Цари-жрецы

10

Хети собрался было отправиться в храм Анат, где по утрам общался с Абеданатом, но путь ему преградил Япирану, командир царской гвардии.

— Несчастье на нашу голову! — крикнул он, едва переводя дух от быстрого бега. — Пришло время показать, чего мы стоим! Зови остальных хабиру — и к оружию! В долину пришли гиксосы. Их армия затопила Себоим, и сейчас они, без сомнения, уже одержали победу над войском царя. Скоро они будут здесь. Жакен собирает наших людей… Я лечу к царю, чтобы он успел вооружиться и собрать вокруг себя гвардейцев.

Хети поспешно сообщил новость товарищам. Каждый взял свое оружие. Те, у кого были нагрудные даты и шлемы, надели их. У некоторых были луки, у других — мечи или секиры. Хети оделся так, как одевался, когда служил в египетской армии — узкая набедренная повязка и пояс из мягкой кожи, к которому были подвешены его кинжал и полученный от Жакена меч. На этот раз у него не было ни шлема, ни парика из густой волнистой шерсти, какими жители долины Нила прикрывали голову, защищаясь не только от солнечных лучей, но и от ударов вражеских дубинок или секир. Свои отросшие густые волосы он собрал в хвост и связал лентой на затылке. Он схватил два дротика, но не захотел брать щит — в отличие от своих товарищей, каждый из которых прихватил с собой небольшой круглый щит В египетской армии щиты были иными — большими, в форме скругленного в верхней части квадрата, а изготавливали их из толстых шкур, которые туго натягивали на деревянный каркас.

Очень скоро они оказались у восточных ворот города, где Жакен собирал своих солдат. До сегодняшнего дня Хети приходилось видеть только немногочисленные отряды новобранцев, которых обучали более или менее опытные солдаты армии Содома. Внезапно он понял, что солдаты, которым предстоит драться с гиксосами, — не более чем сборище простых горожан и крестьян, не умеющих обращаться с оружием и не знающих, что такое дисциплина. Они даже не понимали толком, чего от них требует командир, а тот всего лишь приказал построиться и приготовиться к выходу из города. Не дожидаясь, пока в рядах воинов установится порядок, Хети с товарищами подошли к Жакену, намереваясь поставить его в известность о своем решении сходить в разведку.

— Сдается мне, — осмелился предположить Лупакку, когда они отошли от городских ворот довольно далеко, — что с нашей стороны благоразумнее всего было бы сбежать. Достаточно посмотреть на воинов — будущих победителей гиксосов, — чтобы отпала всякая нужда в жертвоприношении барашка и долгом разглядывании его печени с целью прочесть божественное предначертание. Я не ошибусь, если предскажу этой армии скорое поражение.

— Лупакку, — отозвался Хети, — я согласен с тобой — так и случится. Однако с нашей стороны было бы предательством покинуть Магдиля, который был к нам добр, который доверял нам и щедро платил, пока мы жили в его городе. Я должен доказать ему, что мы достойны доверия. Если я покину его сейчас, я уверен, что разгневаю этим богов, а сам не смогу смотреть в глаза людям. Нам следует драться во много раз лучше, чем другие наемники, которых он собрал для защиты города. И я думаю, что Содом заслуживает того, чтобы его защищали от тех, кто желает ему зла. Побывав здесь, мы поняли, что существуют в мире города, жизнь в которых полна радости и удовольствий.

Остальные пятеро поддержали его, поэтому Лупакку, похоже, стало стыдно.

— Ладно, — буркнул он, — я сказал то, что сказал. Но ты прав, и пусть боги защитят нас. Хотя вы должны признать, что ничего хорошего нас не ждет. Похоже, гиксосы очень хитры. Они атаковали, когда этого никто не ожидал. Они хотят завоевать все пять городов по очереди, не дав царям возможности предупредить друг друга и объединить свои силы.

— Очевидно, так оно и есть, — заключил Кушар. — Нам остается только сражаться, надеясь, что битва с армией Себоима истощила их силы.

