Келленвайн
Острые шпили башен постепенно показывались из-за пелены тумана. И я с растущим напряжением, стягивающим желудок в морской узел, наблюдал, как замок становился все ближе и ближе.
— Высматриваешь свою женушку на пристани? — спросил появившийся рядом Микул.
Хватило лишь одного взгляда, что бы друг вскинул ладони в поражении и ухмыльнулся.
— С правящего острова точно не было никаких вестей? — прищурившись, спросил я.
— А почему они должны быть? — хмыкнул Микул, вставая ко мне плечом к плечу.
Я сжал челюсти и до побеления стиснул рулевое весло.
Верно, обычно вести приходили, лишь если происходило что-то ужасное — то, о чем я как ярл должен был знать. Мой отец всегда говорил: «Нет вестей — самые хорошие новости». Но я чувствовал — не в этот раз.
Проклятая колдунья явно выкинула что-то. Это она, я не сомневался. Ее злющий взгляд, которым она одарила меня в нашу последнюю встречу, не выходил из моих мыслей. С таким взглядом она не стала бы сидеть, сложа руки, поэтому все дни в пути и на северных островах я ждал вестей, о том, что она спалила замок, наложила на себя руки или придушила Катарину — что-то должно было произойти.
Но вестей не было.
И это напрягало меня только сильнее.
За минувшую дюжину дней Абигайль окончательно истрепала мне душу. От нее нигде не было покоя. Неважно, что я делал — спал, мылся, сражался с тритонами, был с воинами, тренировался с Микулом, она следовала за мной по пятам, как невидимый призрак, посланный морским дьяволом, терзала мысли смолисто-дымным, хвойным запахом можжевельника и сладко-терпким ароматом ежевики.
Треклятая ведьма.
Что за колдовство она наслала на меня? Почему я, с самого детства лишенный способности слышать запахи, так ярко чувствовал, как пахла она? Каким приворотом она одурманила меня?
Стиснув зубы до скрипа, я, как наяву, увидел ее, запертую в своих покоях, после того, как она чуть не уничтожила портрет Дафны и не убила Катарину. Абигайль всегда смотрела на меня болезненным, отвратительным до тошноты взглядом, переполненным сумасшедшим обожанием. Но в тот раз в ней что-то изменилось — она была напугана, глядела на меня, как на незнакомца, с будоражащим привкусом ненависти.
Раньше Абигайль кидалась на меня, стоило только появиться в поле ее зрения, но в тот раз она чуть не вывалилась в окно, стремясь оказаться от меня, как можно дальше. И едва я коснулся ее бархатистой и мягкой на ощупь кожи, мой разум взорвался — оказался разгромлен сразившим его наповал исходившим от нее ароматом.
Тряхнув головой, я попытался избавить мысли от ее образа, но как мне было забыть стройную фигурку, льнувшую ко мне лозой, как мне было выбросить из треклятой памяти вкус ее губ, как избавиться от охватившего меня желания немедленно овладеть ей на том самом гребаном пиру, прямо на столе с яствами, на глазах у всех?
Собственные разум и тело предали меня.
В груди утробно зарычала злость, опалившая мои внутренности. И я сжал рулевое весло так, что оно едва не начало крошиться в моих руках.
Нет, Абигайль лучше не быть на этом гребаном причале, иначе я задушу ее собственными руками.
«Не думай о ней, — взмолилась в моей голове Дафна. — Хватит терзать меня своим предательством. Перестань все время воскрешать в памяти ее образ».
Ее слова раскрошили мои ребра тараном, заполняя внутренности вязкой мукой и темным отвращением к самому себе.
Нет, Даф… Не говори так. Морской дьявол меня поглоти, не говори так.
«Ты принадлежишь мне, не ей!» — слышал я ее крик.
Я зажмурился, пытаясь представить золотые локоны Даф, но вопреки моей собственной воле перед мысленным взором вспыхнули лишь наполненные гневом синие глаза, и я едва сдержался, что бы не зарычать на всю округу.
Мне нужно было попасть в комнату Дафны. Я цеплялся за эту мысль с отчаянием утопающего. Во мне клокотала потребность ворваться в ее спальню, рухнуть на колени и молить о прощении. Только так я мог смыть с себя грязь мыслей об Абигайль. В месте, где все дышало Дафной, — лишь там я смог бы вернуть себе трезвый рассудок.
