Без памяти во лжи

Глава 33: Арес

Арес

Я сижу в своём кабинете, смотрю на часы. Время тянется, как резина.

Вейн должен был уже доложить — узнать подробности о Селене и Эмили, о том, как две сестры-близняшки оказались в разных мирах. Я жду этого отчёта, как приговора, и волнение грызёт меня изнутри.

Кручу ручку в руках, постукиваю пальцами по столу, пытаюсь сосредоточиться на бумагах передо мной, но мысли ускользают.

Почему их разделили?! Что произошло двадцать три года назад?

Дверь открывается, и я поднимаю взгляд. Вейн. Он входит, в руках папка, лицо спокойное, но глаза серьёзные.

Волнение, что жгло меня, сменяется чем-то другим — жаждой узнать правду. Я встаю, делаю шаг к нему, и голос мой звучит резко:

— Ну? Что нашёл?

Он кладёт папку на стол, открывает её, и я вижу документы — старые, пожелтевшие, с печатями и подписями.

— Всё подтвердилось, — говорит ровно, как всегда. Без тени эмоций. — Селена и Эмили — сёстры-близнецы. Родились в одном роддоме, но их разделили почти сразу.

Я сжимаю кулаки, смотрю на него, жду.

— Анна Флоренс — неродная мать Эмили, как я тебе говорил ранее. — продолжает он. — Она удочерила её во младенчестве. Ей сказали, что девочка осталась без родителей, что её мать умерла при родах, а отец неизвестен. Анна, судя по всему, не знала, что у Эмили есть сестра, поэтому Селена осталась в доме малютки. Потом её перевели в детский дом. Никто не связал их — ни врачи, ни приют. Это была ошибка в бумагах, случайность.

Откидываюсь в кресло, чувствую, как воздух вышибает из груди.

Случайность.

Две сестры, похожие как две капли воды, разорванные судьбой. Я смотрю на документы — свидетельство о рождении, справку об удочерении...

Они не знали друг о друге. Анна не знала. Я не знал.

— Их настоящие родители? — спрашиваю на удивление хрипло.

— Мать умерла, как и сказали Анне, — отвечает Вейн. — Отец неизвестен. Никаких следов. Они были никому не нужны, пока Анна не взяла Эмили. Ей... повезло. — впервые вижу, чтобы он проявил хоть какие-то эмоции.

Киваю, провожу рукой по лицу.

Это всё объясняет — воспоминания Эмили о матери, её мягкость, нежность. Она не Селена. Она никогда не была ею.

Я открываю рот, чтобы спросить Вейна, как нам действовать дальше, но телефон звонит.

Голос на том конце — низкий, напряжённый — принадлежит одному из охранников, что я приставил к Эмили.

— Господин Арес, — говорит взволнованно, и я слышу шум сирен на фоне. — Ваша жена... она без сознания. Травма головы. Мы везём её в больницу на скорой.

Я встаю так резко, что кресло падает назад. Сердце колотится, как сумасшедшее, и я не слышу, что он говорит дальше — что-то про торговый центр, про примерочную.

— В какую больницу? — перебиваю, голос дрожит от злости и страха.

Он называет адрес, и я бросаю трубку, не дослушав. Вейн смотрит на меня, хмурится.

— Что случилось? — спрашивает он, но я уже хватаю пальто, ключи.

— Она в больнице, — слова режут горло. — Эмили.

Я не жду его ответа, выбегаю из кабинета, спускаюсь к машине. Двигатель ревёт, я выжимаю газ, и город мелькает за окном, как размазанная картина.

Работа, отчёты, правда о сёстрах — всё это тонет в шуме крови, что стучит в ушах.

Она без сознания. Травма головы. Не знаю, что случилось, но страх вцепляется в меня, как беспощадный зверь.

Я мчусь по улицам, нарушая все правила, и думаю только о ней — о девушке, что зову Селеной, но знаю, что она Эмили.

Её лицо всплывает перед глазами — большие глаза, лёгкая, искренняя улыбка, что она подарила мне в ресторане.

Она жива, она должна быть жива! Я не могу её потерять. Не теперь, когда я только начал понимать, что она значит для меня.

В порошок сотру, уничтожу того, кто сделал моей девочке больно.

Моей?!

Я даже не заметил, когда стал считать её своей. Не женой, не предательницей, которая спит с Миллером, а своей — той, что тянет меня к себе, как свет.

Это чувство — новое, яркое, почти пугающее — выросло во мне незаметно, и теперь оно бьётся в груди, как второе сердце.

Бросаю машину у входа, врываюсь в больницу и бегу к стойке.

— Эмили... — чертыхаюсь, — Селена Брайн!

— Кем вы приходитесь? — медсестра непонимающе смотрит на меня поверх очков.

— Муж! — рявкаю так, что стены содрогаются.

Женщина указывает направление, и я, сломя голову, мчусь туда.

Подхожу и вижу её через стекло. Эмили лежит на каталке, бледная, с закрытыми глазами, с повязкой на голове. Врачи суетятся вокруг, а я стою, прижавшись к стене, чувствуя, как ноги подкашиваются.

Она жива. Она дышит. Но страх не уходит — он смешивается со злостью.

Что случилось? Кто это сделал?

Охранник подходит ко мне, высокий, с напряжённым лицом.

— Ваша жена была в примерочной, — говорит тихо, изредка поглядывая на меня. — Мы не видели, что произошло. Возможно, она упала, ударилась. Мы нашли её уже без сознания...

Сжимаю кулаки, смотрю на него так, что он отводит взгляд. Они не уследили. Я доверил её им, а они не уследили. Но я не кричу — не сейчас. Я смотрю на неё, на мою девочку, и понимаю, что всё остальное подождёт. Она важнее.

Вхожу в палату, сажусь рядом с ней. Её рука холодная, безжизненная. Я беру её в свою, сжимаю тоненькие пальчики.

— Держись, Эмили, — шепчу, хотя знаю, что она не слышит. — Я здесь...