Когда до Себоима было рукой подать, они поднялись на невысокий холм, откуда хорошо просматривалась долина, в центре которой вздымались стены города. По дороге, ведущей из Себоима в Содом, двигалась колонна воинов.

— Это не предвещает ничего хорошего, — сказал Лупакку.

— С такого расстояния, — заметил Ява, — не видно, это гиксосы или армия Себоима, которая идет, чтобы объединиться с нашей армией.

— Десять к одному, что перед нами — победоносная армия гиксосов, — высказался, в свою очередь, Келия.

— Нам лучше подождать прибытия наших отрядов, — решил Хети. — Когда мы вольемся в ряды армии Содома, какой бы разношерстой и недисциплинированной она ни была, мы уже точно будем знать, кто перед нами — друг или враг.

Солнце приближалось к зениту, но оставалось все еще в восточной части неба, так что оно светило в спину воинам, двигавшимся со стороны Себоима. Шукрия, который, прикрыв ладонью глаза от солнца, смотрел вдаль, очень скоро воскликнул:

— Нет сомнений, впереди гиксосы! И могу поклясться, их много, очень много!

— Как можешь ты быть в этом уверен, ведь они так далеко? — удивился Хети, в свою очередь поднося ладонь ко лбу и глядя вдаль.

— Смотри, во главе колонны — колесницы, и тащат их не ослы, а животные, которых привозят из-за гор. В Вавилоне их называют горными ослами, но они выше ослов и передвигаются быстрее.

— Шукрия прав, — подтвердил хуррит Келия. — У нас такое животное называют лошадью. В мою страну они попали вместе с воинами, пришедшими из-за высоких северных гор. Похоже, у себя на родине тысячи лошадей живут на свободе. Коренные племена, жители тех мест, — кочевники и скотоводы. Они научились объезжать лошадей и со временем приручили их. Если запрячь в колесницу лошадь, то она помчится в десять раз быстрее самого быстроногого бегуна.

— Значит, пришло время предупредить Жакена о том, что гиксосы идут, — сказал Хети.

Они спустились по склону холма и побежали к Содому. Вскоре они увидели свою армию: солдаты шли, не соблюдая строя, некоторые пели, другие играли на арфах, словно собрались на прогулку или на праздник в честь божества.

Вместе с тем Хети отдал должное смелости Магдиля, который шел во главе своей армии под командованием Жакена, окруженный двадцатью гвардейцами, руководил которыми Япирану. Рассказал царю об увиденном Шукрия. Он сообщил, что множество колесниц двигается впереди колонны гиксосов. А раз они идут из Себоима, значит, армия, защищавшая город, разбита.

— Пусть будет так, как захочет Анат, — сказал царь. — Мы уже видели, что собой представляют колесницы. Шарек приезжал к нам на колеснице, запряженной двумя лошадьми, бегущими бок о бок. Конечно, вид колесницы может напугать иного солдата, но судьба тех двух воинов, которые на ней едут, связана с судьбой колесницы: перевернувшись вместе с ней, они станут добычей наших мечей. Не стоит бояться воинов на колесницах. Они не так крепко стоят на ногах, как пешие солдаты, поэтому у них мало шансов нанести смертельный удар сопернику.

На повороте дороги, огибавшей холм, откуда Хети с товарищами увидели противника, армия Магдиля лицом к лицу столкнулась с колонной гиксосов.

Магдиль обернулся к своим командирам.

— Жакен, строй своих людей рядами. Ты будешь командовать правым флангом, — велел он. — Ты, Япирану, останешься рядом со мною. А вам, Хети и Лупакку, отдаю левый фланг. Разделите солдат между собой и сражайтесь во славу Содома! Его царь будет вам за это благодарен.

— Мой царь, — сказал в ответ Хети, — помня твою щедрость и великодушие, мы тебя не разочаруем — будем сражаться до победы!