— Вид у тебя нездоровый, — хмуро заметил Микул.
— В лекари заделался? — мрачно спросил я, открывая глаза и ненавидя себя в этот миг так яростно, что этой ненависти хватило, чтобы намертво отравить все Туманные острова.
— Не хочешь — не говори, но продолжишь удерживать все в себе, и скоро рванешь, как пороховая бочка, — отозвался друг.
Я со свистом втянул воздух через стиснутые зубы и тряхнул головой.
— Тогда в этот час тебе лучше быть от меня подальше.
Пристань была все ближе, я угадывал знакомые лица слуг замка, рыбаков, видел Катарину, но ни Абигайль, ни Лейлы не было. И это почему-то лишь усилило мою злость, а потом она и вовсе возросла троекратно, заставляя кровь закипеть, потому что я понял, что опять. Думаю. О гребаной. Колдунье.
«Ты слишком жесток ко мне. Хватит… Хватит меня мучать», — с укором прошептал голос Даф.
А я в слепой ярости не знал, куда мне деваться от этого. Как мне избавиться от полоумного наваждения?!
Даже Микул, словно почувствовав что-то, отошел от меня на пару шагов, а остальные воины даже и соваться ко мне не думали. И это было бы смешно, если бы в этот миг я не был готов размозжить голову о киль драккара.
Наконец, мы причалили к пристани, и Ллойд с Уильямом даже не успели пришвартоваться, а я уже спрыгнул на деревянный помост и, не видя ничего перед собой, быстрым шагом направился к замку.
Народ в страхе расступался передо мной, и я слышал оклики Катарины, но и не думал останавливаться. Она умная девочка, быстро поймет, что я не в настроении, и отстанет.
Все после. Сначала я должен попасть в спальню Даф. Сначала я должен прогнать треклятую ведьму из своих мыслей.
Но неожиданно меня дернули за руку, и я, пылая яростью, развернулся и наткнулся на перепуганное лицо Катарины.
— Мой ярл, госпожа Абигайль спалила ее! — выпалила она.
Мрачное предчувствие наполнило меня до краев.
— Кого? — с рычанием вырвалось из меня.
— Спальню, — на одном дыхании пробормотала Катарина. — Спальню госпожи Дафны.
Мой мир пошатнулся. И всепожирающая дикая ярость, какой я еще не знавал прежде, овладела моим сознанием. Она пронеслась по телу, дрожа в каждой клеточке болезненным напряжением.
За один жалкий миг я добрался до комнаты в башне. Путь к замку, главный зал, лестница — всего этого просто не существовало. И вот я уже толкнул дверь и замер на пороге, как парализованный.
Здесь не было ничего. Лишь стены обслюнявленные языками пламени.
Мой взгляд лихорадочно бродил по обгоревшей каменной кладке, будто это был кошмар, который вот-вот обернется реальностью, и я снова увижу ее кровать, где находил спящую Дафну после своих дальних походов, или найду драгоценности, при взгляде на которые ее мшисто-зеленые глаза загорались восторгом.
Но на полу валялись лишь нераспознаваемые обугленные останки того, что когда-то было для меня святыней.
По коленям прошлось лезвие косы, отсекающее мои ноги. Я рухнул бы на пол, если бы вовремя не ухватился за дверной косяк. Комната вставала передо мной могилой.
Я затряс головой и зажмурился. Увиденное не укладывалось в моем сознании. Мой единственный оплот здравомыслия был сожжен.
Сделав несколько нетвердых шагов вглубь спальни, я нагнулся и поднял с пола обугленный столбик кровати.
«Ты знал, что так будет, — горько прошептал голос Дафны. — Знал, что когда-нибудь она доберется сюда. Знал и хотел этого!»
Нет! Я…
«Ты хотел!» — завопила она на меня.
У меня не было ни одного гребаного оправдания.
Я чувствовал ее укор всем телом, вина придавливала меня к полу, а изнутри шла такая тоска, что впору было хоть самому выбрасываться в приглашающе распахнутое окно. И видит Хозяйка туманов, я бросился бы, если бы из самого сердца по пятам за жгучей болью, преследуя ее, как ловчий на охоте, не шла всепоглощающая ярость.
Каждая мышца в теле заскулила от напряжения, челюсти заныли, заскрипели зубы, а в горле назрел рык.
Как. Она. Посмела?! Как эта сука посмела наложить лапы на комнату Дафны?!
