себе.

— Кого? — без тени сомнения спрашивает. — Назови имя, и уже завтра к утру этого человека не будет в живых. А ты будешь в моих объятиях.

— Ты готов взять такую ответственность на себя?! — недоуменно восклицаю и даже дочь от такого моего тона перестает есть. — Тебя же посадят.

— Надь, ты хоть знаешь, чем занимается моя семья? — хмыкает он на мои слова. — Нас не посадят, иначе бы уже давно посадили. Поэтому скажи, кто тебя обидел, и я все решу.

— Я не хочу, чтобы ты это делал, — отвечаю, но кривлю душой. Поэтому добавляю. — Не по моей просьбе. Я не прощу себе, если умрет человек по моей указке. Даже такой ужасный, как он…

— Надюш, ты где? — просит он выдать себя. — Скажи мне адрес и я заберу тебя. Ты расскажешь мне свою историю. Просить меня кого-то убивать не надо. Я сам решу, как поступить с обидчиком, и это будет лишь моя ответственность.

— И ты сможешь после такого спокойно жить? — шепчу. — Жить, зная, что ты кого-то убил?

— Да, — уверенно отвечает, поражая своими ответами и уверенностью. — Потому что ты будешь рядом. Потому что я буду знать, что тот, кто заставил тебя плакать, больше не причинит тебе зла.

— Ты уже делал это раньше? — интересуюсь со слезами. — Убивал кого-то?

Нет, это не мой Паша…

Мой Паша не такой!

— Надюш, скажи, где ты, — просит он вновь, и я сбрасываю вызов.

Нет, нельзя!

Я не могу позволить этому случиться… Не могу! Я не хочу быть виновником чьей-то смерти, но по тону Паши, я понимаю, что он убьет Дорофеева своими руками.

Павел

Надя прерывает звонок раньше, чем мне хотелось бы. Оставляет меня без ответа на вопрос, хотя я был настроен получить от нее хотя бы какие-то зацепки уже сегодня.

И все же кое-что я узнал. Ей правда кто-то угрожает. Кто-то, кого она боится. Мой враг… И самое главное в этом всем, что Надя хочет избавиться от этой опасности. Иначе бы не заговорила о кардинальных мерах.

Надя не такая. Никогда бы не решилась на убийство. Даже на разговоры о нем.

И пусть пока она мне ничего не сказала. Кое-что я могу сделать сам. Идея возникла во время разговора с женой.

Хватаю телефон и, не смотря на время, набираю манипулятора, чьи гены унаследовал.

— Дедушка, — окликаю, как только он поднимает трубку. Тот сонно зевает и явно недоволен, но вызовы он принимает всегда. Боится, что что-нибудь может упустить и с его близкими что-то случится.

— Паш, поздновато звонишь, — озвучивает он мои мысли, но звонок не прерывает. — Что-то случилось? Надеюсь, что-нибудь серьезное, раз ты меня разбудил. А со сном, как ты знаешь, у меня проблемы сейчас.

— Извини. Дело серьезное, — поджимаю губы. Нужно начать действовать, пока не поздно. — Думаю, мы неправильно искали Надю с самого начала.

— Так ты ее нашел, — хмыкает он. — Даже разговаривал с ней. Разве не так?

— Найти-то я нашел, — не отрицаю, задумчиво сжав челюсти. — Но она молчит о причинах своей пропажи. Ты можешь для меня кое-что сделать, дедушка?

— А куда я денусь? — вздыхает дед и, судя по звукам, встает с кровати. — Ты же без меня дел натворишь. Да и поднял меня уже с постели. Чем мне в мою бессонницу заняться?

— Мне нужны видео с камер не больницы и даже не зданий, находящихся рядом с больницей. Мне нужны записи с камер, находящихся чуть дальше, — озвучиваю ему свои требования. — Сможешь добыть? Куча времени прошло, но, может, хоть что-то удастся найти?

— Я запрашивал эти видео два года назад, сразу подумав об этом, — произносит этот гений. — Сейчас доберусь до ноутбука и скину тебе все, что удалось раздобыть. Не густо, но все же есть. И, да, ты прав. Два года никто бы не хранил видео.

— Скинь, дедушка, — молю его. — И мне нужен айтишник, который пробьет каждую машину на видео в тот день.

— Постараюсь дозвониться сейчас до кого-нибудь, — вздыхает он. — Надя тебе хоть что-нибудь сказала? — устало уточняет, и громкость его голоса повышается, что сигнализирует о том, что он в своем кабинете.

— Ты был прав, дед, — опускаюсь на диван. Со злости сжимаю в руках бумаги. — Ей кто-то угрожает. Она даже намекнула на то, что хотела бы его смерти. Спросила, способен ли я на такое, — хмыкаю.

— И ты ей ответил, что да? — догадывается он и, судя по голосу, осуждает. — Дурак ты, Паша. Надя твоя такого точно не выдержит.

— А бабушка выдержит?

— Бабушка твоя все выдержит, — отвечает, расхохотавшись и явно вспомнив их времена. — Она у тебя сама кого хочет убьет, и локон не дернется. Еще будет ненавидеть свою жертву, что та заставила ее лишние телодвижения сделать. Ты будто ее не знаешь!

— Знаю, — поддерживаю его и понимаю, что он прав. Бабуля у меня хуже фурии. — Спасибо, дедушка, за помощь.

— Пока не за что, — хмыкает. — Но, кстати, ход твоих мыслей мне нравится. Есть у меня три айтишника хороших. Пробьют машины быстро. Я почему-то не подумал пробить машины.

Еще недолго разговариваем с дедушкой, а затем отключаемся. Захожу на сайт электронной почты и жду письма с файлами.

Вскоре от дедушки приходит письмо со ссылкой на видеоархив. А также заметка от него, что айтишникам он все продублировал. Скоро информация будет, и тогда уже появится хоть какой-то план действий.

И хоть я не до конца уверен в своем плане, потому что для дела могли взять и левую машину, но все же какая-то надежда есть.

Информация приходит через сутки.

И ее результаты меня не удивляют.

Я примерно догадывался, что из моих врагов лишь один может быть настолько безумен и безжалостен.

Дорофеев может быть причастен к исчезновению Нади.

Или же он просто проезжал мимо, как предполагает дедушка. Но все же зачем его машина проезжала в той области, и почему ее не засекли камеры больницы и ближайших зданий, если по траектории это было логично.

А вывод один — на всех видео с камер, ранее просмотренных мной два года назад, есть легкий монтаж.

Надю могли увезти и вырезать этот кусок.

Я на девяносто девять процентов уверен, что Дорофеев помог Наде в отместку за то, что когда-то я помог скрыться его беременной девушке. Но она сама меня молила об этом, когда узнала, что беременна от этого монстра.

Таки достал меня, урод.

Нашел мою слабость и украл ее.

Ну ничего! Теперь даже смерть тебе покажется раем!