Цари-жрецы

2

— А почему вы называетесь хабиру, ведь ты сказал мне, что это — не название племени? Как я понял, вы родились и жили очень далеко друг от друга…

Этот вопрос Хети предназначался, прежде всего, Шукрии — несмотря на то, что он родился в далеком городе, жители которого не говорили на ханаанейском наречии, Шукрия прекрасно на нем изъяснялся.

Они всемером сидели вокруг погасшего костра. За ужином они разделили между собой двух жареных зайцев, причем каждый умудрился немного обжечь пальцы, отрывая от тушки часть, которая, по его соображениям, приходилась на его долю. Кроме мяса каждый отведал хлеба и фиников, которые Тарибатум, бывший владелец трактира в Вавилоне, достал из своего мешка, привязанного к спине осла, а также пальмового вина. Вина выпили много — в бурдюке не осталось ни капли, однако Тарибатум заверил Хети, что в корзине, навьюченной на осла, таких бурдюков еще много.

Наевшись по своей мере, напившись в свое удовольствие, каждый долгое время отрыгивал. Спустя некоторое время завязался разговор — чтоб лучше узнать друг друга.

— Мы, хабиру, — не племя и не народ, — сказал Шукрия. — Войти в дом хабиру может каждый, кто этого хочет и кто сможет стать членом одного из наших сообществ. Я не знаю, кто назвал нас «хабиру», но это название передается из уст в уста на протяжении многих поколений. Для одних хабиру — вечные запыленные странники, такие, как мы сейчас, — люди, которых можно встретить в пустыне и на дорогах — тут и там, повсюду. Среди нас много тех, кто ушел из родных мест по доброй воле, но немало и беглецов. Мы узнаём друг друга, но не относимся к какому-либо племени или народу. Мы родом из разных уголков мира и собираемся вместе, несомненно, по воле бога всех хабиру, имени которого не знает никто. Группами мы ходим по миру, освещенному богом-Солнцем, которого мы именуем Шамашем, и наша цель — жить в свое удовольствие, или, скорее, жить, удовлетворяя свои потребности. Здесь нас шестеро, но, без сомнения, придет день, когда мы расстанемся и вольемся в другие группы хабиру. Когда нас много, мы сильнее и можем лучше защитить свою жизнь в случае, если кому-то взбредет в голову на нас напасть во время наших бесконечных странствий.

Он замолчал, чтобы сделать глоток вина из нового бурдюка, принесенного Явой.

— Каждый из нас обладает определенными талантами и умениями, так что в случае необходимости мы выручаем друг друга, — продолжил он.

— Но что вы делаете в пустыне? — удивился Хети. — Разве вы идете не с юга? Зачем вы путешествуете по безлюдным землям, если вы не принадлежите к бедуинским племенам, ни к тем, что обосновались в Мадиане, ни к тем, что бродят по Сеире, которые вместе образуют племя шасу?

— Кажется, ты забыл, — отозвался его собеседник, — что на расстоянии двух дней пути отсюда к югу расположены медные рудники. Много лет назад их разрабатывали твои соотечественники, египтяне, но потом забросили. Сегодня там снова кипит работа… только теперь люди трудятся на царя гиксосов. Мы как-то узнали, что на рудниках нужны крепкие мужчины-рудокопы и те, кто умеет выплавлять медь и формовать ее в бруски. Эта работа мне знакома, поэтому год назад мы с товарищами пришли на рудники и нанялись на работу. Теперь, после двенадцати месяцев тяжелого труда, мы возвращаемся на север, в места куда более приветливые, чем эти. Работать в пустыне, на рудниках, ох как несладко! Не следует заниматься этим больше года. С другой стороны, такая работа хорошо оплачивается…

Он обернулся к Яве, юноше родом с острова Каптара.

— Ява, покажи ему наши сокровища.

Ява послушно встал и вернулся с корзиной, которую снял со спины осла. Из нее он извлек мотки сверкавших на солнце жестких нитей, похожих на золото.

