Бамбалейло! (СИ)

= 11 =

Удобно ли спать на раскладушке? Более удобно, чем спать на полу — однозначно. Вот говорила мне бабушка ещё в детстве: «Не подбирай всякую немытую тварь домой. Места у нас немного». Конечно, она говорила про котят и щенят, которых я таскала без конца, но всё же не зря говорят, что надо слушаться старших.

Собрав свою кровать и умывшись, ставлю чайник. Завариваю две кружки растворимого кофе. Достаю половинку вчерашнего чизкейка, который сделала Вероника. Нежнейший и вкуснейший. Втыкаю в него две чайные ложки. Всё ставлю на поднос и выхожу в коридор — как раз, когда моя беременная гостья выходит из ванны. Она удивлённо меня оглядывает.

— Доброе утро, — бодро говорю ей.

— Доброе утро, — в замешательстве отвечает.

А я выхожу в подъезд и осторожно спускаюсь на пролёт ниже.

Да. Мой сосед уже здесь. Замирает с неподнесённой сигаретой ко рту. Оглядывает меня, невозмутимо поставившую поднос на подоконник.

— Вот так, — смотрю на него.

— Хм, — качает головой и оглядывает поднос, а затем меня. Я снова в домашних штанах и майке, но в этот раз предусмотрительно надела лифчик, — очень аппетитно.

— Да, это наш совместный завтрак. Не свидание.

— Ага, не свидание. Понял, — усмехается и затягивается.

— Да и чтоб ты не обольщался: из всего здесь своими руками приготовлено только кофе.

— А остальное?

— Вероника. Беременная любовница моего мужа.

— Которая живёт у тебя уже несколько дней, — добавляет и тушит окурок.

— Да. И из-за которой я спала несколько дней на полу. Но теперь, благодаря тебе, я сплю почти как в номере люкс.

Митя смеётся. И это очаровательный мальчишеский смех, при котором появляются искорки в глазах, а ты, как наблюдатель, не можешь не улыбнуться.

Затем он берёт ложку и отламывает чизкейк. Жуёт и наставляет ложку на меня.

— Получается, я как рыцарь, спас леди в беде?

— Ну, ты тут тоже пуха не накидывай, — хмыкаю и отпиваю большой глоток кофе. Не то что натуральный, но тоже сойдёт.

— Ладно. Берём, что дают, и не лезем, куда не просят, — отзывается.

— Какой умный ход — ни одна не устоит, — замечаю.

— И ты?

Смотрю в его живые глаза, оглядываю красивые линии лица, добавляющие его мальчишечьему выражению мужественности.

— Я думала о том, что, возможно, зря сбежала тогда со своим мужем. Надо было просто тебя подождать, пока вырастешь — того гляди, замутили бы.

— Сколько тебе было? Лет шестнадцать–семнадцать? — чуть наклоняет голову.

— Угу.

— Признаться, я уже тогда сох по Оксанке с верхнего.

— Да ну, — улыбаюсь, но совру, если скажу, что его открытость и честность не цепляют. А его общество, просто разговоры, то, что мы честны и открыты — одно из самого приятного, что за последнее время со мной происходило.

— Да-да. Не только я. Пол улицы пацанов грезили.

— Ну уж прям, — смеюсь. Митя мягко улыбается.

— Жалко, что не осталась.

Опускаю глаза, потому что неожиданно грудь сдавливает от болезненного спазма. Так всегда, когда я начинаю об этом вспоминать и думать, а что если бы...

— Возможно, я бы тогда тебе быстро разонравилась, сосед, — грустно бросаю, поправляя волосы за ухо. — Вряд ли кого-то могут привлекать беременные красотки.

Митя молчит. Отпивает из своей кружки и смотрит в окно. Я жду его вопросов, но их он не задаёт. Чёрт, даже это в нём хорошо. И откуда такие берутся-то, особенно когда ты ни к чему не готова, как назло!

— А чем ты занимаешься, сосед? Работаешь? — перевожу тему.

— Да. На благо Родине, — уклончиво отвечает. — Вот приехал продавать мамину квартиру.

— Так ты здесь не живёшь?

Смотрит на меня и медленно качает головой.

