Бывшие. Правило трёх «Н»

Глава 11

Постепенно рыдания стихли, оставив после себя лишь прерывистые вздохи и чувство полной опустошённости. И вместе с ним пришло осознание. Трезвое, ясное и беспощадное. Что я натворила? Я, которая пять лет копила на него обиду, которая дала себе зарок, никогда не показывать ему свою слабость, только что рыдала у него на груди, как последняя дура. Стыд накатил новой волной, горячей и удушающей.

— Всё, я... я успокоилась, — прошептала я севшим голосом. Я попыталась отстраниться, упёрлась ладонями в его грудь, создать между нами хоть какую-то дистанцию. — Спасибо. Можно я...пойду я лягу.

Но его руки, лежащие на моей спине, даже не двинулись. Наоборот, как будто прижал ещё сильнее. Судя по всему, и не собирался отпускать. — Погоди, — тихо остановил меня, я замерла, боясь посмотреть на него.

Но его пальцы мягко подняли мой подбородок. Он заставлял меня посмотреть на него. Я попыталась отвести взгляд, мне было безумно стыдно. Я чувствовала, как моё лицо отекло от слёз, глаза покраснели, я была уверена, что выгляжу сейчас жалко и некрасиво.

— Посмотри на меня, Лера, — сказал он, и в его голосе не было ни насмешки, ни торжества. Я чувствовала, как он дышит, как гулко стучит сердце под моими ладонями. У меня даже голова закружилась, и я на секунду закрыла глаза. Но стало ещё хуже.

И я снова распахнула глаза, встретившись с его потемневшими глазами, увидела в них голод. Тот самый, первобытный, когда мужчина хочет женщину. Он смотрел на меня, на мои заплаканные глаза, на дрожащие губы, будто видел не беспомощную женщину, а самую желанную добычу. И в этом взгляде было что-то такое, от чего по телу пробежал разряд тока, заставляя забыть и о стыде, и о прошлом, и обо всём на свете.

Он не сказал больше ни слова. Его взгляд был красноречивее любых фраз. Он медленно, давая мне время отстраниться, наклонился. Я могла отпрянуть. Должна была. Но моё тело, ещё минуту назад вымотанное до дрожи, вдруг наполнилось странной, тягучей слабостью. Я замерла, заворожённая приближением его губ.

Я так давно не ощущала мужские губы на своих. Даже забыла, каково это. У меня не было ни времени, ни сил встречаться или искать замену бывшему. Так и жила сама по себе, ночами плакала от одиночества и желания, чтобы почувствовать силу мужских рук. Почувствовать ласку. Я этого не понимала раньше, пока не осталась она. В такие минуты начинаешь ценить мужскую ласку.

Первое прикосновение было подобно взрыву в моей голове. Нежность его твёрдых губ зашкаливала. Даже в браке он никогда меня так не целовал. Или, может, я забыла. Первое касание плавно перетекло в глубокий поцелуй. И этого оказалось достаточно, чтобы последние остатки разума унесло прочь. Что-то внутри, какая-то давно забытая пружина, разжалась с невероятной силой. Я ответила. Сначала неуверенно, а потом со всей страстью, которую так долго держала в себе.

Это был не поцелуй примирения. Это было голая страсть. Битва пятилетней ненависти, обиды, тоски и невысказанной боли. Его руки скользнули в мои волосы, легли на затылок, притягивая ближе. Мои впились в его плечи, цепляясь, чтобы не упасть. Мы дышали друг в друга, наши тела прижимались в отчаянной попытке стереть все эти годы разлуки, всё это время, прожитое врозь.

— Денис... — успела я выдохнуть, сама не зная, что хотела сказать. Его имя сорвалось с губ само, как стон, как просьба не останавливаться.

— Что? — пробормотал он в ответ, низко, хрипло, и его губы переместились на мою шею, оставляя на коже горячие следы. Вся вселенная сейчас сузилась до размеров этого купе, до стука колёс, слившегося с бешеным стуком наших сердец. Все правила, все «никогда больше», вся гордость — всё это рассыпалось в прах под натиском внезапной, всепоглощающей бури.

