Благородство и страсть

Глава 11

Грейс спала в объятиях Мэтью, а он смотрел на нее и думал. На ее лице застыло скорбное выражение. Сегодня ночью она пришла к нему, чтобы он взял ее. Нетрудно было догадаться, чего стоило ей это решение. Даже сейчас, во сне, Грейс выглядела напряженной и испуганной.

Мэтью осторожно отодвинулся от нее на пару дюймов, чтобы распрямить ноги и устроиться поудобнее. До этого он лежал на боку, и Грейс прижималась к его груди спиной, ее голова покоилась на его руке, а он, боясь разбудить ее, старался не шевелиться. Но стоило ему слегка отодвинуться, как она тут же всхлипнула во сне и снова придвинулась к нему, ее голые ноги прижались к его ногам.

Сегодня ночью он видел ее обнаженной. Он прикасался к ее коже. И сегодня в его жизни произошли необратимые изменения. Мэтью прижался губами к макушке Грейс и тихо застонал, вспомнив, как она уселась голая ему на колени. Общаясь с Грейс днем, ему еще удавалось держать свои эмоции под контролем, но ночью, когда они лежали, обнявшись, в одной постели, это превращалось в настоящую пытку.

Но он обязан убедить лорда Джона, что они стали любовниками.

Он должен спасти ее. Какой смысл бороться с его дядей, если на кону жизнь этой женщины? Он лучше умрет, чем позволит кому-нибудь причинить ей боль.

Сейчас Грейс спала, но казалось, что она даже и в таком состоянии чутко улавливает его внутреннее смятение. Ее рука легла ему на грудь, как будто Грейс хотела защитить его от всех напастей, в том числе от него самого, от его мрачных мыслей.

Но, разумеется, ему не стоило впадать в сентиментальное настроение. Он ничего не значил для нее. Да разве и могло быть по-другому? Злой рок вмешался в жизнь Грейс и вовлек ее в его трагедию.

Мэтью продолжал лежать без сна и смотреть на спящую рядом с ним женщину. Свеча потихоньку догорала, а за окном уже повисла предрассветная серая пелена. У Грейс были удивительно изящные брови – тоненькие ниточки, выгнутые в форме лука, – прямой аристократический нос, решительный, но мягкий подбородок.

С нее можно писать портрет Мадонны. Но эта, написанная с Грейс, Мадонна обязательно вышла бы упрямой, мужественной, волевой и… нежной. Грейс оказалась сильной, а иначе его дядя сразу же сломал бы ее. Или, возможно, превратил бы в свою послушную марионетку.

Его взгляд остановился на ее губах, таких мягких, таких соблазнительных. Вчера она накидывалась на него и прижимала свои губы к его рту. Она целовала его. Хотя, конечно, трудно назвать то, что делала Грейс, поцелуем. Интересно, как Грейс целовала бы его, будь она по-настоящему влюблена в него и охвачена страстью? Господи, он никогда этого не узнает.

Следующим утром Грейс увидела маркиза на лужайке перед домом. Только что выглянувшее солнце позолотило его темную голову и играло яркими бликами на носах его черных ботинок. На нем были белая рубашка навыпуск и черные бриджи.

Сейчас перед ее мысленным взором промелькнула вся прошедшая ночь. Она целовала его. Прикасалась к нему. Она даже разделась и предстала перед ним обнаженной. Плакала в его объятиях. Спала с ним рядом, и на ней была его рубашка. И он обнимал ее своими крепкими руками.

Грейс заворожено смотрела на стройную фигуру маркиза.

Ее память мгновенно оживила тот момент, когда ее обнаженное тело скользило по его телу, и Грейс почувствовала возбуждение. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного. Только встретив маркиза, она поняла, каким сильным, каким яростным и жгучим может быть физическое желание.

Проклиная свое неумение скрывать собственные эмоции, Грейс направилась к маркизу:

– Лорд Шин.