— Смотри, — сказал он Хети, — эти нити — не что иное как плавленая медь. Ею мы можем оплатить любое свое желание, можем покупать себе любые удовольствия на протяжении многих месяцев. А когда она закончится, мы снова отправимся на поиски работы.

Увидев медные нити, Хети вспомнил, как они с матерью ходили на рынок в Шедете, Городе Крокодилов[6], где прошли его детские годы. Мать обменивала продукты — рыбу, уток, голубей и другую птицу, пойманную на болотах, — на вещи, необходимые в быту. Хети часто приходилось видеть, как многочисленные торговцы на лодках меняли товары, произведенные ремесленниками, — мелкие предметы мебели или украшения — на кусочки меди или даже серебра и золота. Эти кусочки отрезали и взвешивали на весах — таких же весах, как и те, на которых, по словам учителя Мерсебека, боги взвешивают сердце умершего, положив на одну чашу его, а на другую — перо Маат.

И все же Хети поразила мысль, что эти кусочки металла могут подарить своему обладателю, как говорили в его родном Египте, «множество посещений пивных домов»[7]. Но спросил он о другом:

— Скажи, а зачем в рудниках добывают медь? Чтобы потом обменивать такие вот мотки на продукты?

Шукрия указал рукой на кинжал Хети.

— Это оружие, которое тебе принадлежит…

Хети кивнул в знак согласия.

— Знаешь ли ты, из чего оно изготовлено?

На этот раз Хети покачал головой. Этого он не знал.

— Его лезвие изготовлено из бронзы — сплава меди с оловом, белым металлом, который привозят издалека. А Шареку, царю пастухов, нужно огромное количество меди. Она используется при изготовлении дверей и украшений дворцов, которые он приказал для себя построить, а также для изготовления бронзового оружия для его солдат. А солдат у него много, очень много. Поэтому он заказал в ханаанских городах много оружия. В его планы входит расширение своих владений на север, а особенно на юг — за счет завоевания земель Египта, твоей родины, Хети. Вот почему Шарек приказал возобновить работы на медных рудниках в Мадиане.

— Значит, он готовится к войне? — вздохнул Хети.

— По крайней мере, он хочет вооружить армию, — уточнил Шукрия и после паузы добавил: — Мысль, что твоя страна будет завоевана, тебя огорчает?

— Нет, я бы так не сказал, — ответил Хети, поднимая голову. — Дело в том, что я бежал из Египта. И мне нет дела до того, что царь пастухов завоюет долину. Если ему суждено одержать победу, то только потому, что царь, который правит Великим Городом Юга[8], оказался неспособным защитить свое царство. А значит, он не достоин быть его правителем.

— Твои слова истинны, — сказал вавилонянин Тарибатум. — Тот, кто не способен защитить свою собственность, не достоин ею владеть.

— Тарибатум, — вступил в разговор Келия, — сдается мне, что не нам судить о таких вещах. Послушать тебя, так выходит, что все мы оказались на краю земли, в пустыне, только потому, что не сумели защитить то малое, что у нас было? Разве ты сам не имел дом в Вавилоне? И не ты ли его потерял?

— Келия, мои слова истинны и применительно к нам. У меня действительно был дом, я держал трактир, и множество людей приходили туда, чтобы отведать моей стряпни и выпить в свое удовольствие. Но бог Мардук решил послать мне испытание. Моя жена влюбилась в мальчишку, который служил в моем трактире. Они наняли одного хитреца и сделали все, чтобы меня разорить. Я не знаю, как может на земле существовать такая несправедливость! Мой бог Мардук меня покинул, встав на сторону моих врагов, а я оказался в тюрьме за долги, которых не делал. После освобождения меня выдворили из города. Так я оказался среди хабиру.

Свой рассказ он закончил тяжелым вздохом.

— Каждый из нас, — сказал хуррит Келия, — может рассказать историю о несправедливости или гневе божества, вследствие чего он скитается теперь по пыльным дорогам этого мира. Но из всех нас не у тебя ли, Ява, больше всего оснований жаловаться на судьбу? У себя на родине ты ведь был сыном знатного человека, правителя одного из самых красивых городов твоего острова? И несмотря на это, не тебя ли украли пираты во время купания, а потом продали в рабство на рынке города Тира, что в Ханаане?

