Бывшие. Правило трёх «Н»

Глава 6

Ну же, возьми трубку, ну пожалуйста… — эта мысль стучала в висках в такт дворникам, которые безнадёжно пытались справиться с ливнем.

Каждый гудок в трубке отдавался в ухе пульсирующей пустотой, созвучной той, что зияла внутри меня. Палец сам тыкал в кнопку повторного набора снова и снова, будто механический. Лихорадочный поток мыслей кружился в голове, не находя выхода.

Поехать. Я должна поехать. Это мой единственный шанс не сойти с ума здесь, в четырёх стенах, между срочным отчётом в банке и очередным лекарством для мамы.

Сидеть и ждать его милостивых звонков?

Выслушивать сухие сводки: «Ищем, ничего нового»?

Нет. Я должна быть там. Я должна сама увидеть и узнать что случилось. Иначе я просто сойду с ума.

Но мама… Боже, мама. Оставить её одну? И Катю? Сердце сжалось от холодного ужаса. А его «помощь»… Прислать кого-то из своих? Нет. Ни за что. Это будет его глазами и ушами в моём доме. Он всё узнает. Всё. Про Катю. И тогда… Я представила его холодный, изучающий взгляд на моей дочери, и меня затрясло так, что я еле удержала телефон.

Отчаяние накатывало новой волной. Гудки всё длились. Наверное, уже поздно, она спит. Откажется. И это будет знаком. Знаком, что нужно остаться, быть благоразумной.

— Алло? Лера? Что-то случилось? — голос сиделки прозвучал хрипло и сонно с раздражением.

— Марья Ивановна, простите ради Бога! — я начала тараторить, боясь, что она перебьёт и бросит трубку. — У меня чрезвычайная ситуация, брат пропал! Мне срочно надо уехать. Всего на несколько дней. Умоляю, не могли бы вы побыть с мамой? Круглосуточно? Я понимаю, что это сложно… но мне больше некого попросить. А решать надо срочно.

Тяжёлая, недовольная пауза повисла в воздухе. Я слышала её сопение в трубке. — Лерочка, ну сама подумай, время-то уже вечернее. Да и график у меня расписан. Не могу я так вот с бухты-барахты…

Всё. Конец. Откажет. Сто процентов откажет. Но какая-то сила, последний инстинкт самосохранения, заставила выдохнуть: — Я заплачу двойную ставку! За все дни! Сразу, как вернусь!

Что я говорю? В голове молнией пронёсся холодный расчёт. Двойная ставка… Это была сумма, которую я откладывала полгода на новую зимнюю куртку Кате. А ещё билеты… Билеты до Нягани! Я слышала, что это очень дорого. У меня на карте лежало пять тысяч рублей. На жизнь, на садик, на лекарства. Больше ничего.

— Ну… если уж двойную… — задумчиво протянула Марья Ивановна, и в её голосе послышалась меркантильная нотка. Внезапный интерес. — А на сколько, говоришь, уезжаешь-то?

Я обернулась к Денису. Он сидел не двигаясь, его профиль в сумраке салона выглядел как из черно-белого фильма про детектива. Руки лежали на руле, большие, сильные. Он смотрел вперёд, но я чувствовала каждый мускул его тела, напряжённый и внимательный. И быда уверна, что он слышал каждое слово. — На сколько дней? — тихо, почти шёпотом, спросила я, перекрывая шум дождя.

Он медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по мне, быстрый, оценивающий. — Если всё пойдёт по плану, дня три. Не больше.

— А если… если не по плану? — выдохнула я, боясь ответа.

Он лишь молча пожал массивными плечами. Этот жест был красноречивее любых слов. Мир непредсказуем. Никто не даст тебе гарантий, Лера. Никто.

Я сглотнула горький комок и снова прильнула к трубке. — Три дня. Я точно приеду. Постараюсь быстрее, обещаю.

— Ладно, уговорила, — сдалась сиделка, и я почувствовала, как по телу разливается слабая, нервная волна облегчения. — Только, Лера, насчёт денег… Ты уж, пожалуйста. Мне сейчас очень нужны. Может, хоть часть авансом? Хоть немного, символически?

Меня будто ошпарило. Авансом? Эти пять тысяч… Они должны были растянуться на две недели. На хлеб, на молоко, на проезд. — Хорошо, — выдавила я, чувствуя, как горит лицо. Стыд и безысходность сковали горло. — Я… я переведу сколько смогу. Завтра же. Договорились.

Я положила телефон на колени. Пальцы дрожали. В машине воцарилась оглушительная тишина, наполненная лишь шумом ливня за стеклом и гулом мотора. Я не смотрела на Дениса. Уставилась в своё запотевшее окно, за которым расплывались огни ночного города. Я только что продала свой покой, свою финансовую стабильность, и без того шаткую, за призрачную надежду. Три дня двойной оплаты сиделке, два билета в никуда… Это была финансовая яма, выбраться из которой будет невероятно трудно. Придётся просить в долг у коллег, с которыми я всегда держалась независимой. Унижаться.

— Договорилась? — его голос, ровный и глубокий, вызвал раздражение. Как будто это он был виноват. Хотелось сорваться, накричать на него, но я понимала, что его вины нет. Сейчас нет. Вина его только в том что он изменил и мне пришлось уйти от него. И эта горечь сожаления преследовала последние несколько лет.

Я сделала глубокий вдох, собирая всю свою волю в кулак. Потом медленно повернулась к нему и кивнула, глядя куда-то в район его подбородка. — Да. Едем.

Всего два слова. Но ими я перечеркнула пять лет одиночного плавания, своё правило «справляться самой», свой гордый щит. Я добровольно шагнула в лифт, который вёз меня прямиком в прошлое, в самое пекло своей боли. Ради брата. Несколько дней в дороге. Наедине. С ним. С бывшим. Это было безумием. Но другого пути не было.