Обугленный столбик раскрошился в моих пальцах и осыпался на пол черной пылью.
Я был слишком добр к ней. Слишком добр. Нужно было отрубить ее голову, еще когда проснулся в ее постели без единого воспоминания о том, что произошло. Нужно было швырнуть ее в пасть морскому дьяволу еще тогда, когда она опоила меня. Треклятая колдунья!
Убей я ее тогда, Дафна была бы жива. Но я пощадил ее. Пощадил, и вот, как она мне отплатила?!
Как же я был зол… Нет, это было больше, чем злость или ярость. Чувство, завладевшее мной, невозможно было описать никакими словами. Все то, что сдерживало меня раньше — цепи долга перед женщиной, которую я взял в жены, чтобы мой ребенок не родился ублюдком, сгорели вместе со всем, что было в этой комнате.
Все смело остывшее пламя пожара, а в голове билась лишь одна мысль: «Я ее уничтожу».
— Где она? — угрожающе тихо проговорил я, невидящим взором оглядывая бывшую спальню. — Где?
— Мой ярл, — едва слышно прошептала Катарина за спиной, тяжело дыша. — Госпожа Абигайль и юная госпожа Лейла… Они…
— Что?! — рявкнул я и развернулся так резко, что Катарина с криком отшатнулась от меня.
Наши взгляды встретились, и она, побелев, как полотно, рухнула на колени.
— Простите, ярл! Я не уследила! Вы поручили мне присматриваться за юной госпожой Лейлой, а я…
Рывком подняв любовницу, я вцепился пальцами в ее горло и приподнял над полом, заглядывая в глаза. Она вытаращилась на меня в ужасе, забрыкалась.
Я позволила госпоже Абигайль устроить поджог и сгореть в пожаре вместе с вашей дочерью!
— Говори, где она, — прорычал я.
— Госпожа Абигайль… — прохрипела она со слезами на глазах. — Госпожа Абигайль устроила поджог и сгорела в башне вместе с юной госпожой Лейлой. Мы сложили их обугленные тела на алтаре, на берегу, чтобы ветер забрал их прах и отнес к Хозяйке Туманов.
Я долго всматривался в перепуганное лицо Катарины, не произнося ни слова. Смысл ее слов доходил до меня долго, разум будто заморозился и онемел, не способный переварить то, что дошло до моих ушей. На меня нашло странное оцепенение, в котором угасали и ярость, и жажда крови, и вина перед Дафной.
Губы Катарины задрожали, она всхлипнула и повторила:
— Госпожа Абигайль и юная госпожа Лейла… Мертвы.
Я кивнул, потому что понятия не имел, что говорить или делать, а затем разжал руки, из-за чего Катрина упала на пол, и медленно сделал шаг назад.
Уставившись на почерневшие от копоти камни, я мысленно повторил ее слова: «Абигайль и Лейла мертвы». Но это какая-то глупость. В этой фразе не было смысла.
Абигайль подожгла северную башню и сгорела в ней заживо вместе с дочерью. Нашей дочерью. Моей дочерью.
«Когда она стала «твоей»? Ты всегда ненавидел Лейлу, — прошептал голос Дафны. — Это из-за нее ты женился на Абигайль, а я выбросилась из окна. Твоя жена все правильно сделала. Теперь я отомщена. Так возликуй же, Келленвайн».
Ликовать?
Верно, я должен ликовать. Каких-то несколько жалких мгновений назад я сам хотел убить Абигайль, и мое желание исполнилось молниеносно.
Да, я должен ощущать удовлетворение свершившейся местью. С мрачным торжеством я должен приветствовать их смерти, представляя, как сломавшая мою жизнь колдунья кричала в предсмертной агонии, пока пламя пожирало ее плоть.
Только ни ликования, ни удовлетворения, ни торжества не было. Вместо этого, откуда-то из глубины души на меня неумолимо и безжалостно шло непередаваемое чувство пустоты.
Все равно, как если бы я с воинственным кличем шел на врагов, а перед самой атакой обнаружил, что у меня отняли руки, державшие меч. И вот уже мой противник набрасывался на меня, а я не мог даже увернуться, потому что ноги мои тоже отказали.
— Мне нужно увидеть тела, — собственный голос показался мне незнакомым, он звучал как-то хрипло и задушено.
— Я проведу вас, мой ярл, — торопливо пробормотала Катарина, пытаясь отдышаться.
