Глиндон
Мне больно.
Это первая мысль, которая приходит в голову, когда я открываю глаза... точнее, глаз.
Другой глаз опух и остается полузакрытым.
Болит не только моя кожа. Боль прорвала сухожилия и достигла мозга моих костей.
Мой язык остается приклеенным к небу, чувствуя себя большим, тяжелым и абсолютно чужым.
Я ожидаю, что окажусь на вершине скалы, но меня встречает мягкий свет, за которым следует очень характерный запах янтарного дерева. Конечно, безликие обои из комнаты Киллиана медленно проступают в фокусе.
— Глин? — Появляется обеспокоенное лицо Брэна. — Как ты себя чувствуешь?
— Больно, — простонала я.
— Вот, выпей обезболивающее. —Он берет с тумбочки таблетку и помогает мне сесть, чтобы принять ее.
Голова болит, когда я проглатываю лекарство. Брэн садится на кровать, и его движения туманны, почти бессвязны.
— Я так волновался за тебя. — Он осторожно прикасается к моей руке. — Тебе что-нибудь нужно?
Я качаю головой, чувствуя, как дискомфорт немного утихает.
— Где Киллиан?
Его выражение лица теряет всякую мягкость.
— Он пошел за тем, кто сделал это с тобой.
— Нет… — выдохнула я.
— К сожалению, да. Лэн пошел с ним, и все лидеры его клуба, естественно.
Я отбрасываю покрывало и пытаюсь встать. Очевидно, я переоцениваю свою способность двигаться, потому что падаю обратно.
Брэн ловит меня прежде, чем я ударяюсь об пол, и заставляет вернуться на кровать.
— Что, черт возьми, ты делаешь?
— Я должна остановить их. Они упадут прямо ему в руки. Он сделал это, чтобы выманить и Киллиана, и Лэна, чтобы начать войну и спровоцировать хаос. Я не хочу быть причиной этого, Брэн.
— Я думаю, уже слишком поздно, маленькая принцесса.
Комок застрял у меня в горле, и я не знаю, хочу ли я закричать или заплакать.
Дверь открывается, и мы оба поворачиваемся, чтобы увидеть Киллиана, стоящего там, одна его рука висит. Брызги крови покрывают его руку, шею и воротник рубашки, но его лицо кажется чистым, неземным.
Искаженным.
Именно так, как я представляю, выглядят серийные убийцы, когда возвращаются домой: совершенно отрешенные, возможно, даже воодушевленные тем, что удовлетворили свою жажду крови.
Он проводит окровавленными пальцами по волосам, словно подтверждая образ, который у меня только что возник.
В этот момент я должна почувствовать страх, ужас, но вместо этого мое сердце разрывается.
Без розовых очков я ясно вижу, к чему все идет. Или, может быть, я действительно это видела, но продолжала лгать себе.
Увидев меня, он замирает на месте, и в его глазах загорается огонек, когда он доходит до меня за несколько шагов.
Я никогда не смогу привыкнуть к тому, насколько всеохватывающим является присутствие Киллиана. Как он способен поглощать мое внимание, даже не пытаясь.
Когда он рядом, я теряю смысл всего остального. Все мое существо слетается к нему, как вороны слетаются в зловещие места.
Брэн уступает ему дорогу и говорит, что сейчас подойдет.
Киллиан, кажется, даже не замечает, что мой брат вышел из комнаты и закрыл дверь, он садится на кровать и берет мою руку в свою. Его большой палец — окровавленный большой палец — проводит по тыльной стороне. Другая его рука остается неподвижной, висящей на боку.
— Ты чувствуешь себя лучше? Ты принимала обезболивающее?
Я беззвучно киваю, моя грудь болит с каждым вдохом, когда я шепчу:
— Это ты убил его?
Кажущаяся мягкость исчезает, позволяя его демонам показать свои уродливые головы.
— А что, если так?
Мой желудок опускается, и звук разрывающегося сердца, который я слышала ранее, становится громче, даже оглушительнее. Я пытаюсь отдернуть свою руку от его руки, но он только крепче сжимает пальцы.
— Не надо. Ты прекрасно знаешь, что мне не нравится, когда ты захлопываешь дверь у меня перед носом.
— И ты думаешь, мне нравится, когда я вижу тебя вот так, в крови?
— Ты ожидала, что я останусь сидеть после того, как он посмел не только прикоснуться к тебе, но и избить тебя?
— Нет, но я думала, что ты побьешь его, возможно, и, видит Бог, он этого заслуживает, но не то, что ты убьешь его. Я думала, что ты подумаешь об этом с моей точки зрения. Если бы это было так, то ты бы понял, что чувство вины за чью-то смерть раздавит меня.
— А как насчет моей перспективы? Ты та, кто держит моих демонов в узде, та, кто заставляет меня с нетерпением ждать новых дней. Ты — единственный красный цвет в моем черно-белом мире. Ты — моя гребаная цель, но он причинил тебе боль. Он наложил свои руки на то, что принадлежит мне. На мою девочку. — Он обхватывает рукой мое горло. Не резко, но достаточно, чтобы дать мне понять, кто контролирует ситуацию. — Слушай меня и слушай хорошо, Глиндон. Я всю жизнь подавлял свою истинную природу, но ради тебя я готов принять своих демонов. Я превращусь в дьявола, монстра и любое другое оружие, если это означает, что я смогу защитить тебя. Ты никогда, никогда не будешь спрашивать меня об этом, слышишь?
Мой подбородок дрожит, несмотря на мои попытки сомкнуть челюсти.
— Значит, я должна смотреть, как ты становишься бесчеловечным, и молчать об этом?
