Его слова прозвучали неожиданно. Всё внутри похолодело от осознания, что я выдала свою тайну. В отчаянии, в попытках достучаться до Матвея, я выронила самое главное, что скрывала все эти годы. Словно сама судьба решила вырвать у меня правду в самый неподходящий момент.
Мозг отчаянно пытался найти выход, солгать, выкрутиться, но был абсолютно пуст. Я просто сидела, не в силах пошевелиться, глядя в одну точку на глянцевом полу коридора.
— Лера? Голос Дениса до дрожи в груди был тихим и стальным. Я медленно подняла на него глаза. И всё поняла. Отступать некуда. Прятаться бессмысленно. Правда, которую я так тщательно хранила, вырвалась на свободу и сейчас стояла между нами, огромная и неоспоримая.
Я выдохнула. — Да. Есть.
Я видела, как по его лицу, обычно такому бесстрастному и непроницаемому, прокатилась волна. Сначала — простое человеческое непонимание, будто он услышал слова на неизвестном языке. Потом — растерянность, быстрая, как вспышка. И следом — нарастающая, холодная злость. Та самая, от которой кровь стынет в жилах.
Я попыталась опередить его, найти хоть какую-то отсрочку, пока не развалилась на части. — Денис, сейчас не самое лучшее время об этом говорить. Надо думать, что с Матвеем де...
Он не дал мне договорить, резко сжал мои предплечья. Не больно, но с такой силой, что не оставалось сомнений — он не отпустит. Его пальцы впились в меня, приковывая к месту. Он наклонился ближе, и его взгляд, острый как лезвие, полоснул меня, пытаясь докопаться до сути.
— Сколько дочери? — низким, жёстким голосом, без единой нотки сочувствия.
Я испуганно замерла, почувствовав себя преступницей. Наверно, так себя и чувствуют все подозреваемые на его допросах. Внутри всё сжалось в комок. Сопротивляться было бесполезно.
— Четыре, — прошептала я тихо, боясь даже голос повысить.
Он услышал и всё понял. Я увидела, как его зрачки резко сузились. В его глазах вспыхнула такая боль, что мне самой стало физически больно. Он смотрел на меня, будто видел впервые. Будто я была не женщиной, которую он когда-то любил, а самым страшным преступником.
Он сглотнул, его челюсть напряглась. Губы сжались в тонкую белую линию. От него исходила такая опасность, что мне стало по-настоящему страшно. Я видела, как бушует в нём буря, и боялась, что сейчас она вырвется наружу.
— Моя? — выдохнул резко, отрывисто.
Я не смогла ответить. Не смогла даже кивнуть. Я просто смотрела на него, и моё молчание было красноречивее любых слов.
Да. Твоя. Наша.
Девочка, которая росла все эти четыре года, не зная своего отца. Девочка, которую я отчаянно защищала от правды, которая, как мне казалось, могла её ранить. И теперь я понимала, что самым большим предателем была не его мимолётная связь, а моё многолетнее молчание.
В глазах Дениса буря сменилась ледяной пустотой. Он медленно, будто с огромным усилием, разжал пальцы на моей руке. Отстранился. Встал. Сейчас он был абсолютно чужим.
— Понятно, — произнёс он голосом, в котором не было ничего, кроме холода. И это было страшнее любой ярости.
Он развернулся и отошёл к окну в конце коридора, оставив меня сидеть на скамейке одну.
Я сидела, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. Они дрожали — мелкая, предательская дрожь, которую я не могла остановить. В ушах стоял оглушительный гул, заглушавший всё — и шорохи больничного коридора, и отдалённые голоса.
«Соберись, — приказывала я себе, сжимая веки. — Сейчас нельзя. Никак нельзя разваливаться».
Мысли метались, пытаясь ухватиться за что-то конкретное, за какую-то ниточку, которая выведет из этого кошмара. Мне нужно домой. Срочно. К Кате. К маме. А ещё брата... Матвея...
Как его перевезти? Оформление документов? Организовать перевозку лежачего больного?
Я совершенно не представляла, с чего начать. Голова была абсолютно пуста, забитая одной лишь фразой: «Он знает».
Но я заставила себя подняться. Ноги были ватными. Я спрятала дрожащие руки в карманы куртки и, не глядя в ту сторону, где он стоял, направилась к стойке регистратуры. Нужно было делать хоть что-то. Действие. Любое действие.
— Подскажите, пожалуйста, какой порядок перевозки пациента в другой город? Что нужно...
Я не успела договорить. Чья-то сильная рука взяла меня за локоть и мягко, но уверенно оттянула в сторону от стойки. Я вздрогнула и обернулась. Денис. Его лицо было каменной маской. И он не смотрел мне в глаза.
— О перевозке Матвея я договорился, — произнёс он ровным, лишённым всяких интонаций голосом. Деловым. Чиновничьим. — Завтра его перевезут в центральную больницу в Омске. Всё организовано.
Я только стояла, бессмысленно глядя на него и открыв рот. В моей голове, которая только что лихорадочно строила планы, образовалась пустота. Всё. Уже. Решено. Без меня.
Он продолжил, так же монотонно, словно зачитывал доклад. — А сейчас едем домой. Я так понимаю, сиделка и с дочкой сидит, и с матерью. — Он на секунду перевёл на меня взгляд, и в его глазах мелькнула ледяная пустота. — Или про мать ты тоже наврала?
От этих слов меня будто ошпарило. Я резко покачала головой, чувствуя, как слёзы от обиды снова подступают к глазам. — Нет, — прошептала я. — Не врала.
Он отвёл взгляд, его взгляд скользнул по стене. — Ну хоть что-то, — бросил он и развернулся, и направился к выходу.
Он сделал несколько шагов, обернулся: — Ты едешь или остаёшься?
Я отмерла. Пришлось. И не говоря ни слова, последовала за ним.