Он медленно поднял на нее глаза. Грейс затруднялась сказать, что именно она увидела в них. Гнев? Отвращение? Презрение? После своей неудачной попытки соблазнить маркиза она заслуживала всего этого, но все же втайне надеялась на более милосердное к себе отношение – ведь лорд Шин знал, что это его дядя поставил ее перед немыслимым выбором.

Но в этих глаза она увидела… желание и почувствовала, что начинает дрожать.

Ее сердце подпрыгнуло куда-то к горлу, потом опустилось и быстро-быстро забилось, сбиваясь с ритма. Глаза Мэтью стали похожи по цвету на темный мед. С выражением неуверенности на лице он шагнул к ней.

– Когда ты пришла ко мне… – Его голос оборвался.

– Не нужно. – Она чуть приподняла руку, чтобы остановить его. Как они могли облечь в слова то, что произошло с ними вчера? Как передать то, что ей выпало испытать? Страх. Стыд. Желание.

Она была не в силах говорить об этом. Не сейчас. Не при свете дня.

– Что ж, хорошо. – Линия его подбородка сделалась жесткой. Грейс вдруг подумала о том, что род, из которого происходит лорд Шин, был очень древним, могущественным и, как теперь она понимала, отличавшимся чрезвычайной жестокостью. – Но думаю, мы все равно обсудим это.

– Только не… сейчас. – Она глубоко вздохнула, пытаясь выровнять дыхание, – Хочу немного прогуляться.

– Это можно. – Он кивнул, соглашаясь с ней, но в его взгляде все еще ощущалось напряжение. – А пока мы будем гулять, ты могла бы немного рассказать о своей жизни.

Она отшатнулась назад, как будто Мэтью ударил ее. Она никогда и никому не рассказывала о своем прошлом.

– Я не могу, – вдруг пискнула Грейс. Разве поведаешь о случившемся с ней ужасе этому человеку, которым она восхищалась, которого ставила на недосягаемую для других высоту! Она не хотела, чтобы он презирал ее. А ведь именно это и произошло бы – маркиз стал бы ее презирать.

– Грейс, твои секреты – это твои секреты, – мрачно проговорил Мэтью. – Поделишься ли ты со мной ими или нет, решать тебе. Я не имею права ни на чем настаивать.

То, что Мэтью так легко согласился с ней и не стал требовать объяснений, сразу же успокоило Грейс и придало ей уверенности. Страдания научили лорда Шина мудрости. И если кто и мог бы понять ее, так это только этот сумасшедший маркиз.

Он уже видел ее обнаженное тело. Возможно, было бы правильно; если бы теперь перед ним обнажилась и ее душа.

Грейс выпрямила плечи и слегка приподняла подбородок.

– Но я хочу рассказать. Я хочу, чтобы ты знал, – сказала она. И как ни странно, это было правдой.

Когда они свернули на узкую тропинку между деревьями, Грейс замолчала. Бежавший позади них Вулфрам вконец измучился от столь неспешного шага своего хозяина и отправился гулять по своей собственной замысловатой траектории.

Так как тропинка была очень узкой, плечо Грейс почти соприкасалось с плечом маркиза. Она даже ощущала исходившее от него тепло и запах его одеколона, который тянулся легким, едва уловимым шлейфом среди густых лесных ароматов. И хотя мысли Грейс были сейчас постоянно заняты собственными невеселыми проблемами, она, тем не менее, все равно ощущала рядом с собой волнующее присутствие мужчины.

– Я понял, что ты из хорошей семьи, – сказал лорд Шин; стараясь придать своему голосу доверительную мягкость. Он также говорил с ней в тот момент, когда она была больна. И этот голос заставлял ее сердце взволнованно трепетать. – Ты была единственным ребенком в семье?

Грейс вдруг задумалась, как же ей ответить на этот вопрос. Хотя говорить о Филиппе всегда было больно, она заставила себя сказать:

– У меня был брат. Он умер два года назад.

