Целительница из Костиндора

Глава 11.

ГЛАВА 11

Я искала погреб довольно долго. По двору Петра будто стадо быков пронеслось: штакетник валялся повсюду, как и сброшенные с бельевых веревок вещи. Под окнами груды осколков. Предбанник развален. Овощные грядки и цветочные клумбы присыпаны пеплом с соседних участков.

Крышку люка я увидела за домом, когда уже почти передумала вызволять людей из заточения. Прячутся, и черт с ними! Но, как выяснилось, прятались они так долго не по своей воле.

Тяжелая садовая тачка, полная навоза, надежно придавливала крышку. То ли ветром ее принесло (его силы в тот момент было достаточно), то ли кто целенаправленно тачку прикатил. Последнее маловероятно: Петра в деревне любили.

Я перепрыгнула через развороченную грядку, и дырка в бедре тут же отозвалась болью. Надо же, а я ведь уже и забыла, что сама ранена. Лорда лечила, Христинку, а на себя времени не оставалось.

Сдвинула тачку в сторону, ногой смахнула рассыпавшийся из нее навоз и несколько раз ударила пяткой по крышке. Не было никаких сомнений, что люди заперлись изнутри.

– Эй! – крикнула я и прислушалась. Из погреба донесся шорох. – Выходите!

Звякнул засов, и крышка приоткрылась. На меня уставились испуганные Веркины глаза.

– Вас тачкой придавило, – объяснила я.

– Где… они? – спросила Верка с придыханием. Чуть высунулась и завертела головой по сторонам. – Ушли? Насовсем?

– Вылезайте, – повторила я и отошла на два шага от люка.

Мне бы только проверить, кто успел спрятаться, и сразу же уйду…

Верка, измученная и дрожащая, выбралась из погреба, не переставая озираться. За ней потянулись Петр и Прасковья, Митяй и Георгий. Дети Лукерьи: Иван и Ольга. Я жадно всматривалась в уставшие лица. Вот появились Лукерья, Зоська, Прокоп…

– Все? – спросила я, заглядывая им за спины.

Никто из присутствующих не смотрел на меня как на врага. Еще днем, на суде, в их глазах читалась злоба, сейчас же только страх. Они боялись лишний раз вздохнуть или пошевелиться. Жались друг к другу, переглядывались.

– Все. – Прасковья тихо всхлипнула. – Мать моя… Она не могла бежать…

– А Пашка?

– С ней остался.

– Что теперь будет? – Верка разревелась. – Прокоп, ты-то чего стоишь? Домой беги! У нас сын один там!

Прокоп вскинулся, опомнившись, и, придерживая шапку рукой, бросился со двора.

– Так. – Я вздохнула, борясь с желанием просто развернуться и уйти. – Я не знаю, где остальные. В деревне есть погибшие, много домов сгорело и рухнуло. Я пришла сюда, чтобы убедиться, что спаслись хотя бы дети…

Я бросила взгляд на Зоську – единственного ребенка, прятавшегося в погребе.

– …Дальше разбирайтесь сами.

– Сами?! – взвизгнула Лукерья. – Ты демонов привела!..

– Заткнись, Лукерья! – рявкнул Петр.

Та замолчала мгновенно. И больше никто ей не поддакивал. Только глядели на меня круглыми глазами, сжимая губы.

Боялись.

Ты этого хотела, бабушка? Ты хотела, чтобы вот так меня начали бояться? После разрухи и смертей, которые теперь на моей совести?

– Ты, – я посмотрела на Верку, потом на Лукерью, – и ты. Вы уничтожили все мои запасы снадобий и трав. Да, я вас видела в тот день. Как вы теперь понимаете, лечить мне нечем. Если вы найдете своих родных ранеными, ко мне не приходите. Лукерья, твоя младшая дочь у меня дома. Она без сознания. Я поставлю ее на ноги, если получится. Остальные…

Я обвела взглядом соседей. У Митяя исполосована щека и лицо в запекшейся крови. Георгий придерживал посиневшую руку – вывих или перелом.

– В общем, не приходите. – Я покачала головой. – Даже если бы я хотела, то не смогла бы вам помочь. Поблагодарите за это Верку и Лукерью.

– Вы че, бабы? – ошарашенно выдохнул Митяй. – Вы деревню без лекарств оставили?

