Авдотья, дочь купеческая

Глава тридцать девятая. Придворный бал

Доктора Платону всё же вызвали, поскольку двигался тот с трудом и морщился от боли отнюдь не притворно, даже магическое обезболивание действовало недолго. Дуня настояла, чтобы выслали карету за профессором из Медико-хирургической академии, помимо преподавания, ведущим и частный приём. Ещё на одном из весенних балов довелось ей танцевать с ассистентом профессора. Тот только и делал, что восторженно рассказывал о своём наставнике. Тогда Дуню это раздражало, а, смотри-ка, пригодилось.

— Торопился жену встретить, споткнулся и упал с лестницы, — ответил Платон на вопрос доктора о природе травмы и добавил: — Невыносимо болит, спасибо, Дунюшка магией целительской владеет, иначе совсем худо было бы.

— Что же вы так неосторожно, граф? — спросил профессор, с подозрением глядя на лицо Платона с наливающимся на скуле кровоподтёком. Но вслух доктор свои подозрения озвучивать не стал, и велев слугам принести пузырь со льдом, принялся осматривать и ощупывать пациента.

Позволил он присутствовать в комнате больного лишь Дуне. Маменьку Платона, после того, как та начала причитать, доктор вежливо, но решительно выставил. При осмотре он использовал амулеты, похоже был выходцем из простого сословия и магией не обладал. Разговорчивостью доктор не отличался. Он наложил тугую повязку на грудь Платона, прибинтовал к ноге шину, напомнившую Дуне вырезанные из дерева лубки у язычников, велел приложить к скуле завёрнутый в полотенце пузырь со льдом. После чего принялся мыть руки в принесённом слугами тазике с чистой водой. Когда он взял полотенце, Дуня не выдержала и спросила:

— Ну как он, доктор?

— Ничего страшного, графиня, всего лишь трещина на трёх рёбрах и растяжение связок голеностопного сустава, — ответил доктор. У Платона даже глаза округлились, он-то не считал, что трещины в рёбрах «ничего страшного». Доктор же продолжил: — Повязку носить не менее двух недель, резких движений не делать. Шину, возможно, меньше. Загляну через неделю, скажу точно. Что касается лекарств, раз уж вы, голубушка, магией владеете, лучше ей и воспользоваться. Но не чаще двух раз в день.

Профессор попрощался и отбыл, явно довольный выданной ему Михайлой Петровичем оплатой. К Платону вошли маменька и тётушки, Дуня, решив, что нянек и без неё достаточно, вышла в гостиную, где её ждали папенька и Глаша. Пересказав слова доктора, она поделилась неожиданно возникшей проблемой:

— На придворный бал не принято дамам без сопровождения являться. У меня и приглашение моё именное и ещё одно на сопровождающего, без указания имени. Думала, с Платоном пойду, теперь и не знаю, что делать. Жаль, никого из вас взять не могу.

Она виновато посмотрела на отца и подругу.

— Конечно, не можешь, бал только для дворян, — спокойно ответила Глаша и посоветовала: — Ты старшую тётушку пригласи, из трёх сестёр она самая рассудительная. И тебе хорошо, и ей развлечение. Дуня, тебе на днях письмо от братиков пришло, Климентий Ильич нам отдал, пока ты Платошу своего доктору показывала.

— Смотри-ка, не наябедничал на меня зятёк, — произнёс Михайла Петрович, покачивая головой. Платон в его глазах немного вырос, самую чуточку. — Читай скорее, где там наши бродяги. Что в ополчении, ни капли не сомневаюсь.

— Павлушу с Петей определили в военные картографы. Служат в секретном месте, выходят в город редко. Обещаются в воскресенье зайти и надеются застать, — сказала Дуня и добавила: — Читаю дословно: писали папеньке, да обратного ответа нет, может, не дошла весточка. Петя влюбился в фрейлину. Не слушай, врёт он. Ну, тут почерк разный, точно друг у друга самописец вырывали, даже кляксу поставили. Мальчишки!

