Бедная Настя

12. Поиски правды

Раз за разом я вспоминала обрывки разговора с тетей на кухне.

"— Настя, ты уже достаточно взрослая, чтобы знать правду, — сказала она, когда мы остались наедине на кухне. — "Твоя мама до сих пор любит твоего отца, хоть и не признаётся. Андрей исчез, когда Таня была беременна тобой. Она всегда считала, что он просто сбежал, испугался ответственности. Но я не уверена.

— Почему? — я поставила чашку с чаем на стол.

— У меня была только одна встреча с ним. И всё равно- ну не был он похож на человека, который может так поступить, — тётя Оля помешивала ложечкой в чашке. — Думаю, тебе стоит попытаться его найти. Хотя бы ради того, чтобы узнать правду.".

Эта мысль не давала мне покоя уже несколько дней. Что я знала об отце? Его звали Андрей Фролов. Он приехал в их город на производственную практику на завод "Электрон" (который закрылся лет десять назад). Сам был родом с Новосибирска. Познакомился с мамой на концерте, встречались чуть больше года, планировали пожениться. А потом — взял и исчез." Ну не может быть такого!" — эта мысль, снова ожившая внутри из-за тётиных слов, не давала спокойно жить. И действительно, слишком уж коварно, слишком уж странно. И мама, и тетя при расспросах о характере отца, в один голос твердили, что предпосылок никаких не было- добрый, отзывчивый, всегда помогал, вот и тетю увидел, когда сам на дачу напросился — помочь по хозяйству, как узнал, что мама и тетя одни, без мужской помощи. И помог тогда отлично, работать умел и любил. Так с чего же такое равнодушие к родному ребенку, такая подлость по отношению к любимой женщине?

Я перебирала новообрётенные сокровища- коробку с памятью об отце. В ней лежало несколько полароидных снимков. На одном из них молодая мама и высокий парень с тёмными волосами и открытой улыбкой стояли на фоне городского парка. На обороте корявым почерком было написано: "Таня и я. Май, 2007".

Я с несколько минут внимательно рассматривала лицо отца, пытаясь найти в нём свои черты. Высокие скулы, ямочка на подбородке — да, это точно от него. Смешинка в глазах- и она тоже, пожалуй.

— А это что? — я достала потрёпанную визитку, показав маме. Та пожала плечами:

— Он работал на "Электроне". Это контакты его руководителя практики, Виктора Семёновича. Можешь выкинуть, зачем она теперь.

Но я спрятала визитку в карман. Это был мой первый шаг к поиску отца. Хоть какая-то зацепка.

Найти бывших работников закрытого завода оказалось непросто, но мне повезло. В городской группе "Подслушано" я опубликовала пост с просьбой помочь найти людей, работавших на "Электроне" в 2007 году. Потом скопировала этот пост, покидала ещё в несколько местных групп. И стала ждать.

Через два дня мне написала женщина по имени Марина: "Мой муж Сергей работал там инженером.". Мы разговорились, женщина расчувствовалась, услышав, с какой целью я ищу бывших сотрудников. Пообещала узнать все у мужа. Каждые полчаса, если не меньше, я заглядывала в приложение, думая, что она уже ответила. Но нет- ждать пришлось почти двое суток (оказалось, что муж был на смене). Но в конце концов он подтвердил, что знал моего отца. Его жена предложила прийти к ним в гости на выходных, чтобы спокойно пообщаться. С маминого позволения я согласилась.

Сергей Петрович, грузный мужчина с седыми висками, долго рассматривал фотографию.

— Да, помню этого паренька. Андрей, кажется. Толковый был инженер, перспективный. Детдомовский, но башковитый очень.

Я вздрогнула.

— Детдомовский? Вы уверены?

— Конечно. Он не скрывал этого особо. Рассказывал, как в Новосибирске получил квартиру от государства после выпуска из детдома. Как невесту нашел, женятся- он к себе туда заберёт её.

Это не совпадало с тем, что знала мама. Андрей говорил ей, что живёт с родителями.

— А вы не знаете, что с ним стало потом?

— Нет, практика закончилась, он, вроде как, обратно после уехал. Больше я о нём не слышал.

Детдомовский. Это слово открывало новое направление поисков. Дома я сразу же засела за компьютер и начала изучать, какие детские дома были в Новосибирске в то время, когда мой отец мог там воспитываться.

Список оказался не таким большим. Я написала во все пять учреждений, объяснив ситуацию. Четыре ответили отказом — политика конфиденциальности. Но из пятого, детского дома № 3, пришёл неожиданный ответ- сперва скупое сообщение как под копирку о личных данных и остальном, а затем мне позвонила сотрудница детского дома. Выслушав меня, она предложила...приехать к ним. Только так, хоть немного убедившись, что я — это я, они могли бы негласно мне помочь.

Я рассказала об этом маме. Та только развела руками- денег на дорогу уж точно нет. Но, спустя несколько дней, она вошла в мою комнату, хмурая и собранная как никогда. В её глазах горел огонь:

— Я еду с тобой, — твёрдо сказала она. — Но к Новому году подарков не жди. Финансы поют романсы. — шутливо похлопала себя по карманам штанов, но глаза её оставались серьёзными. Видно было, что и ей не терпится наконец узнать правду.

Всхлипнув, я бросилась маме на шею, заверяя, что она и так делает мне самый лучший подарок на свете.

В Новосибирске было прохладно. Детский дом № 3 располагался в старом здании из красного кирпича. Нас встретила пожилая женщина с добрыми глазами.

