Целительница из Костиндора

Глава 21.

ГЛАВА 21

Сонная, растрепанная Зоська застала меня за готовкой. Когда она притопала из спальни, я жарила на завтрак блины, использовав то молоко, что дала мне в дорогу Люсия. Остальные продукты я тоже собиралась оставить Петру: везти их с собой в Лопатиху бессмысленно, все равно испортятся.

– Голодная? – Я обернулась к ребенку, жавшемуся к дверному косяку.

– А ты… Ты же умерла? – В широко распахнутых глазах сверкал интерес. – Ты призрак?

– И не мечтай, – фыркнула я. – Живее всех живых.

Зоська прошлепала босыми ногами к столу, забралась на лавку, а с нее – на подоконник. Высунулась через приоткрытую створку на улицу, обернулась ко мне.

– Где папа?

– Недалеко, придет скоро.

Я поддела лопаткой румяный блин, переложила его на тарелку и вылила в сковороду еще немного теста.

Петр и в самом деле задерживался. Я успела растопить печь, завести тесто и почти полностью его израсходовать, а он все еще не вернулся. Я начинала нервничать: не сдал ли он меня? Может, прямо сейчас он ходит по домам и рассказывает всем, что я в Костиндоре и что меня легко можно поймать. Ему это было бы на руку: если отдать меня деревенским на растерзание, то я совершенно точно не сболтну Безликим, кто прирезал сотню человек.

Сотню.

Я не могу и представить такое количество. Сколько это? Десять раз по десять пальцев? Толпа людей уснула и не проснулась, а виноват в этом маленький двенадцатилетний мальчик.

Я тряхнула головой. Не время об этом думать. Да и вообще больше незачем думать о той ночи. Демоны не узнают от меня о Петре, не смогу я им рассказать. Сама я не имею никакого права винить старика: он правду сказал, я ничуть не лучше него. Мы с ним где-то на одном уровне – по дороге в ад.

Звонкий голосок Зоси вернул меня в реальность.

– А это правда, что ты демон?

– Правда, – выпалила я, не раздумывая.

– А почему у тебя нет рогов?

Я сняла очередной блин и удивленно глянула на девочку.

– Рогов?

– Папа рассказывал мне сказки про демонов с рогами и хвостиками. Такими вот. – Зося приставила к своей голове ручки с оттопыренными указательными пальцами.

Я рассмеялась.

– Ты показываешь козу!

В сенях скрипнула дверь, а следом звякнуло ведро. Я напряженно прислушалась к шагам, не узнавая их. Петр ступает тяжело и медленно, а эти шаги быстрые и легкие.

– Петька!

Голос Прасковьи.

Я испуганно сдернула сковороду с печи, поставила ее на стол. Умоляюще прошептала Зосе, чтобы она не говорила, что я в доме, и юркнула в спальню. Только успела нырнуть под кровать, опасаясь, как бы Прасковья не заглянула в комнату, как входная дверь распахнулась и по полу потянуло сквозняком.

– Зоська, батя где?

– Скоро придет, ба. А я кое-что знаю!

Вспотевшими от страха ладонями я зажала себе рот и нос, боясь, что Прасковья услышит мое дыхание, да и от пыли засвербело в носу – не чихнуть бы.

– Че это он, блинов, шоль, напек? – недоверчиво проговорила Прасковья. – Праздник какой-то? Именины у тебя, Зоська? А я забыла, дурная голова!

– Ба, ты что? Я же зимой родилась!

– Чего узнала-то? – Судя по скрипу тарелки о поверхность стола, Прасковья подтянула ее к себе.

– У демонов не бывает рогов! – восторженно заявила девочка.

Бабка Зоси поперхнулась.

– А че ты решила, шо они у них есть? Девку Клавдии, шоль, не помнишь? Никаких рогов у нее не было.

Я окончательно обмерла. Дети почти не умеют врать, разве что в угоду своим интересам. Скрывать меня Зосе нет никакого смысла, она даже не поняла, почему я прячусь! Я могла только молиться, чтобы она не проболталась.

Наверное, моя мольба была услышана кем-то наверху, потому что Зоська так и не проронила обо мне ни словечка.

Снова раздался скрип ржавых петель, и сквозняк потянулся по полу.

– Петька, – проговорила Прасковья с набитым ртом. – Ты все обыскал у Клавки? Вспомнилось мне, шо я видела у нее сундучок с ведьмовскими штуковинами. Не нашелся он?

– Нет, – негромко ответил староста.

– Ты б еще поискал. Нужен он нам. Лечиться-то чем будем? В травах никто не разбирается, а свечи эти колдовские сами по себе как-то работают. Я видела – подглядывала в окно. Клавка свечи жгла да камни на столе раскладывала. Ну бормотала че-то, да, поди, просто так. А че нашел? Нашел че?