– Прости.

– Ничего, я уже пережила это. – Грейс вздохнула. Это было почти правдой. Хотя то, что Филипп сделал со своей жизнью, она уже никогда не сможет вычеркнуть из памяти. Филипп, умный, красивый, очаровательный, но слишком избалованный, был застрелен на дуэли мужем своей любовницы. Все это случилось после пьяной ссоры в игорном доме в Сохо.

Грейс быстро наклонилась, сорвала крохотный голубой колокольчик и стала вертеть его в пальцах. Господи, и почему ей так трудно было подбирать слова?

– Когда мне было шестнадцать, я полюбила бедняка. И вскоре вышла за него замуж. Он занимался торговлей и являлся членом партии радикалов.

Грейс замолчала, ожидая, что сейчас на нее посыплются насмешливые комментарии. Но Мэтью молчал. Опустив голову, он просто шел рядом с ней, слушал ее и, по всей видимости, ждал продолжения.

Несколько приободренная этой молчаливой поддержкой, Грейс продолжала уже спокойнее:

– Муж держал небольшой книжный магазин. Он всегда разговаривал со мной о высоких материях. И мне льстило это, очень нравилось, что такой серьезный умный мужчина снисходит до меня, глупой наивной девчонки. Он рассказал, как вместе со своими последователями они будут создавать рай на земле. Тогда мне очень хотелось присоединиться к ним.

– Все это очень романтично, но как удосужился пятидесятилетний мужчина просить руки шестнадцатилетней девушки из приличной семьи? Или его ослепило богатство?

– Нет, я сама сделала предложение. Я не хотела, чтобы общество заклеймило наши отношения и чтобы меня называли шлюхой. Это могло повредить мужу и тому великому делу, которое он делал. Что до моей семьи, то тогда я совсем не думала о них. Меня волновали только мои собственные желания и потребности.

Маркиз взял Грейс за руку и повернул к себе лицом. Потом быстро убрал руку. «Это потому, что ему неприятно даже дотрагиваться до меня», – решила Грейс.

– Господи, Грейс, Паджет не должен был соглашаться. Ты была почти ребенком, а твой будущий муж – зрелым человеком на пороге старости.

Теперь лорд Шин сердился. Но почему? Какое ему дело до глупой девчонки, совершившей опрометчивый поступок, и ее пожилого мужа? Грейс снова зашагала по тропинке. Когда идешь, слова как-то быстрее находятся. Маркиз поравнялся с ней, и она продолжила свой рассказ:

– Семейная жизнь была не для него. Быт отвлекал его от того большого дела, которому он посвятил себя. К сожалению, сподвижники один за другим постепенно оставили его. Он пережил глубокое разочарование. Торговля пошла из рук вон плохо, и на полках немым укором громоздились нераспроданные книги.

Как ей было тяжело, когда она обнаружила, что ее идол оказался всего лишь ханжой и узколобым педантом. Он не мог простить ей высокое происхождение. Ее потерянные иллюзии и его разочарование смешались в ядовитую смесь, которая отравляла каждое мгновение их супружеской жизни.

Маркиз прищурился, словно что-то рассматривал впереди на тропинке.

– Твой отец, полагаю, был в ярости, когда понял, в какую историю ты попала.

– Он долго не мог поверить. И, разумеется, был страшно разочарован. Надеялся подобрать для меня блестящую партию, по меньшей мере, виконта. А я разрушила свою жизнь из-за нищего продавца книг, который к тому же был намного старше меня. Когда отец, наконец, осознал, что произошло, он заставил этого борца за справедливость покинуть деревню. Тогда мы с ним решили бежать, а потом просить у моих родителей прощения.

– Так вы бежали?

Маркиз не смотрел на нее. Презирал ли он ее так же, как она презирала себя? Скорее всего да. Чего же она могла еще ожидать?