— Где там у нас фрейлины водятся? — спросил Михайла Петрович, почесав затылок. — Выходит, Петя с Павлушей при царе служат.

— Получается, на следующий день после бала братики появятся, — произнесла Глаша, улыбаясь.

— Глашенька, представь их реакцию, когда они узнают, что ты теперь им не сестрёнка, а вроде как, маменька, — сказала Дуня.

Переглянувшись, все трое громко рассмеялись.

В гостиную заглянула маменька Платона. Поджав губы при виде веселящейся троицы, маменька сказала:

— Дуня, Платон тебя зовёт.

Дуня хотела, было, с места вскочить, но под взглядами отца и подружки спокойно ответила:

— Сейчас подойду.

Неторопливо поднялась и отправилась к страждущему мужу.

Старшая тётушка Платона охотно согласилась поехать на бал, и волновалась больше Дуни. Она даже помолодела лет на десять. Средняя сестра за неё радовалась, а вот маменька Платонова только губы поджимала, благо, что молча. Она бы всё равно отказалась от поездки на бал. Но Дуня, пригласив в сопровождающие не её, а сестру, лишила свекровь возможности высказать своё отношение к тому, как несознательные жёны веселятся, пока муж болеет.

Маменьке невдомёк было, что болезнь болезнью, но исполнять супружеский долг в комнату жены Платон доковылял. Молодой организм своё взял. Правда хватило его только на две ночи.

—Прости, душенька, но я следующую недельку у себя посплю, — произнёс он после второй ночи, глядя на Дуню виновато и жалобно.

— Конечно, Платоша, доктор беречься велел, — согласилась Дуня, чувствуя к мужу совсем не страсть, а что-то сродни материнской заботы и нежности.

Дуня неосмотрительно призналась Глаше, а подруга, вместо сочувствия, до слёз рассмеялась.

— Так ты сама же говорила, что мужик твой не орёл, — произнесла Глаша, когда обрела способность говорить и, утерев глаза платочком, добавила: — Даже Оське нашему в подмётки не годится.

Дуня, собиравшаяся обидеться, вспомнила, как выглядел её крепостной на венчании со своей язычницей, тоже не удержалась от смешка. Она ни минутки не сомневалась, что этому охальнику переломанные руки-ноги в делах любовных не помеха. Выползшие мысли об Алексее, об их единственном поцелуе, Дуня безжалостно загнала в самый дальний уголок своей памяти.

Следующие несколько дней оказались заполнены подготовкой к балу: визиты модистки, обувщиков, куафёров, примерки и ещё раз примерки. Дуня остановила выбор на платье из тёмно-вишнёвого плотного шёлка, отделанном чёрным тончайшим кружевом и рубиновым гарнитуре к нему. Этот цвет и рубины хорошо гармонировали с медальной лентой. Награды на придворный бал предписывалось надеть. Тётушка Платона выбрала платье из зелёного бархата и украшения из изумрудов. Когда они собрались ехать на бал и вышли из своих комнат, все домашние и слуги, пришли в восхищение.

— Красота-то какая! — воскликнул Михайла Петрович и добавил: — Вы там, на балу, друг за дружкой приглядывайте, чтоб какой ухарь не увёл.

— Ах, Михайла Петрович, — сказала старшая тётушка, — я б и рада была, если бы кто на меня позарился.

После чего рассмеялась, изрядно всех удивив, не ожидали, что тётушка и шутить, оказывается, умеет.

Придворные балы проводились в Зимнем дворце. Дуня была наслышана о великолепных приёмах, блестящих кавалерах и дамах, замечательном оркестре, исполнявшем полонезы, вальсы, мазурки. Рассказывали об этом подружки по институту, как подозревали Дуня с Глашей, вряд ли побывавшие в Зимнем дворце сами, просто передающие слова более богатых родственников. Теперь же ей предстояло всё увидеть собственными глазами. И Дуню, и старшую тётушку, которая хоть и бывала в Зимнем, но довольно давно, охватило предчувствие праздника, какое обычно приходит накануне Рождества. Это предчувствие только усилилось, когда карета подъехала к дворцу. Всё вокруг было освещено, сверкали разноцветными огнями растянутые между фонарями гирлянды светильников. Над фасадом красовался герб Российской империи, созданный при помощи крошечных магических светильников.

