Авдотья, дочь купеческая

Глава двадцатая. Фуражиры

Чем ближе подъезжали к имению, тем тревожнее становилось Дуне.

— Что с тобой? — спросила Глаша, заметившая состояние подруги.

— Сердце не на месте, неладное чует, — ответила Дуня.

— Ой, не накликай, подруженька, — со вздохом произнесла Глаша. — Надеюсь, обойдётся.

Но не зря сердце-вещун беду чуяло. Как только карета во дворе остановилась, Дуне хватило в окно её глянуть, чтобы выскочить, не дожидаясь, пока Демьян дверку отворит.

Около парадной лестницы особняка стояли, держа в поводу коней несколько французов в форме рядовых. У входной двери столпились дворецкий, кучер Кузьма, Тихон и ещё несколько мужиков. С видом решительным, словно собирались с голыми руками против сабель с пистолями выступить.

Чуть поодаль от лестницы на коленях стоял Оська, с ненавистью глядевший на французского поручика, уткнувшего кончик сабли в его шею. Завидев карету, Оська попытался вскочить, пользуясь тем, что пленивший его француз отвлёкся. Но поручик чуть сильнее прижал саблю. По шее Оськи потекла тонкая струйка крови.

— Что здесь происходит? Я хозяйка этого имения графиня Долли Лыкова. Извольте объясниться, кто таковы и что вам нужно? — на чистом французском языке произнесла Дуня. Произнесла громко, властно, как никогда до того не говаривала.

Рядовые вытянулись в струнку, их командир возвратил саблю в ножны. Поручик подошёл к Дуне, снял с головы кивер, щёлкнул каблуками так, что звякнули шпоры, и представился:

— Огюст Жюно, командир отделения фуражиров Вестфальского корпуса. Готовим места для размещения штаба, офицеров и рядового состава. Надеюсь, вы предоставите часть особняка, он прекрасно подходит для данной цели, мадемуазель Долли.

— Мадам, — поправила его Дуня, не выходя из роли надменной графини. — Мы с моей сестрой мадемуазель Глафирой всегда рады гостям, мсье Огюст. Что натворили мои люди?

После чего она кивнула на Оську, который так и стоял на коленях, прислушиваясь к чужой речи. Мужики у двери тоже слушали и переглядывались. Слов они не понимали, но уяснили, что барыня французского офицерика с солдатами строит, вон как слушают.

— Ваши люди не пускали в дом, а вон тот и вовсе в драку кинулся, — ответил поручик.

— Они выполняли мой приказ, никого не допускать в имение. В округе много разбойников развелось, — произнесла Дуня и добавила надменно: — Что взять с мужиков, разве они отличат благородных господ от лиходеев?

Глаша, которая при начале фразы напряглась, уж очень двусмысленно прозвучало, слегка успокоилась, подумав: «Не поскользнись только подруженька, по тонкому льду ходишь». Они с Демьяном стояли за спиной Дуни, готовые к любому развитию событий.

Поручик и его люди даже приосанились, у себя их не часто благородными называли, да и Огюст Жюно недавно в офицерское сословие вошёл, и то, благодаря дяде — генералу Вестфальского корпуса, а неофициально — главному магу императорской армии.

— Вон тому наглецу плетей не помешает всыпать, — посоветовал поручик, вновь кивая на Оську.

— Не утруждайте себя, мсье Огюст, я со своими людьми лично разберусь. Пройдите пока с Глафирой в дом. Ваши люди, когда отведут лошадей на конюшню… — Дуня сделала многозначительную паузу, намекая, что рядовым не место в господских покоях.

— Не беспокойтесь, мадам Долли, мои люди бивуак рядом с конюшнями устроят, им не впервой, — произнёс поручик и предложил руку Глафире и повёл «сестру» хозяйки к лестнице.

— Что же, распоряжусь, чтобы кухарка им провиант вынесла, — сказала Дуня и перешла на родной язык: — Кузьма! Тихон! Помогите нашим гостям коней на конюшне разместить. Демьян, распрягай карету и коляску.

Поручик тоже отдал приказ подчинённым, которых было семь человек, идти на задний двор к конюшням, и устраиваться там на отдых.