– Продукты в погребе, и все.

– А в подполе?

– Пусто.

Прасковья вздохнула, с чавканьем дожевав блин.

– Помрет кто-нибудь у нас зимой, как есть помрет. Мож, это, за лекарем кого послать? Прокоп, поди, не откажется, его щас ничто не держит. Верка-то пока под замком да под присмотром. А мы приезжему дом выделим…

– Чей дом? – рыкнул Петр. – Мы сами по три семьи на хату ютимся, чей дом ты собралась выделять?

– Так это… Построим уж…

– Раньше думать надо было, когда Анку сжигали! Последняя знахарка на всю округу была!

– Ведьма проклятущая, а не знахарка! – Прасковья резко зашлась в рыданиях. – Дочь мою сгубила, какая она знахарка? Небось душеньку ее забрала да сожрала! Слышала я, что демоны эти души жрут да дьяволу поклоняются! Утопить ее надо было давным-давно уже!

– Замолчи! – еще громче рявкнул Петр. – Вот вы, бабы, сначала делаете, потом думаете! Все, остались мы без лекаря. Сами выживать будем.

– Да как же, Петя? Щас-то че нам делать? Христинка совсем плоха, ей седмица, мож, осталась. Мишке руки эта ведьма черт знает чем замотала, он ими и пошевелить не может! Прокоп вон места себе не находит из-за Верки, того и гляди сам ума лишится. Скоро зима, а мы в лес пойти не можем, шоб дров заготовить! Холодища нас ждет, позаболевают все, а делать-то че? Сундук нам Клавкин нужен, я тебе говорю – видела я, что она с ним творит! Авось мы найдем в нем чего, чтоб эту пакость, которая Ванюшку разорвала, из лесу выжить!

– Придумаем что-нибудь, – уже спокойнее сказал староста. – Домой иди, смотри за Веркой.

– Да как же придумаем-то?

– Иди домой, я сказал!

Прасковья говорила еще что-то, но ни слова было не разобрать. Захлебываясь слезами, она выскочила на улицу. Я выждала немного и вылезла, а прежде, чем войти в кухню, осторожно посмотрела из-за косяка.

Петр стоял у подоконника и гладил бледную, испуганную Зоську по голове.

– Бабушка злится, – шептала она дрожащими губами. – Почему она кричала?

– Боится, – буркнул Петр.

– Демонов, да?

– Да нет… Будущего, которое сама же и испортила.

– А как это?

– Мала ты еще, Зосенька…

– Мне уже десять!

Староста, улыбнувшись, легонько щелкнул дочь по носу, и та повеселела.

– Зося, запомни одну вещь: все, что ты делаешь сегодня, отразится на твоей жизни завтра.

– Это как тогда, когда я чуть не утонула?

– Да, как тогда. Ты пошла на озеро, хотя я говорил, что лед тонкий, а на следующий день ты заболела. А могла и вовсе умереть. Понимаешь?

Девочка в задумчивости нахмурилась.

– Наверное.

– Так вот, что-то похожее в твоей жизни будет постоянно.

– Но я больше не хожу на озеро, даже летом!

– А я и не про озеро говорю. До самой смерти тебе придется думать, прежде чем что-то сделать или сказать. Думать, во что твои слова или поступки выльются позже. Запомни, – повторил Петр. – Сначала думать – потом делать.

Зоська понятливо кивнула. Петр поцеловал ее в лоб и помог слезть с подоконника, чтобы она поела за столом, сидя на лавке.

– А… ты одна? – удивленно спросил он.

– Не! Тетя Анка спряталась где-то. Она попросила, чтобы я не говорила про нее бабуле, и я не сказала. Я же правильно поступила? Сначала подумала, что если расскажу бабушке про тетю Анку, то тетя Анка на меня разозлится, а потом я сделала – не сказала!

– Правильно. – Петр рассмеялся, оглядываясь.

Он увидел меня, застывшую в дверном проеме, и кивнул. Мол, отвел лошадь.

Завтракали остатками блинов, которые не успела съесть Прасковья. К ним я добавила копченый окорок и разогрела в печи фаршированного перепела, а Петр заварил чай из смородиновых листьев.

Зоська, наевшись, убежала к детям Лукерьи, пообещала справиться о здоровье Христины и передать нам все, что узнает. Обо мне не скажет – она даже поклялась в этом. И хоть ее клятва не имела такого же веса, как моя, я ей поверила.

– Что думаешь дальше делать? – поинтересовался Петр. Он оставался за столом, пока я убирала и мыла посуду.