Подъезжающие экипажи встречали лакеи в ливреях, открывали дверки карет, помогали пассажирам выйти и подняться по парадной лестнице. В холле уже другие лакеи принимали у гостей шубки и меховые шапки с шалями у женщин и шинели и треуголки у мужчин. Дворецкий с серебряным подносом собирал пригласительные билеты. Коснувшись подноса, билеты мигали зелёными огоньками, а в книге гостей появлялись имена. Дуня с тётушкой прибыли немного заранее, чтобы избежать сутолоки при входе, и оказались правы. Они успели направиться к анфиладам, ведущим к Большому тронному залу, когда с улицы вошла целая толпа, принесшая с собой клубы морозного воздуха.

Убранство дворца потрясало роскошью стиля барокко, с его мраморными белоснежными колоннами и позолотой лепнины. Помимо этого, Большой тронный зал оказался очень необычно украшен — под высоким потолком летали иллюзорные лебеди, вороны, трехглавый змей и баба Яга в ступе. Около стен иллюзорным злодеям — лешему, Соловью-разбойнику, кикиморе противостояли русские богатыри.

Гости, как и Дуня догадавшиеся приехать заранее, парами прогуливались по натёртому до зеркального блеска паркету, с интересом разглядывая иллюзии — магическую новинку, появившуюся совсем недавно. Дуня намеревалась присоединиться к остальным гостям, но к ней подошёл молодой человек в форме гвардейца. Представившись секретарём его императорского Величества, он сообщил новость, заставившую Дуню замереть в оцепенении от неожиданности. Придворные балы, согласно традиции, всегда открывал танец императора и императрицы, но на этот раз решено было сделать исключение. Бал предполагалось начать с танца венценосных особ с героем и героиней войны. Партнёром для императрицы выбрали героя битвы при Бородино генерала Раевского, а для императора — Матушку барыню, командира народного отряда, графиню Лыкову. Её выбрали, Дуню.

Секретарь императора любезно отвёл Дуню и её тётушку к заранее отведённому для них месту поблизости от трона. Неподалёку от стены, где иллюзорный Георгий Победоносец пронзал копьём извивавшегося как живого змея, стояли удобные диванчики. Дуня, которую от новости еле держали ноги, присела на один из них. Тётушка, устроившаяся рядом, легко пожала её руку в тонкой белой перчатке и сказала:

— Это большая честь, Дунюшка, танец с самим императором, и ты её заслужила. Не переживай, всё пройдёт хорошо.

Дуня после этих слов почувствовала себя лучше, мысленно поблагодарив Глашу, посоветовавшую взять с собой именно эту тётушку благоверного. Пока Дуня приходила в чувства, зал заполнили гости, музыканты оркестра заняли свои места, и зазвучала тихая музыка — мелодии народных песен. Происходившее дальше Дуня воспринимала словно во сне, мимолётно отметив, что все мужчины в зале в парадной военной форме. Мундиры помимо эполет украшали медали, орденские ленты. К тётушке Платона подходили выразить почтение сослуживцы покойного мужа и давние приятельницы, это тоже Дуня отметила краем сознания, все мысли были о предстоящем танце. Она мысленно воспроизводила фигуры полонеза, именно этим танцем начинались не только придворный, но и все остальные балы.

Появление императора Александра I с супругой и придворными, приглашённые на бал встретили восторженными приветствиями и аплодисментами. Но ещё больший восторг вызвали слова императора:

— Имею счастие сообщить вам, проявившим чудеса героизма в битвах с войсками Бонапарта, что французы окончательно изгнаны с земли русской! Наша армия продолжает преследовать противника уже за границами Империи.

Троекратное «Ура!» грянуло в зале, а оркестр заиграл победный марш. Все понимали, что до полной победы ещё не скоро, но испытывали невероятную радость, что земля родная от скверны очистилась.