– Ничего мы не… – начала Верка, но осеклась на полуслове.

– А если ваши дети пострадали? Зима скоро, а вы!..

Я кивнула Петру и направилась домой. Пусть разбираются между собой сами. Не мое дело, до чего они договорятся.

Ведро с молоком забрала там же, где оставляла. Напоследок кинула взгляд на Софью, не решившись подойти и попрощаться. Не могла видеть ее мертвой.

Дома царила тишина, как и когда я уходила в деревню. Безликие соорудили скамейку из невесть откуда взявшихся двух бревен и доски, поставили ее у выхода из кухни и сидели недвижимо.

– И долго вы здесь гостить собираетесь? – недовольно спросила я. – Можете уйти и приходить раз в день, чтобы справиться о здоровье лорда.

– Мы не уйдем, – отозвался один из Безликих.

По голосу я узнала в нем того, кто ходил со мной в Костиндор.

Спорить с демонами не стала. Я валилась с ног от усталости и из последних сил держалась, чтобы не заснуть посреди кухни.

Позволила себе прикорнуть совсем чуть-чуть, пока варился тысячелистник в молоке. Дремала стоя, не выпуская из руки лопатку: за молоком приходилось следить.

Только когда отвар был готов, я сдалась.

– Мне нужно поспать. А вы, – я посмотрела на Безликих, – защищайте дом. Сегодня ночью здесь будет спокойно, но кто знает, что может случиться.

– Пока лорд здесь, мы никого не впустим.

– Вот и хорошо.

Я улеглась на полу в спальне, положив на пол одно из старых одеял. Топчан был занят лордом, на кровати – Христина. Я могла бы разместиться рядом с ней, прижавшись к стене, но не стала рисковать. Опасалась, что придавлю во сне: девочка хрупкая, как осенний листик.

Мои ожидания спокойной ночи не оправдались. Люди вдруг вспомнили, что я осталась единственной, кто мог бы им помочь.

Но помогать я не хотела. И, проснувшись среди ночи от умоляющего плача с улицы, я прикрыла голову подушкой.

Глаз за глаз – кажется, как-то так говорила моя бабушка. Меня ненавидели и, как бы по-детски это ни звучало, обижали.

Я плакала беззвучно. Справлялась с желанием броситься на улицу, остаток ночи провести в лесу в поисках необходимых растений, а после, забыв все обиды, залечивать врагам раны да царапины. Кому-то нужен успокаивающий отвар, кому-то противовоспалительный. Кто-то с переломом, а кто-то с ушибами.

Всем им необходима помощь, но от меня они ее не получат. По крайней мере не этой ночью. Мне тоже нужно отдыхать, я должна выспаться и поесть.

Подумать в первую очередь о себе.

Приняв такое решение, я внутри почти умерла от боли. Но с места не сдвинулась.

– Хватит, хватит, хватит!

Я стонала в подушку, зажимала уши ладонями, но все равно слышала их: Митяя, Глафиру, Прасковью.

Они ходили от окна к окну, стучали в стекла, звали меня. Глафира рыдала, умоляла впустить ее в дом.

Я боялась представить, что заставило Глафиру прийти ко мне. В прошлый раз она готова была распрощаться с сыном, лишь бы он не попал в мои руки.

Прасковья, наверное, нашла свою мать и внука. Возможно, кто-то из них ранен или убит, поэтому она и вспомнила о целительнице.

А Митяй? Его-то что привело сюда?

Я не выдержала, вскочила на ноги и, как была, в одной ночнушке, вышла в кухню.

– Да почему вы ничего не сделаете с ними?! – крикнула шепотом на Безликих.

Они одновременно повернули головы в мою сторону.

– Приказа не было, – произнес один.

– В дом никто не войдет, – второй кивнул на еле стоящую у проема дверь, – а остальное нас не касается.

– Аннушка, миленькая, – всхлипывала Глафира, прижимаясь лбом к кухонному окну. – Прошу тебя, умоляю, прости меня, дуру грешную! Аннушка, впусти. Мишка совсем плох!

Она захлебывалась слезами, в отчаянии молотила руками по оконной раме.

– Она видела вас? – спросила я у демонов. – Та женщина знает, что вы здесь?