Растирая горло, она поднялась на ноги и выскользнула за дверь, и я пошел за ней, но вместо узкой спины, покрытой золотыми волосами, я видел лишь глядящие на меня с ненавистью синие глаза.
«Вы были бы довольны, мой ярл, не так ли? Были бы довольны, если бы Лейла погибла, а я вместе с ней».
Тяжесть опустилась на мою грудь, сдавливая ее тисками.
Абигайль решилась на самоубийство еще тогда? Мог ли я предотвратить это? Если бы я выслушал свою жену, а не обвинял, если бы нашел время поговорить, а не избегал ее, злясь на то, что желал обладать ей, мог ли я это предотвратить?
Пальцы сжались в кулаки, а дыхание вставало поперек горла, душа меня.
Мы спустились в большой зал, в котором уже столпились люди, и по их встревоженным лицам я понял — они знали, что произошло. Вперед вышел Микул, глядя на меня с беспокойством.
— Кел…
— Не сейчас, — мой голос звучал бесцветно и отстраненно.
Кадык на его горле дернулся, а взгляд метался по моему лицу, словно он вдруг нашел в нем то, что не ожидал обнаружить.
Оттеснив его, я миновал ворота, уже видя алтарь на самой вершине скалы. И мой мир сузился до этой каменной плиты, которая с каждым моим шагом становилась все ближе и ближе.
Никогда еще мой путь не был так тяжел. К ногам и рукам будто привязали стопудовые камни, которые клонили к земле и мешали двигаться. Я шел медленно, храня в душе странную надежду на то, что алтарь окажется пуст.
Но пустым он не был.
В окружении первых полевых цветов и золота, как и положено хозяйке и наследнице Туманных Островов, лежали обугленные кости. И словно издеваясь надо мной, каждый мощный порыв ветра уносил в воды Иильги лепестки цветов, но останки жены и дочери не трогал, будто говоря: «Вот. Полюбуйся. Посмотри, до чего ты довел их. Смотри. Смотри внимательнее и не смей отрывать взгляда».
И я смотрел. Смотрел и вспоминал, как Абигайль бросилась на стаю бешеных псов, и как разъяренной волчицей размахивала палкой и рычала на собак, жертвуя своей жизнью, чтобы уберечь Лейлу. Вспоминал, как она с гордо поднятой головой входила в зал под руку с дочерью в Красный день, и как неистово и горячо она целовала меня, прижимаясь всем телом. Вспоминал, как она вся заплаканная, мокрая, в одной лишь нижней рубашке, отчаянно прижимала к себе Лейлу и дикой кошкой шипела на Катарину и на меня.
«Ты никогда не хотел, что бы она рождалась! Вот, и отлично! Вали на свою войну! Уходи! Вперед! Больше ты нас не увидишь!» — звенели в голове ее слова.
Ничто в ней не напоминало ту помешанную на мне ведьму, на которой я женился. Эта Абигайль была полна ярости и страсти, гнева и огня. Она была достойной женой ярла, готовой до последней капли крови защищать то, что принадлежало ей. Она была странной, непохожей ни на одну из женщин, что мне доводилось встречать. И она была… Прекрасна.
А я был слишком зол и глуп, что бы это признать.
С тяжелым сердцем я оперся руками о каменный алтарь и невидящим взором прошелся по обгоревшим до черноты костям. Хотелось выть, хотелось кричать и найти виновных в том, что произошло, хотелось выметить на ком-то ту бурю, что рождалась в душе при виде останков Абигайль и Лейлы.
Где стража, что должна была охранять мою жену и дочь? Зачем я оставил их в замке и не взял на битву с тритонами, если они не смогли исполнить свою прямую обязанность? Где Катарина, которой я лично доверил сохранность Лейлы? Где они?! Я сожгу их тела и положу под этим алтарем.
Только вот в глубине души я знал, что в том, что произошло, не виноват никто, кроме меня. Я виноват. Лишь я.
И это чувство… Эта вина кислотой изъела мое тело и заставила рухнуть на колени перед алтарем, прижимаясь лбом к холодному и безжизненному камню.
— М-мой ярл… — услышал я тихий женский голос.
Подняв голову, я увидел застывшую рядом девушку. Ее тело было напряжено, она до жути боялась меня, но все равно приблизилась. Ее лицо показалось мне смутно знакомым, и я вспомнил, что это она прислуживала Абигайль в последние дни. Ее звали Риика.