Однако, увидев, как беспорядочно перебегают с места на место доверенные ему солдаты, как на бегу они спотыкаются о древки собственных копий и падают плашмя на землю, а потом с трудом встают, Хети осознал, что лишь божественное вмешательство может помочь им восторжествовать над гиксосами. Сомнения его усилились, когда он увидел приготовления неприятеля: четко и без суеты воины выстраивались в боевой порядок, в то время как двигавшиеся впереди строя колесницы делились на группы. От него не укрылось и то, что противник имеет численное превосходство.

С горем пополам построившись, солдаты армии Содома с громкими криками бросились вперед. Кто поспешил отдать им приказ «к бою!» — царь или Япирану? А может, и не было никакого приказа… Хети этого не знал, но ему ничего другого не оставалось, как последовать их примеру. Отчаяние охватило его, когда он увидел, что воины-гиксосы, вместо того чтобы бежать навстречу содомитам (что создало бы бреши в рядах противника), остались на месте и ждали, укрывшись за круглыми щитами и выставив вперед копья.

Армия гиксосов содрогнулась — в боевом порыве бесстрашно бросившимся на вражеские копья и мечи солдатам Магдиля удалось разорвать строй противника. На равнине Себоима завязалась жаркая схватка. Первый дротик, самый легкий и короткий, Хети метнул в противника, выбранного наугад, а за древко второго дротика взялся двумя руками, чтобы точнее поразить врага, стоявшего прямо перед ним. Он использовал свой излюбленный прием: сделать вид, что целится в лицо, выжидая, чтобы враг поднял, защищаясь, щит, и только тогда ударить — в живот, в пах или в бедро. Неожиданно перед собой Хети увидел колесницу, и — впервые в жизни — лошадей. При других обстоятельствах он, наверное, запаниковал бы при виде этих диковинных животных, которые, несмотря на некоторое сходство с ослами, были, несомненно, и крупнее, и более нервными, и более стремительными. Удивило его и то, что они не кричали по-ослиному, а ржали. В пылу битвы Хети не знал страха: заметив, что воин, стоящий позади возницы, нацелил на него свой дротик, египтянин подскочил к колеснице и всадил дротик в одну из лошадей. Раненое животное с ржанием встало на дыбы. Колесница перевернулась, выбросив на землю двух воинов. Не дожидаясь, пока они поднимутся, Хети поразил обоих — по очереди — и враги отошли в мир умерших, так и не успев встать на ноги.

Хети выбрал эффективную тактику. На воинах-гиксосах поверх туник были надеты защитные кожаные панцири с короткими рукавами, значительно ограничивающие свободу движений. Хети набедренная повязка совершенно не мешала двигаться. Он подбегал к колеснице, легко запрыгивал на нее и наносил удар, а потом, оставляя противника раненым или убитым, соскакивал на землю и повторял этот трюк снова и снова. Он перебегал с места на место так стремительно, что никому не удавалось его задеть. В то же время острый бронзовый меч Хети наносил по-змеиному стремительные удары, а затем мгновенно исчезал из виду, чтобы «укусить» в другом месте.

Так, почти вслепую, он носился по полю боя, следя лишь за передвижениями противника, совершенно позабыв о том, что царь поручил ему командовать одним из флангов содомской армии. Хотя что толку приказывать тому, кто не знает, что такое дисциплина, да еще когда вокруг такая свалка? Он нашел глазами колесницу, подбежал поближе, и… колесница перевернулась под натиском его товарищей — солдат содомской армии. Находившийся в колеснице воин успел подняться и теперь вращал в руке меч, нанося удары тем, кто имел смелость к нему приблизиться. И вдруг он упал. На месте, где он только что стоял, теперь началось побоище, и невозможно было отличить своих от врагов. Когда же Хети удалось пробиться поближе, он увидел воина с колесницы лежащим на земле лицом кверху — безоружного, потому что его меч разлетелся на куски. Солдат армии Содома, с которым Хети не был знаком, уже поднял копье, чтобы прикончить врага.

— Не делай этого! — крикнул ему Хети. — Нельзя убивать поверженного противника, когда он безоружен! Его нужно брать в плен!

