Бессмертный

Глава 26

Появившись в Раю, Джим обнаружил, что место было по-прежнему сочным, как Центральный парк в летний период: кругом зелень, голубое небо над головой, перед глазами стены замка цвета кофе с тройными сливками. Но было больно смотреть на всего два флага, видневшихся на парапете.

Джим вспомнил, как впервые очнулся на лопатках на вечнозеленом газоне, поджаривший его ток все еще тревожил с шипением каждое нервное окончание в его теле. С тех пор он уже так часто бывал здесь, что по опыту приземлился на ноги.

Прежде чем пуститься на поиски архангела, он повернулся к Бастиону Душ… представляя там свою маму. В безопасности. Не чувствуя боли. Ничто не тяготило ее и не беспокоило. Он не встречал ее со дня ее смерти, и, блин, было бы неплохо увидеть ее в последний раз на случай, если он проиграет в этой проклятой войне…

— Мне жаль. Я не могу согласовать этот переход.

Он повернулся к Найджелу. Парень напоминал хорошо отреставрированную картину, ничего пыльного и бледного, конечности, очевидно, срослись без последствий… по крайней мере, судя по легкости, с которой парень шел по стриженой траве. На нем был один из костюмов в стиле двадцатых годов, кремовый лен посреди странного окружающего освещения своим сиянием напоминал ночную лампочку.

— Мне нужно, чтобы ты был предельно честным со мной, — сказал Джим.

— Ну, разумеется. Иначе и быть не может.

— Мне нужно знать, правда ли, что душа, освобожденная из Ада, не может попасть туда. — Он ткнул пальцем через плечо. — Что есть какая-то проблема с заразой. Или чем там еще.

Дерьмо. Просто… дерьмо.

И… блеск. Лицо Найджела помрачнело, когда он прошептал: — Ты говоришь о Сисси.

— Нет, о гребаном пасхальном кролике.

— О, да, мифический кролик в корзинке с крашеными яйцами. Все верно… этот пушистый комок, как его назовут некоторые, никогда не попадет в Рай. И, к несчастью, ты прав. Всякая душа, побывавшая в Аду, не может быть допущена за стены Бастиона или даже в эти земли.

— Это дискриминация.

— Нет, ты выразился иначе. Зараза.

— Найджел, она невинна. Она не напрашивалась на все это.

— Я сочувствую тебе. Вам обоим.

— Гребаный ад. — Внезапно он вспомнил, что им пришлось сделать с Вином ДиПьетро в первом раунде. — А если ее очистить? Что если… мы вытащим из нее зло?

Черт, он не мог представить, чтобы Сисси подверглась этой болезненной, смертельно опасной процедуре.

— Ты действительно хочешь попытаться сделать это?

Нет.

— Я убью этого долбаного демона.

Найджел с силой сжал его руку.

— Прошу, запомни мои слова. Если ты запомнишь это… из всего, помни только это… не забывай. — Невероятный взгляд впился в него, странного цвета глаза оставляли отпечаток в его разуме, Джиму казалось, будто Найджел поместил некий осязаемый предмет в его мозг. — Гнев, который ты сейчас испытываешь, питает Девину. Если ты пойдешь у него на поводу, то добровольно отдашь себя в ее руки. Это — корень всего зла, противоположность чистоте любви. И это выражение самой ее сущности. Что бы ты ни сделал, не руководствуйся гневным порывом, особенно если он ведет к ней, даже если ты веришь, что это чувство дает тебе фокус и силу для победы над ней. Именно это и станет твоей погибелью.

Джим окинул взглядом сочный пейзаж. Это чересчур, решил он. Все это — через край, но он не мог соскочить с поезда. Только в конце, каким бы он ни был.

— Колин еще не оттаял? — выпалил Джим.

— Не вижу, коим образом это имеет отношение к тебе.

Повисла длинная пауза. И потом Джим сказал: — Я вынужден просить тебя об одолжении.