Дуня, перед тем, как последовать за Глашей и поручиком, быстро подошла к Оське, на ходу снимая перчатку. Дойдя, она ударила Оську по щеке. Пощёчина вышла не столько больной, сколько звонкой. Тем более, что Дуня звук слегка магией усилила. На этот звук все обернулись, а Дуня, склонившись к самому лицу Оськи и заглянув в ошалелые глаза, прошептала:

— Прости. Нападать только по моему знаку, всем передай, — и громко добавила: — Пошёл на конюшню, с глаз моих!

Наблюдавшие за происходившим во дворе из окон горничные, успевшие заскочить в дом, как только появились французы, кинулись на второй этаж, а кухарка Аграфена со Стешей — на кухню. Остальные слуги ещё утром ушли в Покровку, где у них имелись дома или жили родные.

Так что Дуня, Глаша, поручик и дворецкий вошли в пустой холл.

— Мсье Огюст, вас сейчас отведут в гостевые покои, достаточно ли будет четверти часа для приведения себя в порядок перед обедом? — спросила Дуня.

— Более чем, мадам, — ответил поручик.

Дворецкий повёл его в указанные Дуней покои, а она сама вместе с Глашей направилась на кухню.

— Всё видели? — спросила Дуня и, после дружного кивка Аграфены и Стеши, продолжила: — Ты, Аграфена, отнеси корзинку с провизией этим, к конюшне. Стеша пусть в столовой на три персоны накрывает. Ей лучше во дворе не показываться. Так, добавь в корзину вон те три бутылочки вина, но сначала дай сюда. А ты, Стеша, у входа на кухню покарауль.

Аграфена выставила перед Дуней бутылки, Стеша скользнула к двери и, почти полностью закрыв, стала смотреть в щелку на коридорчик, ведущий из холла.

Дуня приложила к первой бутылке ладонь, вино за прозрачным стеклом на миг заискрило красными искорками и стало обычным. Затем проделала то же ещё с двумя, после чего кивнула Аграфене.

— Отравить хотите? — шёпотом спросила кухарка, деловито укладывая бутылки в корзину.

— Пока нет, — ответила Дуня. — Это особое снотворное. Сначала расслабляет, делает вялым, а через час-полтора наступает сон, крепкий, но недолгий. А вечером видно будет.

Глаша задумчиво покивала. Отравляющему заклинанию их, разумеется не учили, а вот снотворному — другое дело. Правда, предупредили о строгом дозировании дара, иначе сон может превратиться в вечный. Правильно подруга придумала, сначала врагов ненадолго обезвредить, да так, что и не поймут, а после и совсем упокоить, ежели понадобится.

— Дворецкий идёт, — доложила Стеша и добавила: — Побегу стол накрывать. Как хорошо, что тётушка с утра готовить велела. Вдруг, говорит, барыня с подруженькой вернуться надумают. Вот и надумали.

В словах девчонки было столько искренней радости, что Дуня с Глашей невольно улыбнулись. Они почти бегом направились в свои покои, чтобы переодеться к обеду. Горничным тоже велели сидеть, как мышкам и не высовываться.

Во время обеда французский поручик разговорился. Немало поспособствовало развязыванию языка вино из виноделен Дуниного дядюшки. Это вино Дуня не заговаривала, посчитав, что с одним офицериком они справятся. Выглядел тот не особо сильным, можно, сказать, хлипковатым. Единственное, что не понравилось Дуне, как заблестели его глаза при виде Стеши. «У вражина, племяшка кухаркина дитё ведь ещё», — подумала Дуня. Но она понадеялась, что Стеша выполнит её указание и, убрав в столовой, на кухне затаится.

Из речи поручика, в основном бахвальства своими успехами, Дуня с Глашей уяснили, что его корпус будет здесь завтра утром. Фуражиров направили заранее, чтобы подобрать лучшее имение и всё приготовить. Поручик хвастался подробнейшей картой, составленной лучшими русскими картографами. Её выкрали тайные агенты по приказу самого императора.

— Мой дядя тому сильно поспособствовал, но тсс, государственная тайна, — вещал поручик.

После обеда он расцеловал ручки Дуне и Глаше и, слегка покачиваясь, отправился к себе. Дворецкий сопровождал незваного гостя на некотором расстоянии. Подруги тоже поднялись в свои покои. Из окон чайной гостиной второго этажа хорошо просматривался задний двор. Французы, разведя костёр, сидели вокруг, чокаясь глиняными кружками с вином. Кучера, конюхи, Тихон с Оськой возились с лошадьми и каретой около конюшни. Оська посмотрел вверх. Заметив Дуню, он кивнул на французов, и вскинул бровь, выражая безмолвный вопрос. Дуня отрицательно поводила головой. Оська потёр щёку.