— Разве ты не знаешь, — возмутился солдат, — что эта собака — не кто иной, как Шарек, царь пастухов? Если я убью его, мы победили!

И чтобы ударить изо всех сил, он поднял повыше копье.

Хети никогда не сможет понять, почему вместо того, чтобы позволить своему сотоварищу предать смерти царя гиксосов, лежащего лицом к солнцу и к своему противнику, он ударил воина своего лагеря, спасая таким образом жизнь человеку, которого ему поручено было убить. Солдат-содомит согнулся от удара, успев бросить на Хети взгляд одновременно укоризненный и удивленный, а потом, мертвый, упал на лежащего на земле царя пастухов. Испуганный содеянным, Хети со всех ног бросился бежать, предоставив богам, направившим его оружие на собрата, право решать судьбу царя гиксосов и его собственную. Чтобы уменьшить тяжесть содеянного, — а ведь он, по сути, совершил предательство — он принялся еще ожесточенней крушить врага и сметал любого, кто осмеливался встать у него на пути. Надеялся ли он таким образом приблизить победу собратьев по оружию? Нет. Да и как мог он надеяться на победу, когда у него на глазах солдаты Содома опускали оружие и бежали с поля боя? Дезертиров становилось с каждой минутой все больше, поэтому вскоре Хети сражался почти в одиночку. Вот он поскользнулся в луже крови, вот потерял оружие, вот его окружила группа рослых воинов… Гиксосы веревкой связали ему руки за спиной, потом поставили его на ноги. Один из вражеских солдат снял с Хети пояс с кинжалом, которым ему так и не довелось воспользоваться, потом с него сорвали и набедренную повязку.

— Теперь ты наш пленник, — сказал ему солдат на ханаанейском наречии. — Ты хорошо сражался. И хотя от твоей руки погибло много наших товарищей, мы признаем, что ты — настоящий солдат и храбрый человек, в отличие от большинства содомитов, которые удрали от нас, как зайцы бегут от лисицы. Поэтому мы еще не знаем, убьем тебя или оставим жить.

После этого был отдан приказ увести пленника. Так, голого и с веревкой на шее, Хети отвели к подножию холма, с которого они с товарищами совсем недавно следили за передвижением вражеской армии. Отсюда поле битвы было видно как на ладони.

Хети с удивлением увидел среди пленников, тоже обнаженных и с веревками на шеях, сначала трех своих товарищей хабиру — Тарибатума, Келию и Яву, а потом и царя Магдиля вместе с Япирану. Вместо того чтобы огорчиться, египтянин вдруг рассмеялся. Не командир ли царской гвардии в день знакомства с хабиру заявил, что только с их помощью запросто возьмет в плен царя гиксосов и голышом, со связанными за спиной руками поставит его пред светлы очи царя Магдиля? Как бы то ни было, он не стал напоминать Япирану о его бахвальстве — это было бы жестоко.

— Хети, — обратился к нему Магдиль, — мы видели, что ты сделал для нас, как ты сражался… и даже как ты спас жизнь царю Шареку!

— Мой господин, я знаю, что поступок мой омерзителен, ведь я лишил жизни своего собрата по оружию, чтобы спасти от смерти врага.

— Да нет же, наоборот, ты правильно сделал. Никто не должен убивать царя, будь он даже твой враг. Гиксосы, зная, что я царь, не причинили мне ни малейшего вреда. Они пожертвовали жизнями нескольких своих воинов, чтобы взять меня в плен. Говорю тебе, что если бы тот наемник убил Шарека, для нас это стало бы большим несчастьем! Даже хуже! Разгневанные гиксосы насадили бы на копья всех без разбору, мстя за своего бесславно погибшего царя.

Конечно же, когда Хети услышал подобное из уст своего царя, на сердце у него стало спокойнее. Он огляделся — пленных гиксосы взяли множество. И все до одного пленники были разоружены, раздеты и разуты. Они сидели на корточках, а руки их были связаны за спиной. Бросив взгляд на поле битвы, он понял, что победоносной армии гиксосов больше не с кем сражаться.