– Да. – С какой радостью она смотрела тогда в будущее. Она ведь всегда хотела посмотреть мир, но вместо этого приговорила себя к «тюремному заключению» сроком на девять лет, которое оказалось не лучше теперешнего ее состояния. – Я всегда была любимицей отца, и мне казалось, он должен понять, что мой избранник – человек с высокими устремлениями.

– Очень сомневаюсь, что богатым отцам есть дело до высоких устремлений нищих, – сухо заметил Мэтью.

– Я поняла это, приобретя некоторый жизненный опыт. Мы обвенчались в Гретна-Грин, а потом отправились в Марлоу-Холл, чтобы получить благословение семьи. Отец уделил нам пять минут, для того чтобы объявить, что я больше ему не дочь. Маме и Филиппу было запрещено даже попрощаться со мной.

– Как это грустно, Грейс, – мягко сказал он.

– Я заслужила это, – проговорила она. И наконец, ее долго сдерживаемые эмоции прорвались наружу: – Как я могла так поступить со своей семьей? Муж говорил мне, что его великое дело выше всех мелких человеческих привязанностей, выше любви моей семьи. Уже очень скоро я осознала, какую глупость сотворила. Наследующий год после моей свадьбы я несколько раз встретилась с матерью. Она передавала мне деньги. Если бы не мать, мы в тот год, наверное, умерли бы с голоду.

– Может, стоило попытаться еще раз поговорить с отцом?

Грейс покачала головой, замедляя шаг:

– Я искренне думала, что муж побьет меня, если я попытаюсь связаться с отцом. Он ненавидел его. Я не говорила ему, что целый год мы покупали еду на деньги моей матери. На те гроши, которые он давал мне, не смогла бы прокормиться и мышь.

– И тем не менее, ты пыталась быть хорошей женой. – Мэтью сказал это с такой уверенностью, как будто уже знал всю эту историю наперед.

Грейс вернулась из своих воспоминаний и посмотрела маркизу в глаза. В них не было презрения.

– Да, пыталась. Но безуспешно. Меня всегда тянуло с ним спорить. Я была слишком непослушной, непокорной женой.

К щекам маркиза прилила кровь:

– Боже мой! Надеюсь, он не издевался над тобой? Не бил?

– О нет, этого не было никогда, – выдохнула она. – Никогда. – Грейс подумала, что, может, лучше бы муж бил ее, вместо того чтобы читать бесконечные нотации.

– И каким же образом вы оказались на ферме?

– Книжный магазин разорился через три года. На остатки денег моей матери мы купили ферму, чтобы разводить овец.

Когда муж узнал, что она брала деньги у матери, то впал в ярость и не мог успокоиться целую неделю. Постоянно ругал ее, кричал, уходил из дома. Он ненавидел ее родителей и не желал принимать от них никаких «подачек». Вероятно, в лице ее матери и отца он ненавидел и всю аристократию.

– Ну и как обстояли дела с фермой? Вам удалось что-нибудь заработать? – Мэтью наклонился, поднял тонкую сухую ветку и стал яростно ее ломать.

Грейс горько рассмеялась:

– Разумеется, нет. Это была просто катастрофа. Муж был городским жителем и ненавидел сельский труд. И меня заодно за то, что я склонила его к покупке фермы. А потом он заболел.

Грейс замолчала. Воспоминания снова нахлынули на нее. Голод, бесконечная нужда, невозможность вырваться из тисков нищеты подкосили и ее. Ей трудно было рассказывать обо всем этом даже Мэтью, который мог и понять, и посочувствовать.

– А соседи не помогли вам? – Маркиз выбросил последний кусочек сломанной ветки и посмотрел на Грейс.

– У мужа был такой характер, что даже самые покладистые и терпеливые соседи предпочитали не иметь с ним дела. Только жена викария приходила ко мне изредка и помогала по хозяйству.

Целых девять лет муж был центром ее жизни. Она не любила его, но питала к нему нежность, жалость, что-то такое еще, что не умещается в простые, банальные слова. Но все оказалось напрасно.