– Нет. Ни она, ни ее друзья к двери не подходили.

Я нервно вытерла вспотевшие ладони о ночнушку. Пожевала губами. То подходила к окну, то пряталась за занавеской.

Внутри я металась. Кричала. Плакала. Какой тут может быть сон?

«Эти люди тебя презирают, – говорила я себе. – Они тебя избили, до сих пор все тело в синяках. Не больно? Забыла?»

– Я так не могу. – Я сползла по стене на пол и проглотила ком слез. – Как вы это делаете, а? Как вы так легко относитесь к человеческим смертям? Ничего не екает в груди?

– Люди – всего лишь люди. Слабые. Глупые. Жестокие. Часто они за кусок земли могут перегрызть друг другу глотки… – Безликий вздохнул: – Демоны не воюют. Не убивают себе подобных. Как бы это ни звучало, но мы лучше людишек: мы храним свой род.

Я смотрела на него через всю комнату и думала: а ведь он чертовски прав. Существо без лица в черной накидке, закрывающей тело. Ему не посмотреть в глаза, чтобы прочесть в них эмоции. Демон ночи с сердцем куда большим, чем у любого человека…

Демоны пришли в наш мир из-под земли много веков назад. Окружили свою территорию Туманной завесой, которая с годами все разрасталась и разрасталась. Бабушка говорила, что завесой они прикрывают захваченные земли. А раз так, то разве могут они считаться добродушными?

– Вы захватили часть нашего мира, – проговорила я негромко. – Я знаю это. Моя бабушка из-за завесы и много чего мне о вас рассказывала.

– Клавдия. – Безликий хмыкнул. Вытянул ноги и привалился спиной к стене. – А знаешь ли ты, как ее звали на самом деле?

– Клава. – Я нахмурилась, и в голове тут же вспыхнула мысль: у демонов другие имена. Они и звучат иначе. – Или не так?..

Очередной вскрик Глафиры с улицы заставил меня недовольно дернуться. Я вдохнула и выдохнула, тряхнула головой, отвлекаясь. Я готова говорить с Безликими о чем угодно, только бы не выйти из дома под гнетом чувства вины.

– Анка, – позвал теперь уже Митяй, просунув нос в щель между дверью и косяком. – Не ради Глафиры, а ради меня – ну выйди ты, пожалуйста. Мишаня под завалами был, руки сломаны.

Он услышит, что я не одна в доме.

– Так как ее звали? – не отрывая взгляда от двери, спросила я. Сцепила пальцы в замок.

Господи, ну чего я пытаюсь добиться?! Как глупо, ей-богу! Мальчишка страдает, а я как тварь последняя пытаюсь проучить его мать.

Вытерла струящиеся слезы. Сиди, Анка, сиди. Хватит уже стремиться спасать всех, кто плюется в тебя ядом.

– Моргана, – ответил Безликий, когда Митяй отошел от двери.

– Красивое имя, – прошептала я, шмыгнув носом. – Зачем сменила?

– Влюбилась в полукровку – Наргая. Родила от него дочь. Наргай умер, а Моргана вышла замуж за чистокровного демона, но ужиться они не смогли. Позже она оставила мужа, дочь и сбежала к людям. Здесь сменила имя на Клавдию, чтобы не привлекать особого внимания, в очередной раз вышла замуж, но уже за человека, родила дочь и сына. Мы следили за ней многие годы…

Я вскочила на ноги, потерла давно ушибленную руку. Теперь она почти не болела, только иногда немного ныла. В несколько прыжков я достигла двери и, не задумываясь, в каком виде предстану перед соседями, отодвинула ее в сторону.

– Где Мишка? – крикнула в темноту, ища глазами Глафиру или Митяя.

Наткнулась на Прасковью, сидящую на пне у крыльца.

– Ушли они в лес за травами, а Мишка у Меланьи, – сказала она хмуро. – Ты сказала, что бабы наши все твои запасы уничтожили… Митяй обещал, что все восстановит.

– Дураки, боже, – застонала я. – Ночью в лес! Да эти травы я при свете дня с трудом могу собрать!

Прасковья вскинула голову, посмотрела на меня с отчаянием.