— И я в настроении его выполнить.

— Ты не знаешь, о чем я хочу просить.

— Знаю, спаситель. Знаю.

***

Сисси разбудили широкие, теплые ладони, путешествовавшие по ее животу, талии, бедру. И когда ее нежно перевернули на спину, она знала, кто это был. Узнала его запах, то, как он прикасался к ней и выгибался, чтобы стать ближе.

Ее глаза распахнулись, но было слишком темно, солнце уже село. — Я давно сплю?

— Какое-то время.

— Я даже не понимала, насколько устала.

— Позволь мне, — прошептал Джим с несвойственным ему отчаянием. — Прошу.

Его губы нашли ее, и, казалось, самым естественным в мире движением она раздвинула ноги, чтобы он смог устроиться между ее бедер. Она приняла душ перед сном и легла обнаженной… как раз ради этого.

Она надеялась, что он придет к ней.

Его поцелуй был наркотиком, и она впитывала его, вытягиваясь под его весом, когда он потерся своей эрекцией о ее лоно. Она за мгновение стала готовой принять его, и Джим, желая убедиться в этом, скользнул рукой между ними. Он застонал, почувствовав ее жар, и потом снова устроился у входа.

Он соединил их, подавшись вперед бедрами, и Сисси снова ощутила чувство наполненности. И он был осторожен… до определенного момента. Когда толчки стали все настойчивей, скрип качавшейся кровати стал звучать слишком громко в комнате.

Ей плевать, что Эдриан мог услышать их. Может, ее должно было заботить это, но было так приятно.

Чем ближе он подходил к собственному оргазму, тем сильнее в нее вбивался, тем больше напрягались его бедра. Разрядка первой охватила ее, ее лоно сжимало его, обхватывая член…

— Твою мать, — он стиснул зубы, вскидывая голову и вжимаясь в нее.

Их тела вынесло через край, они двигались вместе, усиливая ощущения. И когда они, наконец, замерли, Сисси чувствовала себя так близко к нему, как ни к кому в жизни.

Джим уперся локтями в матрас, смотря на нее. Во мраке, с единственным источником света в виде тонкой полоски под дверью, через которую он зашел, она видела его мрачное лицо.

— Что это? — спросила она.

— Я должен идти, нужно разобраться кое с чем.

— Эм, хорошо. Я могу помочь?

— Да. Если останешься до моего возвращения здесь, с Эдрианом.

— Куда ты собираешься?

— Тебе не о чем беспокоиться.

Мороз пробежал по коже.

— Ты собираешься к ней, ведь так? — Сисси столкнула его с себя и натянула простыни до подбородка. — Да?!

— Секс тут не при чем.

— По твоим словам. — В голове всплыли отрывки их разговора с демоном. — А мне полагается послушно сидеть и ждать твоего возвращения?

— Сисси, послушай меня. Все не так, как ты думаешь.

— Ты трахался с ней всего сорок восемь часов назад.

— И это больше не повторится. Зачем, вообще?

Сисси потерла лицо руками. Может, это все сон?

Кровать скрипнула, когда Джим сдвинулся, натягивая штаны. А потом вспыхнуло голубое сияние. — Я хочу показать тебе кое-что.

Она посмотрела на его телефон. Потом нахмурилась и взяла мобильный. На экране была фотография ее фотографии… которая стояла на полке в гостиной со всеми семейными фото.

— Я сделал ее сегодня, когда пытался найти тебя. Я до смерти испугался.

Боже, тогда она выглядела совсем иначе, — думала Сисси, смотря на себя.

— Дай мне свою руку, — сказал Джим.

Она рассеянно протянула руку… и он поднял ее к своей шее. — Чувствуешь?

Это была подвеска. Ее ожерелье.

Она нахмурилась. — Это мое.

— Я знаю. Твоя мама дала мне ее.

— Когда? — выдохнула Сисси.