— Если речь идет о твоей безопасности, то да. Кроме того, я не убивал Девлина, но он точно будет желать смерти в течение месяцев реабилитации, которую ему придется пройти, чтобы снова стать работоспособным. — Он прищурился. — А твой брат лишил меня части удовольствия, настояв на участии в пытках. Я уже говорил, что не выношу его?
Мои губы раздвигаются.
— Ты... действительно оставил Девлина в живых?
— Пока что.
— Почему?
— Потому что я планирую превратить его жизнь в ад. Я подожду, пока он полностью восстановится, и снова избью его. Он будет дрожать от страха при одном только упоминании моего имени, он будет оглядываться на свою спину и иметь целую армию в качестве охраны, но никто из них не остановит меня. Я стану его кошмаром, сделанным на заказ.
У меня пересохло во рту, но я все равно спрашиваю:
— И это все?
Он выпускает длинный вдох и гладит мое горло.
— Я также не хотел, чтобы ты чувствовала себя виноватой за жизнь, которую я отнял ради тебя. Потому что, в отличие от твоих утверждений, я действительно думаю с твоей точки зрения. И я также прекрасно понимаю, что если я заберу одну жизнь, то мне придется испытывать этот порыв снова и снова, пока меня за это не поймают. И хотя в прошлом этот вариант мог быть обсуждаемым, сейчас он абсолютно невозможен, поскольку это означает, что мне придется оставить тебя.
Я фыркнула.
— Я не знаю, должна ли я чувствовать себя особенной или ужасаться.
Он отпускает мое горло и заправляет прядь волос мне за ухо.
— Определенно первое.
— Я особенная?
— Если бы ты не была особенной, стал бы я тратить свое время, пытаясь взглянуть на вещи с твоей точки зрения? Я не альтруист, никогда им не был и не буду, но теперь ты часть меня, так что я привыкну думать так же, как ты.
Мое ранее разбитое сердце, сердце, которое считало, что Киллиан перешел черту и что мне придется просить дедушку и даже Лэна запереть меня от него, медленно возрождалось. Сейчас оно бьется резко, как будто прилив кислорода слишком велик для него.
Как будто все это несбыточная мечта.
Я пытаюсь говорить, но так задыхаюсь, что у меня уходит несколько попыток.
— Ты это серьезно, или ты говоришь это только потому, что знаешь, что я хочу это услышать?
— Хватит подвергать сомнению все, что я говорю или делаю. Это действительно действует мне на нервы. Да, я манипулирую, но не с тобой. Я всегда прямо говорил, чего я хочу от тебя.
— И что же это?
— Ты будешь моей. Взамен я дам тебе весь мир.
— Мир? — Слеза скатилась по моей щеке. — Что определяет мир для для тебя, Килл? Потому что для меня это просыпаться рядом с человеком, которого я люблю, и быть уверенной, что он тоже любит меня. Я не знаю, когда и как это произошло, но я знаю, что влюбилась в тебя. Так сильно, что мне больно осознавать, что ты никогда не будешь чувствовать то же самое.
— Кто сказал, что я никогда не буду?
— Твоя природа. Дело не в том, что ты не хочешь меняться, а в том, что ты искренне не можешь.
— Не навешивай на меня ярлыки. Видишь ли, то, что я понял о любви, это то, что она благородна, нежна и означает, что если ты любишь кого-то достаточно сильно, тебе, возможно, придется отпустить его. Пойми, Глиндон, в том, что я чувствую к тебе, нет ничего благородного или нежного. Это бурный вулкан одержимости, обладания и безумной похоти. Если ты хочешь любви, то я люблю тебя, но это неортодоксальная версия любви. Я люблю тебя достаточно, чтобы позволить тебе войти в мои стены. Я люблю тебя настолько, чтобы позволить тебе говорить с моими демонами. Я люблю тебя настолько, чтобы позволить тебе иметь власть надо мной, когда я никогда не позволял никому разрушить меня изнутри.
Мое сердце бьется так сильно, что кажется, оно пытается вылететь из моей груди и каким-то образом соединиться с его.
Это не может быть заученным поведением, не тогда, когда его глаза — расплавленная лава, и он смотрит на меня с интенсивностью, от которой у меня перехватывает дыхание.
— Киллиан...
— Даже не думай снова сомневаться в моих словах.
— Я не... Я просто тронута.
— Конечно, тронута. Держу пари, тебе понравилась лакомая часть о том, что ты имеешь власть надо мной.
— Это справедливо, учитывая всю ту власть, которую ты имеешь надо мной. — Я поднимаю руку и погладила его по щеке, улыбаясь, а потом поморщилась, когда у меня запульсировала губа.
Похоже, ему это не нравится, судя по тому, как вскидываются его брови. Затем он берет мою руку и целует мою ладонь, вызывая дрожь в глубине моей души.
— Я обещаю, что больше никому не позволю причинить тебе боль.
Я верю ему.
С кровью на его пальцах и руке это звучит более зловеще, но это все часть Киллиана. И когда я влюбилась в него, я должна была принять это.
Хорошего, уродливого и чертовски плохого.
— Ты уверен, что я тебе не наскучу, в конце концов? — спрашиваю я.
— О, детка. Даже после смерти.
Я улыбаюсь, потому что знаю, что он имеет в виду каждое слово.
— Хорошо, потому что угадай что?
— Что?
Я наклоняюсь и шепчу:
— Я твоя.
Его ноздри раздуваются, а челюсть сжимается.
— Повтори это.
— Я твоя, Киллиан. Думаю, я была твоей с тех пор, как мы впервые встретились.
Обхватив его за талию, я медленно прислоняюсь к его груди, чтобы не было больно.
Не знаю, куда мы пойдем дальше, но я готова к миру, который Киллиан положит к моим ногам.
Я также готова вырасти в смелую девушку, которой я становлюсь, когда я с ним.