– Прости нас, Анка. Но, если это ты демонов привела…

– Да не приводила я никого! – зашипела я яростно, вытирая мокрые щеки рукавами. – Не приводила! В лес беги, возвращай их живо! Митяй совсем дурак? Он же сам Петру про колдунью рассказывал!

– Так сказки же это…

– Не сказки, слышишь?! Не сказки! И жива она до сих пор! – Последнее я кричала, обернувшись в кухню. Чтобы Безликие услышали. Я знаю, знаю, что старуха до сих пор жива, потому что демоны и впрямь своих не убивают.

А еще потому, что я ощущала ее присутствие в лесу. Такой тишины, которая была там вчера, просто так быть не может. Колдунья еще там, бродит по лесу: ищет тропу в деревню, зачарованную ведьмами и демонами. Старуха и сама была Безликой, так сколько времени ей понадобится, чтобы развеять их чары?

– Мы и не говорили, что убили ее, – тихо произнес Безликий. – Демон демона никогда не убьет.

Прасковья услышала голос из дома и резво помчалась со двора. Она свернула в лес – искать Митяя с Глафирой.

Я вернулась в дом. Проклиная себя за слабость на чем свет стоит, оделась, откопала из груды вещей в сундуке масляный фонарь и зажгла его. Спустилась в подпол за заветной шкатулкой и замотала ее в платок. Без трав и снадобий остается надеяться только на магию, хоть и злоупотреблять ею нельзя.

Ради двухлетнего мальчишки я поступлюсь всеми своими принципами, потому что он ни в чем не виноват.

Я бежала к дому Меланьи, подсвечивая дорогу фонарем. Смотрела только себе под ноги, неслась как на пожар. Оставшиеся в живых собаки истошно лаяли, заслышав топот, а одна из псин погналась за мной, но не более чем из желания сопроводить гавканьем.

– Не сейчас, Щепка! – крикнула я собачонке, оглянувшись и узнав в ней собаку старосты.

Поворот, еще один поворот, я перепрыгнула через обуглившееся бревно посреди дороги, и вот он – дом. Внутри виднелся слабый огонек лампы и тень Георгия, застывшего в окне. Стекла рассыпались, как и у всех, и ветер, задувающий в дыру, стремился погасить лампу.

Теперь я жалела, что в тот день решилась пойти к завесе. Зря я это сделала. Сама бы справилась. К тому же Петр не собирался меня казнить, а просто попросил покинуть Костиндор. Да, я бы не смогла уйти далеко от завесы, но и в лесу мне жилось бы неплохо. Охотиться умею, рыбу ловить, ягод и грибов летом полно! Жила бы спокойно без разрывающего на части чувства вины.

Георгий, завидев меня, распахнул дверь. Я влетела внутрь.

– Кто еще здесь? – выдохнула я, быстро проходя на кухню. – Меланья, Астап, дети? Где все?

Осмотрелась: печь топится, вода есть. Тряпок полно. Я водрузила тяжелую шкатулку на стол. Надо же, а пока бежала, не замечала ее веса.

– Все дома. – Георгий натянуто улыбнулся. – Спят. Спасибо тебе, что пришла…

– И не надейся, что я стану лечить кого-то, кроме детей. Ребятишки не виноваты, что вы такие уроды… – Я осеклась.

А вообще-то – плевать. Я не сказала ничего оскорбительного. Разве на правду обижаются?

Когда-то давно, много лет назад, Верка сообщила мне, что я отвратительна. Мол, все знают, что я демонское отродье, и друзей мне никогда не завести. Посоветовала держаться подальше от нее, да и вообще от всех.

Я тогда расплакалась, а Верка противненько захихикала:

– Ну что ты? Разве на правду обижаются?

Георгий молча ждал указаний. Не лез под руку, и на том спасибо.

– Потолок недавно белили? – спросила я, осматриваясь.

– И стены, – закивал он.

– Известь осталась?

Георгий нахмурился.

– Ты если побелку задумала устроить, так скажи, я помогу…

– Если соберусь – то сама справлюсь. Известь неси, да побольше, и яиц сколько есть. Тряпки нужны чистые.

Я отложила в сторону простыню, в которую была замотана шкатулка, саму шкатулку убрала на пол. На столе расставила свечи и разложила магические камни. Руки слегка подрагивали, и я начала переживать, как бы это нервное состояние не осталось со мной надолго.