— Я с восемнадцати лет, как ты, съехал и живу своей жизнью. Как батя умер — три года назад — перевёз мать поближе к родственникам. Нечего ей здесь одной куковать. И вот, наконец, взял отпуск, занялся квартирой.

— И сколько же тебе ещё отдыхать?

— Месяц почти, — отзывается. А во мне разгорается жгучее разочарование. Дмитрий не будет моим соседом. И другом, наверное, тоже. Он просто хотел немного поразвлечься. А я тут напридумывала, нафантазировала.

— Хм. И много желающих? Или совсем не продаётся?

Митя внимательно на меня смотрит.

— Квартира продастся и без меня. Но я хочу побыть здесь подольше.

— Воспоминания, — понимаю.

— И не только, — ставит кружку на поднос и растягивает губы. — Спасибо за вкусный завтрак, соседка.

— Вы так красиво краситесь, — робко замечает Вероника.

Это уже вечер того же дня. Настроение у меня слегка понизилось, но унывать я точно не собираюсь. Поэтому достаю свою косметичку и под какое-то тупое шоу решаю сделать себе вечерний мейкап. Ну вот просто так. Сидя рядом с бывшей беремененной любовницей своего мужа. А что, так разве не у всех бывает?

— Я училась, было интересно, — отзываюсь, проводя идеальную стрелку. — Когда, говоришь, твой Тарас приедет?

— На днях уже. День-два. Оксана, вы меня простите за неудобства. Даже не представляю, как смогу вас отблагодарить. И за Юрка — что вчера его впустила и вас не предупредила… Просто он один меня всегда поддерживает…

— Не парься, — отвечаю. — И чего ты с Юрком-то и не замутила?

— Ну как это, — девушка смущённо улыбается, — мы же друзья.

— Послушай взрослую тётю: лучшие отношения рождаются из дружбы.

— Да ну нет. Это же Юрок.

— На нет и суда нет, — облокачиваюсь о спинку и чуть закидываю голову, поднимая зеркало вверх. — А почему мы не можем позвонить твоему дяде, напомни?

— Сейчас он недоступен. У него так бывает. Он всегда сам звонит мне.

— Он что, какой-то агент 007?

— Нет. Дядя никогда не говорит, чем занимается. Эта тема под запретом.

— Интересно как. А так вообще он тебе помогает?

— Да. Время от времени на карте у меня появляются деньги. Я точно знаю, что это он.

А неплохо. И мне бы такого дядю. На моей карте пока только убавляются деньги.

— Ух ты, как круто! — искренне восхищается Вероника, когда я завершаю своё преображение. Улыбаюсь уголками губ и смотрю на её кукольное личико. Оно и без косметики изумительное. Немного грустное, но красивое.

— Да, — говорю, глядя в зеркало, — раньше, когда мне было как тебе, я очень ярко красилась. И носила косухи красного цвета.

Она с недоверием смотрит на меня. А я поднимаюсь и подхожу к коробкам с вещами, всё ещё лежащими в коридоре. Одна с вещами бабушки. Вторая — с моими, которые она бережливо сохранила.

Роюсь в своей и достаю лакированную красную косуху. Натягиваю — и она… Она абсолютно мне по размеру! Чёрт побери. Ни фига себе!

— Интересно, а в джинсы я влезу? — сама себе бормочу. Нахожу резиновые джинсы с потертостями. Помню, я вымаливала их купить мне. Бабушка сопротивлялась до последнего, но уступила. Помню, как на базаре, на картонке, прикрытая занавеской, мерила их — и как восхищалась продавец. Таких сейчас нет. Ни джинс, ни продавцов.

— Ох! Ничего себе! Влезла! — застёгиваю не без труда пуговицу, но тем не менее джинсы сидят на мне как влитые. Задница — словно орех, ноги длинные. И, глядя на себя в зеркало, мне даже немного не по себе. Я словно вернулась в прошлое.

— Сейчас такие в моде, — замечает Вероника. — И вам очень идёт.

— Да? — чуть наклоняю голову, оглядываю себя в зеркало.

Чёрт возьми, значит, я уже настолько старая, что мода моей юности возвращается? И как я совсем не заметила, что столько времени прошло?