— Вот зараза, — беззлобно ругнулась Дуня и улыбнулась, после чего они с Глашей отошли от окна и сели на диванчик, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Тихон, переглядки Оськи с Дуней не заметил, но увидел, как тот трёт щёку.

— За что тебя приголубила матушка барыня? Уж точно не за то, что на офицерика кинулся.

— Не приголубила. Благословила на битву. Но нападать велела только, когда знак даст, остальным тоже скажи, чтоб пока тихо себя вели, — прошептал Оська.

Тихон пристально глянул, не шутит ли Оська, как обычно. Убедившись, что не шутит, направился к конюхам, захватив ведро. Пошептавшись, мужики незаметно вынесли вилы, лопаты, приставив к стенке конюшни, чтобы сразу при необходимости схватить.

— Мало у нас времени, чтобы решать, Дуня, — сказала Глаша. — От этих избавимся, а со следующими не сладим. Целый корпус, генерал — маг, похоже, сильный.

Дуня задумалась, посидев немного, сказала:

— Придётся уходить. В ужин упокоим гостей при помощи вина. Тела захватим, в лесу похороним, Демьяна с Кузьмой, горничных, кухарку со Стешей с собой возьмём. Укроемся у язычников. Дом заколотим. Деревенские скажут — господа уехали. А фуражиры? Да не было здесь никаких фуражиров, кто знает, куда их черти унесли. Будем тайно своим людям помогать. Хотя не по душе мне их оставлять.

— Но по иному не получится, — сказала Глаша. — Пойдём на кухню, к Аграфене. Чтобы в вино достаточно для упокоения магии добавить, времени потребуется прилично, особенно мне.

Подруги спустились на первый этаж и вошли в коридорчик, ведущий к кухне. Из-за приоткрытой двери донеслись сдавленные всхлипывания. Дуня с Глашей, рванув дверь, ворвались на кухню.

На полу ничком лежал поручик, под разбитой головой растекалась густая красная лужа. Рядом валялась кочерга. К стене у двери жался бледный до синевы дворецкий. Аграфена прижимала к своей мощной груди растрёпанную, зарёванную Стешу, гладя по голове подрагивающей рукой.

Глаша наклонилась, прикладывая руку к спине француза, пытаясь уловить искру жизни.

— Готов, — произнесла Глаша, выпрямляясь. Дворецкий нервно вздохнул, а Дуня спросила:

— Кто?

— Я, матушка барыня, — ответила Аграфена. — Вышла на двор, этим пирогов вынести, а офицерик притащился, хотел Стешку сильничать. Хвала Богу, я успела. Как увидела, как он племяшку лапает, юбки задрать пытается, схватила, что под руку попало, и того.

— Что же, судьба, значит, по своему распорядилась, — произнесла Дуня и велела дворецкому: — Быстро закрой на защёлку парадный вход, а вы двое стойте здесь.

Аграфена кивнула, Стеша очередной раз всхлипнула. Дуня, а вслед за ней и Глаша, направились к двери, ведущей на задний двор. Остановились на крыльце, от которого вниз вели две ступеньки. Дуня отыскала глазами Оську. Тот накладывал вилами сено в тележку в сарае, прилегавшем к конюшне. Словно почувствовав взгляд, он обернулся. Дуня кивнула на французов, затем ещё раз кивнула и, сформировав огненный шарик, кинула на землю. Тот покатился в сторону костра, вокруг которого сидели французские солдаты, расслабленные и вялые от зачарованного вина. В нескольких шагах от бивуака шарик с треском рассыпался на искорки. Солдаты отвлеклись на него. В это время на них кинулись мужики, вооружённые лопатами и вилами, с криком:

— Робяты! Бей проклятых французов!

Французы попытались вскочить, достать сабли или пистоли, но ноги и руки не слушались. Не прошло и пяти минут, как всё было кончено. Дуня с Глашей стояли на крыльце, готовые в любой момент применить магию, но этого не понадобилось. Когда убедились, что враги перебиты, крепко обнялись. Глаша всхлипнула, а Дуня, как недавно Аграфена Стешу, погладила подругу по голове подрагивающей рукой. Дуне тоже хотелось заплакать, но она понимала, что не может и не должна себе позволить быть слабой. Слишком много жизней зависит сейчас от неё.