— Я Валентина Сергеевна, работаю здесь почти сорок лет. Помню всех своих детей, — она улыбнулась. — Андрея Фролова тоже помню. Славный был мальчик, только гордый очень. Стеснялся своего детдомовского прошлого перед посторонними. Да он и в детдоме, как в школу ходил, приврать любил.

— Он говорил, что у него есть родители, — тихо сказала мама.

— Вы знаете, многие наши дети так делают, — кивнула Валентина Сергеевна. Она ласково взглянула на маму. — Особенно когда влюбляются. Боятся, что их не так поймут.

— А что с ним случилось потом? — не выдержала я — После выпуска?

— Он получил квартиру, учился в политехе. Приходил к нам иногда, помогал с ремонтом. А потом перестал. Я думала, может, переехал.

— А есть кто-то из его выпуска, с кем он дружил?

— Был один мальчик, Дима Краснов. Они были не разлей вода. Но Дима... у него сложная судьба, с алкоголем проблемы.

Валентина Сергеевна неохотно дала нам адрес, постоянно приговаривая, чтобы, если что, не говорили о её роли в этом. Впрочем, мы и не собирались. Отдав ей большую коробку конфет и пакет с вкусностями для детей, мы поспешили поехать дальше, за правдой.

Дмитрий Краснов жил в обшарпанной хрущёвке на окраине города. Нам открыла девушка примерно моего возраста. Она с подозрением окинула нас долгим взглядом. После спросила, не здороваясь:

— Вы к кому?

— Здравствуйте. Мы к Дмитрию Краснову, по поводу Андрея Фролова, — сказала мама. — Видите ли...Я- мать его дочери. А это- кивнула она на меня- Его дочь и есть. Мы хотели бы найти Андрея.

Девушка нахмурилась, потом вздохнула.

— Я Алина, его дочь. Проходите, конечно. Только он сейчас... не в лучшем состоянии.

В квартире было чисто, но бедно. На диване сидел изможденный мужчина, который казался намного старше своих лет.

— Папа, к тебе пришли. Спрашивают про дядю Андрея.

Дмитрий поднял мутный взгляд.

— Андрюху? Кто про него спрашивает?

— Я его дочь, — твёрдо произнесла я. — А это моя мама. Мы ищем его.

Мужчина покачал головой, его глаза вдруг прояснились. Он вздохнул.

— Поздно вы его ищете. Очень поздно.

У меня перехватило дыхание.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что Андрюху убили, — прямо сказал Дмитрий. — В 2007-м. Из-за квартиры.

Мама тихо охнула и опустилась на стул.

— Расскажите, пожалуйста, — попросила я, чувствуя, как дрожат руки. Это ведь....год моего рождения.

— Он хотел продать квартиру и переехать к вам, — Дмитрий в упор смотрел на маму. — Говорил: "Димка, там моя любовь, там моя семья будет. Там новую куплю, ребенка родим.". Только по закону он не имел права продавать- детдомовское жильё пять лет нельзя отчуждать. Связался с какими-то мутными риелторами, они обещали "решить вопрос". А потом... его нашли в лесополосе за городом. Я опознать не смог, не допустили меня. Какие — то мутные дела с милицией тоже местной. В деле он проходил как неизвестный. Ну и так, никто ж за него не подал заяву на розыск. Детдомовские мы, кому нужны-то?

— Почему вы не заявили о пропаже? — спросила мама дрожащим голосом.

— Заявлял. Но сперва принимать не хотели- не родственник, а как ругаться да жаловаться стал- приняли. А толку-то? Не делали ничего всё равно. Говорю ж- кому какое дело до детдомовского? "Уехал наверное", — передразнил он кого-то. — А когда нашли тело, следователь сказал, что особых примет нет, документов нет, опознать невозможно. И все, дело закрыли. Может, работать не хотели, а, может, сами в доле были. Что теперь уж...- он развел руками.

— У вас есть доказательства? Что-то, что может помочь нам доказать, что это был он? — спросила я.

Дмитрий встал, пошатываясь, и достал из шкафа старый конверт.

— Вот, фотографии наши с выпуска. И вырезка из газеты про неопознанное тело. Я знал, что это он. Да и любой дурак поймет, видно же, шрам вон его, да родинка вот тут. — ногтем с грязноватой каемкой ткнул он в фото.

Следующие две недели превратились для меня и мамы в бесконечный марафон по кабинетам. Мы даже добились эксгумации, ДНК-теста и даже перспективы повторного расследования. Мама опознала Андрея по особой примете — шраму на запястье, которого почему-то не было в первоначальном протоколе осмотра.

Конечно, дело об убийстве никто не стал открывать заново- сослались на сроки давности, хоть следователь, молодой мужчина с добрыми глазами, предложил пробить новое открытие дела " по вновь открывшимся обстоятельствам". Но я решила, что папа заслуживает покоя. Хорошо, что мы можем его похоронить по-человечески, под своим именем, как любимого отца, любимого мужчину. И, главное, знать теперь, что он никого не бросал. Что любил нас, спешил к нам. Да и разве кого-то смогут найти спустя столько времени, без единой зацепки?

— Знаешь, — сказала мама вечером, когда мы вернулись в гостиницу после очередного дня в полиции, — Если бы не ты, я бы так и не узнала правду. Всю жизнь думала, что он нас бросил.

— А он на самом деле хотел к нам. — подхватила я. Невероятное чувство эйфории и грусти одновременно подмяло под себя все остальные эмоции в эти дни. Я нашла отца. И тут же потеряла его.

Мама кивнула, вытирая слёзы:

— И ты так на него похожа. Тот же упрямый характер, та же настойчивость.

Я обняла маму:

— И также люблю тебя.

И, до этого раз клятвенно обещав друг другу больше не плакать, мы обе зарыдали навзрыд.