Лика
Стоит увидеть Никиту живым, целым, пусть и перепачканным, но невредимым, по телу разливается облегчение. Напряжение, поселившееся в каждой клеточке тела, отпускает. Ноги мгновенно становятся ватными.
Если бы не руки Фрола, крепко обхватившие мои плечи, я бы рухнула прямо здесь, на пыльную дорогу перед домом. Твёрдые пальцы впиваются в мою кожу почти болезненно, но в этом есть что-то успокаивающее. Он не даст мне упасть, не отпустит, будет держать, сколько потребуется.
Дрожь постепенно отступает, сменяясь странным, почти неестественным спокойствием. Как будто после многодневного урагана вдруг наступил штиль, и это затишье пугает.
— Ну, всё, идём в дом. Нужно поесть. Выкупаться. Я уже позвонил всем. Выразил благодарность за помощь… — Он торопится уйти с улицы. Смотрит в сторону заброшенного дома на холме.
Иду следом за Фролом. Сегодня впервые видела его слёзы. Не могу сама от себя скрывать, тронута до глубины души. Понимаю, что сын для него не игрушка престижа. Он любит его не меньше моего, хоть знаком всего несколько дней.
Фрол бережно несёт Никиту в дом, приговаривая, обещая:
— Всё позади. Не бойся. Папа с мамой больше никому не позволят тебя обидеть.
Пережитое нагоняет паранойю. Несколько раз оглядываюсь на полуразрушенный дом на холме. Пустые глазницы оконных проёмов, как надзиратели следят за всеми с высоты.
Передёргиваю плечами, словно сбрасывая невидимый взгляд со спины.
В этот момент понимаю — Зина права. Пора что-то кардинально менять в жизни.
Я сделала для посёлка всё, что могла. Каждый год занималась решением его проблем. Среди прочего выбила электричество в отдалённые дома, добилась ремонта дороги, школы. Отстояла землю перед Злобиным. Большего не могу.
Не имею права рисковать самым дорогим для меня — своим ребёнком. Один раз избежали беды, но второй раз может так не повезти.
Нужно взвесить все за и против. Выбрать меньшее из двух зол.
Гляжу на Фрола. Он аккуратно укладывает Никиту на диван, поправляет подушку под его головой, и сознаю — передо мной вовсе не зло.
— Воду нагрела?
Киваю. Он оценивающе смотрит на мои руки. Видно не внушают доверия дрожащие пальцы. Принимает решение:
— Я сам его выкупаю, Нужна мазь обработать ранки, особенно ножку. Фельдшер дал, но…
— У меня есть левомеколь. Отлично заживляет. — Смотрю на след от кандалов и прикрываю рот ладонью, чтоб не закричать.
Душу раздирает невыносимая боль за ребёнка и страх. Какая тварь могла это сделать? Сколько пришлось Никитке вынести? Сколько потребуется времени, чтобы он смог всё забыть?
Фрол мягко отодвигает меня.
— Я сделаю всё сам!
Полчаса и сын чистый с обработанными ранками лежит под тёплым пледом. Уверенные сильные руки Фрола могут быть очень нежными.
Он изменился за эти годы. Повзрослел не только внешне: в его движениях появилась уверенность, во взгляде — спокойная твёрдость. Я наблюдала все дни: как он играет с Никитой, как разговаривает со мной, как общается с рабочими.
От сына Фрол не откажется никогда, это ясно как день. И прятаться от него бесполезно — он найдёт нас снова. Да и зачем?
Каждую ночь, лёжа в одиночестве, я ощущаю его присутствие через стену. Борюсь с собой, чувствуя, что тело помнит его прикосновения. Кожа горит под его взглядом и предательски учащается пульс, если он случайно касается моей руки.
Мы знаем друг друга до мелочей — каждую родинку, каждый шрам, все изгибы тел. Фрол всегда защищал меня — и тогда, в прошлой жизни, и сейчас, когда бросил всё, чтобы найти нашего сына.
Злобин сломает о него зубы, я знаю. Но сколько ещё таких негодяев встретится на нашем пути? Фрол рядом — это надёжное плечо. Крепкие руки, которые не дадут упасть.
Ничего невозможно забыть! И предательство тоже. Время сглаживает, но не стирает из памяти. Фролу не один раз придётся выносить вспышки моего недоверия.
Но стоит сказать «да», вернуться в Москву, перестать мучить себя и его, и он перевернёт ради нас мир. Жизнь слишком коротка, чтоб растрачивать её впустую и жить без любви…
Фрол словно читает мои мысли. Поправляет сползший с плеч плед на Никите, затем медленно опускается передо мной на колени. В серые пронзительные глаза больно смотреть. Слишком много в них ожидания и надежды.
— Лика, — говорит он тихо, — я очень люблю тебя. Всегда любил, и буду любить до конца жизни. Прости меня. Я сам тысячу раз себя казнил за это время. Выходи за меня замуж. Клянусь, ты больше во мне не разочаруешься.
Идиотская мысль в самый сложный момент:
— Меньше тоже?
Но не переживаю по этому поводу, понимая, что возвращается прежняя хохотушка Лика.
Он улыбается, добавляя.
— Меньше тоже!
Никита, бледный, но уже улыбающийся, приподнимается на локте. Слишком непонятно о чём говорят родители, но он сумел определить главное:
— Мамочка, соглашайся! Папа очень нас любит!
В комнате воцаряется тишина. Сердце бьётся так громко, что, кажется, его стук слышен во всём доме. Проходит минута. Ещё одна. Сколько раз Фрол предлагал мне выйти за него замуж? Не один и не два. Раньше отказывалась, отвечая, что мне пока рано и подписью на бумаге ещё никто никого не связал. Никита связывает нас крепче любой золотой цепи. Наконец выдыхаю:
— Да! — и с души словно камень сваливается.
Фрол вскакивает на ноги, подхватывает меня в объятия, кружит. Прижимает к себе так сильно, что становится трудно дышать.
— Никогда не пожалеешь, — шепчет он мне в волосы.
И я верю каждому его слову. Потому что в его объятиях, рядом с нашим сыном, я ощущаю себя в семье. В настоящей. Безопасной. Счастливой.
— Никитке нужна реабилитация. Закончишь передавать дела, отправлю вас на отдых к морю.
Он уже начинает командовать, строить планы и мне это нравится. Хоть кто-то забирает мою головную боль на себя…
Через месяц мы переезжаем в Москву.