— Что? — глухо спросил я.
Вместо ответа, вся дрожа, служанка протянула мне куклу. Я посмотрел на нарисованное улыбчивое лицо и что-то с силой ударило мне в грудь, пробивая ребра.
— Это кукла-оберег юной госпожи Лейлы, — прошептала Риика.
Сглотнув ком в горле, я медленно взял игрушку из ее рук, проходясь большим пальцем по волосам игрушки, по волосам дочери. Каждой девочке острова состригали волосы и пришивали их кукле, считая, что это убережет младенца от ранней гибели. Зажмурившись, я стиснул ее, чувствуя, как тяжесть разрастается в груди и рвет ее на части.
Я был отвратительным отцом. У меня нет ни одного воспоминания о дочери. Она всегда была для меня призраком, который обитал в стенах замка и изредка попадался мне на глаза. Мне было тошно от того, что в ней текла кровь женщины, которую я ненавидел, забывая о том, что половина крови в ней была моей.
«Она ведь твоя дочь! Твоя дочь, мерзкий ты ублюдок! Она не виновата в нашей свадьбе! Она вообще не просила рождаться на свет!» — услышал я крик Абигайль, как наяву.
Верно.
Мои губы растянулись в болезненной усмешке.
Ты оказалась права. А я был слепым глупцом, который гнался за прошлым и не ценил настоящего, пока и оно не стало лишь бесплотным воспоминанием. И эта мысль мучительным осознанием прошлась по моему телу и прибила к земле.
Вот, что теперь мне осталось. Несколько обугленный костей и волосы на кукле-обереге дочери. Вот, мое настоящее.
Злость на себя и вина уничтожали меня. Небо над моей головой почернело и прогремело, а затем обрушилось ливнем. И я врылся пальцами в землю и заорал, срывая горло, и мой вопль тонул в громе, словно Туманные Острова говорили мне: «Ты не имеешь права скорбеть. Не имеешь».
Катарина
Стоя рядом с Ульвом, ошеломленная и напуганная Катарина смотрела на то, как Келленвайн рухнул на колени перед алтарем. И такие чувства завладели не ей одной. Все обитатели замка столпились перед воротами и в священном ужасе наблюдали за скорбью своего господина.
Никто и подумать не мог, что гибель ненавистной жены и нелюбимой дочери могли поставить гордого ярла на колени. Келленвайн никогда преклонял колен. Никогда. Какая бы напасть не настигала его, он всегда твердо стоял на ногах. Ярл стойко вынес вести о гибели отца при битве за северо-восточные острова, не пошатнувшись, он принял смерть своей возлюбленной Дафны, так почему же тогда эта, как ожидалось, незначительная потеря, сбила его с ног?
Так не должно было быть! Не должно!
— Госпожа Катарина… — тихо позвал ее Ульв. — Наша затея…
Наполняясь тревогой и страхом, она подхватила воина под руку и отвела подальше от людских глаз.
— Молчи! — шикнула она на него, вглядываясь в его глаза. — Не смей упоминать об этом. Дело сделано. Пути назад нет.
— Но… — хмуро начал он.
— Если хочешь замок, ты получишь его. Ярл скоро оправится и женится на мне, и тогда ты получишь то, что причитается, — перебила его Катарина.
Все пошло не по плану! Весть о кончине Абигайль и Лейлы должна была утихомирить ярость ярла и его жажду мщения, но теперь… Почти четыре года Катарина ждала, что бы Келленвайн пустил ее к себе в постель после смерти Дафны. Да и то, добилась этого, лишь потому что они с ней были так похожи. Сколько же придется ждать теперь?!
Поглоти все морской дьявол!
Катарина запустила пальцы в волосы, снедаемая сомнениями и отчаянием.
Правильно ли она сделала? Может быть, следовало сказать правду? Быть может, Келленвайн не убил бы ее? Хотя какая уж разница, если пути назад не было?! Теперь если ярл узнает, что Абигайль жива, он отправиться за ней, и все будет потеряно.
Нет. Этого нельзя допустить. Раз Келленвайн верит в то, что его жена и дочь мертвы, это должно стать правдой. Иначе Катарина не просто лишится расположения ярла, но и жизни за свою ложь.