– Тряпки порви на полоски, а яйца и известь давай мне.

– Руки сломаны у Мишки, зачем ему… – начал было Георгий, но под моим гневным взглядом сжался. – Я понял, сейчас все принесу.

Я достала глубокую деревянную чашу – ее наверняка использовали для замешивания теста. По крайней мере у меня тоже такая есть, и я в ней тесто на пироги ставлю. Объема достаточно для того, что я собиралась делать.

Георгий приволок мешок извести. Самое настоящее сокровище – несколько лет назад Прокоп ходил в соседнюю деревню, а вернулся только через год, да с целой телегой всякой всячины. Среди прочего была и известь, которую он отдал Георгию, получив от него тушу лося.

Бабушка тогда просила у Прокопа несколько ведер извести в обмен на снадобье от кашля, а он отказал. Надо сказать, что за снадобьем от кашля он потом все-таки пришел и даже получил его, обменяв на свиной жир.

– Яиц не очень много, – сказал Георгий, ставя на стол миску с яйцами. – А сколько надо-то?

– Этого хватит. Мишка спит?

– Еле усыпили. Все плакал и ворочался, запеленать пришлось.

– Двухлетнего малыша с переломами? – Я вскинула голову, ошарашенно захлопав глазами. – Показывай, где он.

Георгий махнул в сторону дверного проема, завешенного простыней. Я мигом оказалась там и заглянула в спальню.

На двух кроватях, выстроенных вдоль стены, спали Меланья и Астап. Мишка занимал третью – у окна. На полу на одеялах сопели ребятишки, все трое: Пашка, Фрол и Игнат.

Я невольно улыбнулась: и впрямь все дома. Не знаю, где они прятались от тумана, но живые и здоровые, а это главное.

– Агафья где? – шепотом спросила я, обернувшись на Георгия.

– Не нашли ее. Пашка был с ней, когда все случилось, но тоже не может сказать, куда она подевалась. Говорит, его от нее отшвырнуло, а потом он в поле убежал. Там, в поле-то, тумана не было.

Я на цыпочках перешагнула через ребятишек, едва не наступила Фролу на руку: лунного света, льющегося через единственное окно, не хватало. Почти не дыша, склонилась над Мишкой. Он спал, но казался скорее мертвым.

Я осторожно взяла сверток с мальчиком – запеленали его на самом деле как новорожденного! Боюсь представить, как он сопротивлялся.

Вынесла тихонько в кухню, и только там он открыл глаза. Заплакал, испугавшись.

– Тш-ш-ш. – Я приложила кончики пальцев к виску ребенка.

Мишка вскрикнул и затих. Магическое тепло, струящееся через мои пальцы, его успокоило. Усыпить не смогу, а вот как ненадолго унять боль, меня бабушка научила. Ни разу не пользовалась этим знанием, а зря: если бы у меня сейчас не получилось, то Мишка бы весь дом разбудил.

Георгий рвал простыню на полосы, как я и просила. Мне пришлось отвлечь его, чтобы передать ребенка.

– Положи его на стол, но свечи и камни не трогай. И следи, чтобы не упал.

– Распеленать?

– Пока нет. Сама сделаю.

Я насыпала в глубокую чашу немного извести и разбила в отдельную миску несколько яиц. Отделила желтки от белков – белки в известь, а желтки оставила. На завтрак пожарят.

Георгий наблюдал за мной встревоженно, но ничего не спрашивал. Я перемешала яичный белок с известью, чтобы получилась однородная кашица. Опыта в лечении переломов у меня тоже не было, но, как говорила бабушка, все когда-то случается в первый раз.

Я распеленала Мишку, шепотом разговаривая с ним, отвлекая. Георгий по моей просьбе поставил на стол чашу со смесью, полученной из извести и яиц, сюда же принес тканевые полоски.

Я до боли закусила губу, когда увидела Мишкины ручки – неестественно вывернутые, посиневшие.

– Как вы его усыпили? – непонимающе спросила я.

У меня в голове не укладывалось, как мог заснуть маленький ребенок с такими травмами. Разве что он и не спал, а потерял сознание от боли?

– Да он как-то сам… Ну, я запеленал его, он и уснул.