Мы торопились. Торопились раздеться, дотронуться друг до друга. Он стянул с меня джинсы, я суетливо пыталась расстегнуть его ремень. Но он никак не поддавался. Денис снял его сам. Его руки скользили по моей коже, будто за последние пять лет ничего не изменилось. Его большие, тёплые ладони обхватили мои бёдра, медленно поднимаясь вверх, к талии, к рёбрам. Каждое прикосновение было будто удар тока — болезненное и сладкое одновременно.

Он не торопился. Казалось, он заново изучал меня, читал мою кожу как книгу. Его губы коснулись ключицы, и я невольно выгнулась, чувствуя, как по всему телу побежали мурашки. В воздухе пахло им — его кожей, его потом, парфюмом, который я когда-то покупала. Он до сих пор им пользовался.

— Денис... — снова вырвалось у меня.

Он что-то прошептал в ответ, но звук потерялся где-то между моей грудью и его губами. Потом он поднялся выше, его лицо оказалось прямо над моим. В полумраке купе я видела только его глаза — тёмные, почти чёрные, которые сейчас лихорадочно блестели.

Денис сорвал мои трусики и вошёл в меня. Не сразу, а медленно, давая телу привыкнуть. Было немного больно. Во время родов были разрывы, которые зашивали, и сейчас я, будто снова лишалась девственности.

Я вскрикнула и впилась ногтями ему в спину. Но вместе с болью пришло и другое чувство — странное, щемящее облегчение. Та пустота, что сидела во мне все эти годы, та ноющая дыра, которую я пыталась заполнить работой, заботой о маме и Кате — вдруг исчезла. Она заполнилась им. Всё его существо, вся его сила — всё это было теперь внутри меня. Из моей груди вырвался тихий, сдавленный стон — смесь боли и того самого облегчения, которого я так долго ждала, сама того не зная. Когда прикладывают лёд на обожжённое место, испытываешь облегчение.

Он замер на секунду, давая мне привыкнуть, его дыхание было горячим у моего уха. — Всё нормально? — прошептал он.

Я не смогла ответить словами, только кивнула, притягивая его ближе. Это было моё разрешение. Моё «да».

И тогда он начал двигаться. Сначала медленно, нежно, будто боялся сделать больно. Но с каждым движением его ритм ускорялся, становился жёстче, требовательнее. Это не была нежность влюблённых. Это была ярость. Ярость за все потерянные годы, за все несказанные слова, за всю боль, что мы причинили друг другу. Он входил в меня с силой, размашисто, а я отвечала ему тем же, поднимая бёдра навстречу, впиваясь в него, пытаясь вобрать в себя всего.

Мы не целовались. Мы дышали друг в друга — тяжело, прерывисто. Его лоб был мокрым от пота, он капал мне на лицо. Звуки, которые мы издавали, были низкими, хриплыми — стоны, рычание, прерывистые вздохи. Никаких слов. Только тела, говорящие на языке, который был старше всех наших обид.

Я не помнила, кто я. Забыла причину, почему мы развелись. Всё это исчезло. Осталось только тело, которое помнило его. Кожа, которая узнавала его прикосновения. И та дикая, животная радость от того, что мы снова вместе, даже если это ненадолго, даже если завтра нам снова придётся стать чужими.

Он вошёл последний раз, и волна удовольствия накатила с новой силой. Я закричала, уже не сдерживаясь, и почувствовала, как его тело напряглось в ответ. Его пальцы с силой сжали мои бёдра, но я не почувствовала боли, мне было всё равно. Я хотела, чтобы он оставил на мне следы. Чтобы завтра, когда всё это закончится, у меня было доказательство — да, это было на самом деле.

— Лера... — выдохнул он.

И тогда нас накрыло. Одновременно. Волна такая сильная, что у меня потемнело в глазах. Всё тело содрогнулось выгибаясь, а потом обмякло. Он опустился на меня, тяжёлый, весь дрожащий. Его сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Так же, как и моё.

Мы лежали, не двигаясь, слушая, как бьются наши сердца, постепенно успокаиваясь. Его вес прижимал меня к матрасу, и это было единственным, что казалось реальным в этом качающемся вагоне. Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам текут слёзы. На этот раз — не от горя. А от чего-то другого, такого сложного, что я даже не могла назвать. Может, от того, что нашла что-то давно потерянное. Или от того, что понимала — завтра всё это придётся снова потерять.