— Удвой поиски! — резко сказала она, встречая взгляд Ульва. — Делай что угодно, но найди Абигайль, хоть из-под земли ее достань. Она и ее выродок должны быть мертвы.
Воин сжал челюсти и резко выдохнул, отворачиваясь от нее, но она не дала ему усомниться в правильности затее.
Вцепившись в его плечи, Катарина встряхнула Ульва и процедила:
— Мы вместе начали это. Вместе и закончим. Посмей только проболтаться кому-нибудь, и я тоже молчать не стану. Подставишь меня, и я заберу тебя к морскому дьяволу вместе с собой. Ты либо получишь землю и замок, а твоя семья будет не знать бед до самых последних дней, либо и ты, и твоя жена сдохните мучительной смертью. Поверь, ярл не пощадит предателя.
Ульв насупился.
— Мы можем сказать, что это госпожа Абигайль подкинула тела, чтобы убедить ярла в том, что она умерла.
— Правда? Какой ты умный! — зашипела на него Катарина, у которой чуть не искры из глаз не пошли от злости. — Госпожа Абигайль знает правду и не упустит случая поделиться ею с ярлом, а заодно — подставить меня. Делай, как я сказала. Ради своего же блага убей госпожу Абигайль!
Она видела, что воину не нравятся ее слова, но в глазах его уже разрастался страх за свою жизнь, который был превыше любой верности господину. Ульву никуда не деться, они оба в ловушке. Он упрямится, как ягненок идущий на закланье, но исход будет один.
— Я найду ее, — мрачно сказал воин.
Но не успела Катарина улыбнуться и облегченно выдохнуть, как он продолжил:
— Найду, верну ярлу и тем самым вымалю себе прощение. И знайте, госпожа Катарина, я расскажу ему обо всех ваших деяниях. Поэтому если вам дорога жизнь, к тому моменту, как мы с госпожой Абигайль вернемся, вам лучше покинуть остров.
С этими словами Ульв ушел, а Катарина осталась на месте, бессильно сжимая пальцы в кулаки, будучи готовой завопить от гнева и отчаяния.
Тупой мужлан! Как мог он так поступить с ней?! Поглоти Ульва морской дьявол!
Удушающая тревога сковала ей ребра. Что теперь будет? Если Келленвайн узнает обо всем, Катарине не жить.
Нет, она этого не допустит. Не допустит! Сделает, что угодно, но придумает, как…
Тут ее взгляд метнулся к алтарю, и Катарина похолодела, увидев рядом с Келленвайном Риику. Это же служанка Абигайль! Та самая, что сбежала с ней! Что она здесь делала?! Разве не приказала Катарина Ульву избавиться от нее?!
Ужас сковал ее по рукам и ногам.
Что она говорит ему? Что если прямо сейчас рассказывает о том, что его жена и дочь живы?
Все пропало! На Ульва изначально нельзя было положиться! И раз он собирался предать ее, нужно было бить первой. Катарина пока не знала как, но она найдет способ спасти свою шкуру и обернуть все так, что бы выйти сухой из воды.
Найдет.
— Госпожа Катарина?
Вздрогнув, она повернулась и увидела Микула, который смотрел на нее, прищурившись.
— О чем вы говорили с Ульвом? — спросил он ее. — Вы казались встревоженной.
Поглоти все морской дьявол, только не Микул! Он всегда ее недолюбливал!
Умело скрывая свои чувства, Катарина изобразила печальную улыбку.
— Наша госпожа ушла от нас, разве не будешь тут встревоженной?
— Верно, вас эта потеря должна была особенно огорчить, — язвительно заметил он, ни чуть не купившись на ее притворство.
— Мы с госпожой Абигайль не были друзьями, — проговорила Катарина, гордо вскинув подбородок. — Но и смерти я ей не желала. Ваши намеки оскорбительны.
— Я ни на что не намекал, — холодно проговорил Микул, пронзая ее взглядом. — А вот то, что вы увидели в моих словах намек — подозрительно. Я слежу за вами, госпожа Катарина. И если я узнаю, что вы причастны к гибели госпожи Абигайль и юной госпожи Лейлы, от расплаты вы не уйдете.
— Причастно здесь лишь ее безумие. Следите сколько угодно, я не виновна, мне нечего скрывать, — контролируя тон, ответила она.
— Посмотрим, — бросил он, и небеса разразились громом.
«Дурной знак, — с тревогой подумала Катарина. — Дурной».