Селена
Вечер, плавно перетекающий в ночь, тянется бесконечно долго.
Каждый его момент вонзается в меня, как нож — острый, холодный и беспощадный, проникающий всё глубже и глубже. Улыбки гостей — натянутые и фальшивые, — мелькают перед глазами, смешиваясь с прикосновениями Ареса, его холодной уверенностью, что обжигает кожу, и взглядами Веро́ники, что режут меня, как осколки стекла.
Всё сливается в тяжёлый, удушающий ком, который застревает в горле и душит меня...
Когда мы, наконец, покидаем этот театр лицемерия и садимся в машину, облегчение накатывает на меня, как тёплая волна. Но оно мимолётное, ускользающее, как дым, потому что сто́ит нам оказаться вдвоём в замкнутом пространстве, атмосфера накаляется. В салоне повисает густая, почти осязаемая тишина.
Арес смотрит в окно, его профиль — резкий, высеченный в полумраке светом уличных фонарей, будто статуя из тёмного мрамора: острые скулы, напряжённая линия челюсти, лёгкая щетина, что делает его вид ещё более суровым.
Я сижу, сжав руки на коленях так сильно, что ногти впиваются в ладони, и пытаюсь найти хоть одну зацепку в хаосе мыслей, что кружатся в голове, как осенние листья на ветру.
Что я сделала?
Кто я такая?
Ответов нет, только вопросы, что жгут меня изнутри, оставляя горький привкус во рту...
Незаметно машина подъезжает к нашему дому. Я жду, что муж выйдет первым, как всегда делал раньше, но он остаётся сидеть на месте, глядя в темноту за стеклом. Водитель тоже не шевелится, застыв словно тень своего хозяина.
Тишина становится ещё тяжелее, обволакивая меня, как влажный туман, и я чувствую, как во мне закипает что-то новое — не страх, не отчаяние, а злость, горячая и едкая, что поднимается из груди к горлу.
Догадка приходит молниеносно.
Арес не собирается выходить. Он собирается уехать. К ней. К Веро́нике.
Я вижу это в его напряжённых плечах, в том, как он сжимает челюсть, будто сдерживается от чего-то резкого в мой адрес...
— Ты поедешь к своей любовнице? — громкие слова, полные яда и гнева, которых я не ожидала от себя, вырываются сами собой. Они повисают в воздухе, острые, как осколки разбитого вдребезги стекла.
Арес медленно поворачивается ко мне.
Его серые глаза находят мои, и в них мелькает что-то — не удивление, не гнев, а холодная, стальная решимость, что пробирает меня до самых костей.
Муж выдерживает паузу, долгую и мучительную, будто решает, достойна ли я его ответа, а потом кивает — коротко, резко, как удар хлыста.
— Да, — произносит твёрдо, без тени сомнений. — К ней. К тебе я больше никогда не прикоснусь. Не после того, что я сегодня узнал!
Я замираю, чувствуя, как кровь отливает от лица, оставляя кожу холодной и липкой.
Узнал? Что он узнал?
Моё сердце срывается в бешеный ритм, стучит в рёбра так, что, кажется, они вот-вот треснут.
— Что ты узнал, Арес? Скажи мне! Что ты знаешь обо мне? — мой голос дрожит от смеси гнева и ужаса.
Он не отвечает.
Его лицо каменеет, губы сжимаются в тонкую линию, глаза становятся пустыми, как зимнее небо. А потом он вдруг открывает дверь со своей стороны и рявкает, коротко и грубо:
— Вон из машины!
— Что?! — задыхаюсь от возмущения.
Муж уже вылезает наружу, обходит машину быстрыми, резкими шагами, и распахивает мою дверь. Его рука сжимает моё запястье, твёрдая, как сталь, и вытаскивает меня наружу с такой силой, что я спотыкаюсь, едва не падая на гравий.
Холодный ночной воздух ударяет в лицо, режет щёки, но я не чувствую его — только ярость, что кипит в венах, и смятение, что рвёт меня на куски.
— Арес, скажи мне! — кричу, вырываясь из его хватки, но он уже отворачивается, будто я для него пустое место.
Пальцы мужчины разжимаются, оставляя на моей коже горячий след, и он шагает к водительской двери. Садится за руль, буквально выталкивая водителя, который молча отходит в сторону, растворяясь в темноте.
Я делаю шаг вперёд, инстинктивно, будто могу остановить его, схватить за руку, заставить говорить. Но машина внезапно срывается с места, гравий хрустит под колёсами, и я вижу, как красные огни фар мелькают в ночи, исчезая за поворотом и оставляя меня одну...
Он бросил меня здесь и просто уехал. Молча, не пытаясь даже объясниться.
«Не после того, что я сегодня узнал».
Что он узнал? Что-то обо мне?
Мои ноги подкашиваются, и я опускаюсь на ступеньки крыльца, чувствуя, как холод камня пробирается через тонкую ткань платья и кусает кожу... но это ничто по сравнению с тем, что творится внутри.
Я обхватываю себя руками, пытаюсь унять дрожь, что сотрясает всё тело, но она идёт не от холода, а от хаоса и боли, от того, что всё рушится вокруг меня, как карточный домик под порывом ветра.
Он знает что-то.
Знает!
Что-то, что перевернуло его отношение ко мне. Сделало ещё хуже, хотя, казалось, что хуже уже не могло быть.
Но что?
Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить: визг шин, запах дождя и крови, больница, его лицо над моей кроватью...
Это всё!
Остальное — лишь пустота, чёрная и вязкая, как смола.
Если он прав, если я та Селена, которую он ненавидит, что я натворила? Что-то страшное, непростительное?
А если я не она... то, кто я?
Почему я здесь?! В этом доме, в этом браке, с этим мужчиной, что смотрит на меня, как на врага, и так легко выкидывает из своей жизни, будто сломанную игрушку?
Его слова — «к тебе я больше никогда не прикоснусь» — режут меня, как лезвие, оставляя рану, которую я не могу объяснить.
Это не любовь, не боль от потери — это что-то другое, глубже, что-то, чего я не понимаю.
Слёзы жгут глаза, горячие и горькие, собираются под веками, но я стискиваю зубы и не даю им пролиться.
Нет, я не буду плакать из-за него!
Он уехал к Веро́нике, и пусть. Пусть делает, что хочет. Это его выбор. На эмоциях или нет, мне теперь абсолютно всё равно.
Я не останусь здесь, ожидая, пока он вернётся и продолжит свою игру в мужа и жену. Я ему не жена!
Медленно выпрямляюсь, чувствуя, как дрожат колени, а тело отказывается подчиняться. Глубоко вдыхаю холодный ночной воздух и поднимаю глаза к небу, затянутому чёрными, дождевыми тучами.
— Надо брать себя в руки и бежать отсюда... как можно скорее. Иначе эта ложь окончательно меня сломает и потопит.