– И таким образом, ты потеряла дом.

– Да. – Она вздохнула и выпрямилась. Если она расскажет что-нибудь еще о своей семье, то, вероятно, окончательно выставит себя дурой в глазах маркиза. – Вы очень хороший слушатель, милорд.

– Спасибо, – сухо проговорил он.

Теперь маркиз знал о ней столько, сколько не знал ни один человек из тех, с кем ей пришлось иметь дело в течение последних девяти лет. Грейс, чувствовала себя потерянной и боялась, что рассказанная ею история заставит маркиза отвернуться от нее.

– Думаю, ты уже жалеешь о том, что попросил рассказать о моем прошлом, – неловко улыбнувшись, сказала она.

Его лицо по-прежнему оставалось серьезным и сосредоточенным.

– Я никогда ни о чем не жалею.

Теперь Грейс шла впереди, а Мэтью на несколько шагов позади нее. Он решил немного отстать, потому что после своего столь откровенного признания его спутница чувствовала себя несколько неловко и ей хотелось побыть в одиночестве. Да и ему не мешало бы остаться наедине с собой хотя бы на несколько минут, чтобы выпустить, так сказать, пар. А он был просто в ярости.

Мэтью посмотрел на Грейс. Она закрыла ладонями лицо. Без труда можно было догадаться, что она плачет. Она уже еле сдерживала слезы, когда рассказывала ему свою историю. И вот, наконец, они прорвались наружу.

Она рассказывала о себе с таким стыдом. Но как девушка в шестнадцать лет могла принять правильное решение? Она была ослеплена своей любовью, возвышенными мечтами и речами незадачливого книготорговца. И до сих пор не может оправиться от потери своей семьи. Удивляет, правда, и та жестокость, с которой обошлись с Грейс ее родители.

Он же рос в атмосфере любви, благожелательности и понимания. Мать и отец любили его безмерно. И ему было трудно представить себе, чтобы родители отказались от него из-за какого-нибудь его опрометчивого поступка.

Чертов негодяй Паджет! Хотелось бы верить, что сейчас он поджаривается в аду. Как мог пятидесятилетний мужчина лишить такую юную девушку, почти ребенка, всего того, к чему она привыкла с младенчества?

Она целых девять лет прожила с человеком, который был не в состоянии ничего заработать, а мог только разглагольствовать о высоких материях и есть при этом купленный на деньги ее матери хлеб. А рядом – ни друзей, пи родственников, ни даже соседей, которые бежали от се мужа как черти от ладана.

При этом у Грейс даже и мысли не возникало оставить этого старого глупца. Она старалась всеми силами скрасить их положение. Нищета, голод и отчаяние убивали ее, но она воспринимала свою судьбу как нечто должное.

И вдруг Мэтью открылась причина, из-за которой он так злился на мужа Грейс. Он ревновал. Ревновал к уже умершему мужчине. Но чем, собственно говоря, он лучше его? В каком-то смысле он, Мэтью, был точно таким же. Они оба хотели Грейс. И ни один из них не мог сделать для нее ничего хорошего.

Маркиз бросил тоскливый взгляд на шедшую впереди него женщину. И вдруг его сердце радостно подпрыгнуло в груди. Как же он мог упустить такую важную мысль! Она не любила его. Не любила мужа.

Было уже поздно. Грейс лежала в своей постели, но не спала. Она как будто чего-то ожидала. Рассказав свою историю маркизу, она почувствовала себя опустошенной и измученной. Правда, уснуть она не могла не из-за усталости, а совсем по другой причине.

Она смотрела на дверь, и у нее было ощущение, что сейчас произойдет нечто неизбежное. Дверь действительно открылась, и на пороге появился Мэтью. Грейс быстро села в постели, пытаясь усмирить свое оглушительно стучащее от счастья сердце.

– Милорд? – проговорила она мягким голосом. И это «милорд» прозвучало как приглашение.