Фрол
Неделя. Семь долгих дней я живу под одной крышей с Ликой. Дышим общим воздухом. Слышу, как по утрам смеётся наш сын. Но между нами с ней — стена, возведённая годами обиды и предательства.
Она не подпускает меня ближе, чем на вытянутую руку. Отворачивается, когда взгляды случайно встречаются. Категорически отказывается слушать какие-либо объяснения. Боится быть снова обманутой.
Но Никитка… Сын за несколько дней сумел пробудить во мне чувства, о которых я даже не подозревал.
Рядом с ним радует всё. Его звонкий смех, раздающийся по утрам: «Пап, что будем сегодня делать?»
Маленькие тёплые ладошки, доверчиво сжимающие мои пальцы: «Пойдём, я тебе что-то покажу!» Общие секреты.
Восторженные глаза наполняют меня счастьем, перед которым меркнут любые богатства мира. Один день рядом с ним стоит всех женщин, всех развлечений столичной жизни.
Я распорядился переоборудовать две комнаты в доме в Барвихе под детские. У будущего первоклассника, кроме спальни, будет свой кабинет. Осталось уговорить Лику вернуться в Москву. У Никиты будет всё самое лучшее.
Сегодня ушёл на работу раньше обычного. Сын крепко спал, укрывшись одеялом до самого носа.
Я был уверен — он прибежит ко мне на стройку, как всегда, пред обедом. Вместе отправимся в поселковое кафе. Заодно купим что-нибудь вкусное для Лики.
Дела затянули. Оторвал голову от чертежей почти в три.
Странное чувство беспокойства скользнуло по спине — Никита обычно появлялся ровно в два, пунктуальный, как взрослый.
Я вышел на улицу, прикрыв глаза от яркого солнца, и внимательно всмотрелся в дорогу, ведущую к посёлку — красного велосипеда нигде не видно. Странно. Обычно он приходит в два.
Сердце ёкает, но я гоню дурные мысли— наверное, просто заигрался с друзьями. Набираю Лику.
— Никита не у тебя?
— Нет, — её голос моментально напрягается. — Я схожу домой, проверю. Если он там, отзвонюсь.
Мамсик Никита не побывал ни разу у матери? Становится тревожно по-настоящему. Бросаюсь к машине — что-то здесь определённо не так.
Мчусь по дороге. Через пару сотен метров в придорожных кустах мелькнуло что-то красное — резко торможу, выскакиваю на обочину.
Никиткин велосипед. Его любимая бейсболка валяется неподалёку в пыли. Сердце сжимается. Мну в руках жёсткую красную ткань, выкрикивая:
— Никита!
Мой крик разносится далеко по пустынной дороге, но в ответ — только тревожная тишина и шелест листьев, гонимых ветром.
Я бегу вдоль обочины, раздвигаю кусты, заглядываю в каждую придорожную канаву — ничего.
— Сын! Отзовись! — оглушительная тишина сводит с ума.
Сердце колотится так, что вот-вот разорвёт грудную клетку.
Лечу к дому — может, он что-то забыл и вернулся?
Но у калитки меня встречает Лика — она дрожит. Слезы оставляют мокрые дорожки на бледных щеках.
— Его нет, — шепчет она, и в её глазах читается тот же страх, что сжимает мне горло. — Это Злобин, — голос предательски срывается. — Он угрожал мне несколько раз…
Хватаю её за плечи, хотя сам едва держусь на ногах.
— Когда? Что говорил?
— Несколько раз. В последний — вчера. Угрожал, что, если вы начнёте строительство, не поздоровится моей семье! — Она больше не сдерживает рыданий. — Это я виновата… — пухлые губы дрожат, разрывая мне душу. Всё, что угодно отдал бы, лишь бы её успокоить.
Мне не до слёз. Обещаю:
— Мы найдём сына.
— А вдруг…
Обрываю на полуслове её предположение. Даже слышать не хочу.
— Никаких вдруг или если! Всех привлеку к поискам. Найдём обязательно!
Но внутри меня — ледяная пустота. Попадись мне сейчас Злобин, разорву голыми руками.
Она поднимает на меня глаза, и в них нет прежней ненависти — только бездонный страх. И теплящаяся надежда.
— Ты обещаешь?
Беру её холодные руки в свои. Отвечаю твёрдо, потому что иного не может быть.
— Обещаю.
Тянуть некуда.
Достаю смартфон, набираю Кирилла.
— Кира, это срочно. Мне нужен твой друг из ФСБ. Никиту похитили. Есть предположение, кто. Месть за то, что Лика отдала нам участок. Нужно поговорить с этим упырём. Напугать, чтобы не тронул.
— Понял. Сделаю! А ты надави на суку со своей стороны. Пусть обсерется. Беспредельщики церемониться с ним не станут.
— Знаю! Лика идёт в полицию писать заявление. Но я слабо верю, что это поможет. Надежда на наши связи.
Следом звоню волонтерам из поискового отряда, которым когда-то помогал с оборудованием. Объясняю ситуацию. Прошу помощи.
— Приняли, Фрол Тимофеевич. Выдвигаемся сейчас же.
Лика в полицию, а я возвращаюсь на стройку. Помню, что самые эффективные поиски в первые три часа. Рабочие бросают инструменты, когда я, срывая голос, кричу о случившемся. Бригадир берёт организацию на себя. Мужики, как есть в оранжевых жилетках, выходят на поиски в лес.
Очень некстати начинает накрапывать дождь.
Я готов разорвать любого причастного к исчезновению сына. Набираю присланный Кириллом номер Злобина. С ним уже должны поговорить мои знакомые. Пальцы дрожат так, что трижды промахиваюсь мимо цифр. Он принимает вызов не сразу.
— Послушай, гондон!
Подонок с раздражением перебивает:
— С кем я говорю?
Цежу сквозь зубы:
— Молчи и слушай, сука! Ты поднял руку на моего сына. Если хоть волосок упадёт с его головы… — голос звучит низко, хрипло, но убедительно. Злобин не отключается. — Я закопаю тебя живьём на одной из твоих грёбаных свалок.
Скриплю зубами от злости. Сбрасываю. С трудом разжимаю побелевшие пальцы
В этот момент звонит Лика. Всхлипывает через каждое слово:
— Я в полиции. Они говорят… Лучше не писать заявление. Злобин может подать встречный иск за клевету…
В бешенстве сжимаю смартфон так, что экран трещит. Злобин успел запустить щупальца в местные структуры?
— Лика. Не трать время на пустые разговоры. Иди домой. Я подъеду и сам разберусь.
Мой сын пропал. И я готов сжечь дотла весь этот чёртов посёлок, но найду его. Живым. Во что бы то ни стало.