— Я отправился к ней после того, как пришлось оставить тебя там, внизу. Это было до того, как я придумал, как вызволить тебя. Я знал, насколько сильно она страдала, поэтому вошел в твой дом и увидел ее сидящей в том кресле, в гостиной. Она не ложилась спать, ждала тебя.

Когда сияющая фотография стала размытой, Сисси смахнула слезы с глаз. Осознание, что мама ждала не потому, что Сисси пропустила комендантский час…а потому, что произошло что-то ужасное… это большее, чем она могла вынести.

— Я обещал твоей маме, что верну тебя, — хрипло продолжил Джим. — Она дала мне ожерелье, и я планировал вернуть его тебе, но, все же, хочу оставить у себя. Так я всегда знаю, что ты со мной. Где бы я ни был, что бы ни делал. Ты рядом со мной.

— Оно едва на тебе застегивается, — пробормотала она, скользнув пальцем по тонкой цепочке на его шее.

— Сисси, я тебя не предам. Ни за что на свете. — Он наклонился для поцелуя, и она позволила ему поцеловать себя. — И ты хочешь узнать, что я хочу сделать?

— Что?

— Когда все кончится, я хочу пригласить тебя на свидание. Неловкий ужин. Или, черт, не знаю. Прогулку на пляже… хотя поблизости же нет пляжа. Я просто… если я выиграю в войне, то после всего я хочу прокатить тебя на своем байке. Просто прокатимся. Не важно. Только ты и я, и никого больше. Обещаешь?

Она не знала, кому верить. Лживому демону… или профессиональному убийце, который казался самым последним человеком в мире, кто пойдет на поводу у чувств… но который носил крошечную голубку на шее и нашел время, чтобы сделать снимок ее фотографии.

— Ты это хотел попросить? — сказала она.

— Что, прости?

— В гостиной, когда мы ужинали после твоего возвращения. Ты хотел, чтобы Эд сфотографировал нас?

— Да.

— Ангелов можно сфотографировать?

— Хочешь узнать?

Он взял у нее телефон и настроил объектив так, чтобы стало видно две их смутные тени.

— Сейчас будет вспышка, приготовься, — сказал он. — Три, два, один…

Она заморгала от ослепительно-яркого света, но потом, когда вернулось зрение, она посмотрела на небольшой экран: там были они, их головы рядом, он смотрел на нее, а не в объектив, а она — куда-то прямо перед собой.

И да, вокруг их голов, как некое благословение, парили два нимба.

— Сисси, ты можешь мне доверять. У меня с этой сукой война, а не любовь.

Она вспомнила его в Аду. Когда те демоны мучили его всем скопищем. Разве можно любить кого-то, кто делает с тобой такие ужасные вещи? Джим был много кем, но далеко не мазохистом.

Боже, она не знала, кому верить.

Но ей нравилась их совместная фотография. На самом деле… нравилось, как они смотрелись вместе. Если бы не чертовы нимбы, она бы почти поверила, что они — нормальная пара.

— Я могу оставить его?

— Да, ты можешь забрать мой телефон.

Прижав его к сердцу, Сисси откинулась назад, роняя голову на подушку.

— Когда ты вернешься?

— После того, как поставлю суку на место.

Ну, по крайней мере, он не показывал, что с нетерпением ждет встречи с демоном. А секс, который у них только что был? Это стоит принять в расчет.

— Береги себя, — прошептала она.

— Обязательно.

Она слышала, как он подошел к двери… но потом вернулся и обхватил ее лицо руками.

— Я позабочусь о тебе. — Его голос звучал очень странно. — Клянусь душой своей матери. Я все исправлю.

А потом он поцеловал ее и вышел, тихо закрыв за собой дверь перед тем, как двинуться по коридору. Через какое-то время она с дрожью поняла, что крылось за странной интонацией.

Это был страх.

Джим Херон был в ужасе по неизвестной ей причине.