– Господи. – Я вздохнула, на миг прикрывая глаза. – Пойди в комнату и смотри, чтобы никто мне не мешал.

– Да кто мешать-то будет?

– Выйди.

Георгий нехотя ушел в спальню.

Я знала, что нужно делать, но никак не могла себя заставить хотя бы начать. Левую ручку нужно потянуть со всей силы так, чтобы кости встали на место. Потом замотать их тканью и обмазать кашицей. Сложнее всего было самое начало – выпрямить руку. А потом вторую…

Я зажгла свечи. Травы, вмешанные в воск, затрещали, зашипели, огоньки потянулись к потолку. Камни, пропитанные энергией нескольких поколений ведьм, мгновенно нагрелись.

Я принялась читать простенький наговор, он поможет превратить Мишкино тело в мягкую глину, которая не чувствует боли. Так мне будет куда проще поправить конечности.

– Днесь веселое наста ныне Твое торжество, все вернии исполнишаяся…

Мишка задергал ножками, я положила на них ладони и закрыла глаза, не переставая читать.

– …радости и веселия, яко сподобльшеся изрядно воспевати предивное явление честнаго образа Твоего и рождшагося от Тебе Младенца…

Из спальни донесся стук и шорох. Я уставилась на простыню, прикрывающую вход в кухню, надеясь, что Георгий никому не позволит выйти прямо сейчас. Только не сейчас! Наговор читается один раз, и повторно его произнести нельзя.

– Это кто там, а? – яростно пыхтела Меланья. – Ты демоницу в дом привел?!

– …истинна же Егоже двема рукама объемлеши…

– Гриша, пусти меня!

– Сядь! – шипел Георгий. – Мой сын там!

– А дом мой! Мы вас, погорельцев, к себе позвали, а вы… Ну-ка уйди!

– …и третиею от напастей и бед нас изымаеши и избавляеши от всех зол и обстояний.

С последним словом я отняла ладони от Мишки и судорожно глотнула воздуха. Успела. Успела!

В тот же миг Меланья прорвалась в кухню. Злая как тысяча чертей, вооруженная клюкой пропавшей Агафьи.

– Тварь какая, а! – заорала Меланья, кинувшись к столу. – Демонов из-за завесы притащила, бессовестная! Бабка моя из-за тебя померла, люди добрые без домов остались! Отвар твой детородный только хуже сделал!

Я отступила от стола, но следила, чтобы Мишка не решил перевернуться на бок.

Георгий бросился на Меланью со спины, схватил ее за руку и оттащил.

– Не мешай! – крикнул он на нее. – Мишку вылечит и уйдет!

– И ты отсюда уйдешь! Идите куда хотите, но чтоб ноги вашей в моем доме больше не было!

Георгию удалось вывести Меланью на улицу, а я метнулась к входной двери и заперла ее на засов.

Мишка лежал на столе куском теста – недвижимый, ленивый, почти неживой. Пока действует заклинание, я должна выправить ручки…

Дернула первую и сама же вскрикнула. Больно не было ни мне, ни ему, но что-то внутри меня никак не желало видеть перед собой не живого человечка, а что-то другое. Что-то, из чего можно лепить как из глины.

Вторая рука тоже встала на место. Я замотала первую, обмазала ее кашицей из извести и яичного белка. Со второй проделала то же самое. Белок скоро схватится, известь застынет, и кости срастутся правильно. Главное, не тревожить их, пока заживают. Тряпки потом можно будет срезать, но не ранее, чем к зиме.

– Все хорошо, – шепнула я Мишке.

Он смотрел на меня из-под полуопущенных ресниц, проваливаясь в сон. Заснул, когда я уже убрала свечи и камни в шкатулку.

Я отнесла малыша на кровать, прикрыла одеялом и вышла из дома. Не прощаясь ни с Георгием, ни уж тем более с Меланьей, покинула их двор.

Глафиру я встречу у себя дома, там ей и скажу, как правильно ухаживать за больным сыном…

А что имела в виду Меланья, когда сказала, что детородный отвар сделал только хуже?

Я остановилась, обернулась. Хотела уже вернуться и спросить у Меланьи, но со стороны леса в ночной тишине раздался истошный крик.

Я только чертыхнулась: поспать снова не удастся. А на горизонте в это время забрезжил рассвет.