— Это истинная правда, — подтвердил Ява.

Позже Хети узнал, что Ява четыре года жил у хозяина, который сделал его, раба, своим любовником. Это обстоятельство, надо признать, в значительной степени облегчило жизнь пленника. Чтобы ублажать хозяина, Ява научился играть на дудочке и танцевать. Спустя какое-то время хозяин покинул этот мир, чтобы присоединиться к теням своих предков. Ява воспользовался неразберихой, воцарившейся в доме хозяина, — а причина ее была простой: многочисленные наследники оспаривали друг у друга право на имущество усопшего, — чтобы сбежать и присоединиться к одной из групп хабиру. Вот так, переходя из сообщества в сообщество, он и попал к Шукрии и его товарищам.

Пальмовое вино делало свое дело, и вскоре разговоры прекратились — собеседники запели под аккомпанемент лиры Келии. Поддавшись настроению, Хети принял участие в общем веселье, в то время как его змеи, встревоженные хлопками в ладоши и звуками музыки, укрылись в зарослях кустарника.

Тарибатум, к которому вернулось хорошее настроение, обратился к Хети:

— Выходит, ты — Повелитель змей. Я расскажу тебе историю, которую много раз слышал в своем трактире. Слушай: однажды испуганная мышка, за которой гнался мангуст, заскочила в нору, служившую укрытием змее. Увидев ее, мышка сказала: «Приветствую тебя! Меня послал к тебе заклинатель змей!»[9]

Шутка всех рассмешила, и, вдохновленный успехом, Шукрия продолжил:

— И ты тоже, Хети, посылаешь мышек к своим змеям, но для того, чтобы те хорошо покушали. По правде говоря, ты обладаешь магической властью, которая делает тебя опасным соперником. И я не ошибусь, если от имени моих спутников скажу, что, присоединившись к нашей компании, ты доставишь нам не только удовольствие, но и окажешь большую честь.

— С большой охотой, — ответил Хети, который был не против влиться в такую веселую компанию. — Вот только… Я решил наняться на службу к Шареку, царю гиксосов. По дороге к нему я должен зайти в город Содом, чтобы преподнести этих змей в качестве подарка властителю города. Малкилим, могущественный вождь племени шасу, поручился за меня.

— За нами дело не станет! Мы тоже направляемся в Сиддимскую долину. Там в одном из городов для нас наверняка найдется работа. Так почему бы не в Содоме? А если поразмыслить, то почему бы и нам не наняться на службу к царю-пастуху? Работая на рудниках, мы слышали, что он нуждается не только в оружии, но и в хороших воинах. А мы умеем воевать. Особенно ты, Лупакку. Разве не ты командовал армией своего царя на родине, в стране хиттитов?

— Верно, и армия была великолепная. Но я командовал слишком хорошо — мы одержали победу в стольких сражениях и так широко распространилась молва обо мне среди хиттитских воинов, что мой царь испугался, как бы я не лишил его трона. Поэтому однажды в бою меня ударили копьем в спину и оставили умирать. Но я выжил и, подлечив раны, готов был отправиться, безумец, к своему царю, если бы верные мне солдаты вовремя не рассказали мне, что нанес мне удар копьем один из моих людей. А его послал царь, пожелавший таким образом от меня избавиться. И теперь я знаю твердо: не стоит добиваться славы, которая затмит славу твоего суверена. Ни один царь не потерпит, чтобы чья-то доблесть бросала тень на его собственную. Вот так я оказался среди хабиру. Я живу по их законам и не жалуюсь своим богам, я всем доволен и даже благодарен Телепину, богу погоды и плодородия, моему повелителю, потому что знаю — именно он спас меня от смерти и от мести моего царя.

— Выпьем же за бога, которому поклоняется Лупакку, с тем, чтобы и нам подарил он свою милость. И выпьем за то, что с нами теперь Хети, Повелитель змей! — предложил Шукрия, хватая бурдюк и потрясая им в воздухе.