— Слушай, а как вы сейчас отрываетесь? — спрашиваю, отходя на два шага назад и невольно улыбаюсь. Уж очень я на себя ту, молодую, похожа.

— Отрываемся?

— Вот мы бегали по клубам. Сейчас тусят в клубах? Помню, как сбегала от бабушки ночью, в окно…

— Да, конечно. Я не особо ходила, если честно. Учёба мне давалась с трудом, плюс работа и… — девушка запинается, а я замираю. Плюс роман с доктором. Моим мужем. Вот, сука, что ж царапает-то так?

— Ничего, — говорю, повернув голову к девушке, — обязательно подай на алименты. Если не собираешься с ним сойтись. Ты не собираешься?

Опускает глаза и качает головой.

— Они пытались украсть у меня ребёнка. Это… это ужасно. Я не смогу. Никогда не смогу простить.

— Угу, — оглядываю большой живот девушки, а затем снова смотрю на её лицо. — Ну, раз уж нам делать нечего, давай и тебя накрасим.

— Ой, а можно?

— Давай, — подсаживаюсь к ней, схватив свою косметичку.

— А почему вы перестали ходить в клубы? — спрашивает Вероника, а я застываю с сывороткой в руке. Думала ли я, что буду болтать с беременной любовницей моего мужа хоть когда-нибудь, в какой-нибудь извращённой фантазии? Вообще нет. Буду ли я это делать? Да. Потому что, как ещё недавно выяснили, я странная и нелогичная, но, как говорится, ну и пофиг.

— Потому что быть женой Архангельского и быть его любовницей — это две абсолютно разные вещи. Так что, считай, ты схватила лучшую часть из того, что могло быть. Быть его женой — это слушать его маму, которая готова тебя учить двадцать четыре на семь. Блистать в обществе рядом с ним, но не затмевать. Ухаживать за ним, — беру карандаш в руки, — любить, холить и лелеять.

— А он?

— А он… А он — статус, семья. Общество. Обеспеченная жизнь. Ты вроде домохозяйка и ничего не делаешь, и живёшь в шоколаде, но это большой обман для наивных. Быть домохозяйкой — ещё какая работа. Без выходных, перерывов и права на отпуск. Так что на будущее — не ведись.

Я его встретила совсем молоденькой, вот такая, как ты, была. Только понаглее. Возможно, он думал, что я смогу побороть его маму и спасти… Но ты видела эту женщину — ни у кого нет шанса. Она усмирила меня, сделав идеальной для своего сына, хотя изначально я ей совершенно не нравилась. Девчонка без рода и племени.

— Но вы же крутая… Я вот вообще не понимаю, как Леонид мог, когда… когда у него… Вы такая…

Чуть отстраняюсь, чтоб посмотреть в лицо девчонке. Но в ней нет фальши. Ну что ж, у Лёни, по крайней мере, хороший вкус. Принимаюсь снова за своё дело.

— Обязательно его как-нибудь спрошу об этом, — отзываюсь, — лет через двадцать, когда мы все соберёмся и посмеёмся над этой ситуацией.

Теперь Вероника отстраняет лицо и смотрит на меня, удивлённо подняв брови.

— Нет. Я шучу. Такого никогда не случится, — уверяю, — даже через сотню лет.

А потом девчонка час смотрит на себя в зеркало, охает и ахает, и восхищается своей мордашкой. Делает кучу селфи. Невольно улыбаюсь, глядя на это, а затем сердце болезненно сжимается. Наверное, это никогда меня не отпустит… Хотя я думала, что отпустило. Беру пачку сигарет и спускаюсь на пролёт ниже.

Мити здесь нет. Но это не удивительно — у него же нет на меня радара, как и у меня на него. Кроме утра. Утром он всегда здесь.

Закуриваю — затягиваюсь, и становится будто бы чуть легче. Пусть это иллюзия, но так лучше, чем вообще ничего не делать. А затем набираю номер Даши. Она отвечает после второго гудка.

— Скажи, ты сильно занята завтра?

— Я свободна как птица. А что, есть предложения?

— Да. Клуб.

— Клуб?

— Ты. Я. Клуб.