— Хети, ты последним из наших людей покинул поле боя, — сказал царь. — Все наши солдаты разбежались. Но я не могу их за это упрекнуть. Силы были не равны.

Среди преследовавших противника солдат-гиксосов Хети увидел Шарека. Царь пастухов на колеснице стремительно мчался в окружении своих людей в направлении Содома. Царь сам правил лошадьми, а позади него на колеснице стоял… Лупакку собственной персоной?

— Уж не Лупакку ли стоит за спиной царя гиксосов? — удивленно спросил Хети. — Мне кажется, это он в своем заостренном шлеме с защитными пластинами для щек.

— Это точно он, — заверил его Ява, который оказался в числе первых пленников и во время боя находился на вершине холма под охраной двадцати гиксосов. — Лупакку был рядом с тобой, когда ты спас жизнь Шареку. В считанные минуты его схватили и разоружили, правда, он и не думал сопротивляться. Но, как ты видишь, ему оставили тунику и даже шлем. Думаю, они с царем гиксосов поладили, а теперь Лупакку покажет ему город, ведь именно туда спешат сейчас победители.

— Я не удивляюсь тому, что Шарек решил довериться Лупакку. Он, должно быть, сразу узнал в нем хиттита.

— Ну и что? — удивился Хети.

— Знай же, что хиттиты — давние союзники гиксосов. Они поставляют им оружие и воинов, а еще — колесницы и лошадей. Думаю, одержавшему победу гиксосу не составило труда убедить побежденного хиттита перейти на свою сторону. Тем более что Лупакку прославился своими подвигами в те времена, когда возглавлял армию хиттитов. Не сомневаюсь в том, что Шарек об этом знает, и теперь он должен быть доволен, приобретя такого славного воина.

Царская колесница исчезла вдали. За ней следовала одержавшая победу армия гиксосов. Отряд, насчитывавший два десятка воинов, присоединился к своим товарищам, охранявшим пленных. Хети обрадовался, увидев, что они привели с собой еще несколько пленных, и среди них оказался Шукрия.

— Царь, наш господин, отдал приказ переправить пленных в надежное место, — заявил воин, который, по всей видимости, командовал гвардейцами. — Можете давать им пить, если они попросят.

Хети насчитал около сотни пленных содомитов. Им было приказано встать и отправляться в путь.

— Куда нас ведут? — спросил Магдиль.

— В великий город — царскую столицу Мегиддо! — ответил командир.

— Во имя наших богов прошу вас, верните нам одежду! У нас связаны руки, мы все равно не сможем убежать!

— Неповиновение приказам для вас равносильно самоубийству. Наш господин Шарек велел обращаться с вами по-человечески, но того, кто попытается бежать, убить на месте. Что до одежды, то вы ее не получите. Ты прекрасно знаешь, царь Магдиль, — пленники должны оставаться обнаженными до тех пор, пока царь не решит их участь[18]. Для вас, равно как и для нас, если бы мы оказались на месте пленников, самое большое унижение — предстать перед людьми голыми, словно преступники, приговоренные к работам на рудниках. Все будут знать, что вы — побежденные, вы — пленники. И это одна из причин не предпринимать попыток бежать.

Его слова поразили Хети. Ему было не понятно, почему полная нагота воспринимается как страшное унижение и что это хуже, чем осознание того, что ты пленник, солдат, чья армия потерпела поражение. В Египте было принято ходить нагишом, причем не только в собственном жилище и во дворе своего дома, но и в поле, и на лугу. Еще он подумал о том, что эти люди, должно быть, очень отдалились от природы, раз считают унизительным вид, в каком человек, как и все другие живые существа, был послан богами в этот мир. Как будто прикрыть творение богов — тело, являющееся вместилищем души (а у египтян — трех душ), — значит облагородить человека. «Правда, — сказал он себе мысленно, — длинное платье может скрыть изъяны тела. Это намного проще, чем скрыть изъяны души». И все равно он был убежден, что только создания с извращенным разумом могут считать наготу унизительной, попирая тем самым волю богов, сотворивших людей.