– Не знаю, – честно ответила я. – Думала поехать в…

Я осеклась. А могу ли я сообщить Петру о своих планах? Наверное, могу. Сомневаюсь, что он внезапно вспомнит обо мне спустя время. Да и не пойдет никто меня искать – умерла так умерла.

– Не скажу, – бросил староста, поняв, чего я опасаюсь.

– В Лопатиху уеду. Ты ж сам моей бабушке говорил, что там ферма есть и комнаты работникам предоставляют. Поживу недолго, пока не научусь на целительстве зарабатывать, как бабушка.

– Клавдия денег не брала. Да и нет здесь денег ни у кого.

– Ей они и не нужны были, и мне тоже. Еды и помощи по хозяйству достаточно.

– В город не думала податься? Там и денег можно раздобыть.

– Кому я сдалась в городе? У них свои лекари имеются. Образованные, институты окончившие. Я даже читать не умею. А задумаю магией лечить, так в колдовстве обвинят, на костер уволокут. Да вы и сами чуть то же самое не сотворили.

– Я бы не позволил. Я твоей бабке должен и тебя бы не подверг казни.

Я усмехнулась, покачав головой. Ох, Петр. Столько лет в деревне прожил и не понял, что его слово против толпы не всегда имеет силу! Когда меня камнями забивали, он что-то никак не помог.

– Мишку проверять надо, – Я составила посуду в шкаф, вытерла руки о тряпку. – Я тебе скажу, что делать, а ты уж постарайся не выдать себя. Придумай что-нибудь, но не говори, что тебя я надоумила.

Староста кивнул. Я села за стол напротив него и выложила все, о чем думала пока готовила.

– Руки Мишкины я замотала тряпками со смесью из извести и белка – прочная повязка, вряд ли он ее повредил. Повязки надо снять и проверить, сумеет ли он пошевелить ручками и не больно ли ему. Если нет – то все хорошо, кости срослись. Если больно, то… – Я судорожно вздохнула, понимая, что ничем не помогу. Слишком рискованно на глаза людям показываться. – Если больно, то придется ломать кости снова.

Седые брови старика поползли вверх, в глазах мелькнул ужас.

– Ребенку?!

– Ребенку, Петр. Не смотри на меня так, я это предлагаю вовсе не из желания причинить мальчишке адскую боль. Если кости срослись неправильно, со временем Мишка не сможет двигать руками. Он останется беспомощным до конца жизни.

– Глафира меня убьет…

– Будем надеяться, что с ним все в порядке. Я, может, и не такая опытная ведьма, как моя бабушка, но в лечении тоже никогда не ошибалась. Я лишь предупреждаю, что если…

– Я понял.

– Повязки снимешь не раньше, чем через две седмицы. Рано еще их сейчас убирать. Теперь о Меланье… Отвар, что я ей должна, могу приготовить только я. Она об этом знает. Придется сказать ей, что я выжила, оставила лекарство и куда-то исчезла. Все. Пусть будет уверена, что отвар ей поможет родить, и пьет его как положено. Проболтается кому обо мне – я приду и заставлю ответить за это. Напугай ее, Петр. Или ребенок, которого она так ждет, или сплетни – нужно выбирать.

Я еще долго объясняла старосте, что делать, кому что говорить. Он запоминал, переспрашивал и кивал. Христине я помочь не могла: она слабая с самого рождения, обычная простуда без надлежащего лечения ее убьет. Но не в моих силах уследить за всем. Вот и теперь, пока я отсутствовала, что-то произошло, раз девочка снова слегла. Меня не было всего несколько дней! Это может продолжаться бесконечно, как бесконечно бабуля лечила Христину.

Потом, уже не боясь, я принесла из сеней мешок с добром, набранным у ведьм. Вытащила все пузыречки с лекарствами и ядами, выставила на столе под непонимающим взглядом старика и принялась откупоривать каждый. Мне понадобилось много времени, чтобы разобраться, чего я нахватала, не сумев прочесть ни одного ярлычка, а Петр не двигался с места.

Надо сказать, что я интуитивно выбрала все самое полезное. Выдержанной настойки из подснежников оказалось четыре пузырька – богатство, которым не могла похвастаться и моя бабушка.

Себе я оставила один, а три других, подумав, подвинула к старосте.

– Вот это – лекарство, которое может спасти и умирающего. Не во всех случаях, конечно, но… Трать его с умом. Больному нужно добавить в чай всего одну каплю. Христине, например, если она заболеет. Точнее, когда заболеет. Девочка на грани жизни и смерти, но, может быть, если она продержится еще несколько лет, ее организм окрепнет и уже не будет требовать пристального внимания. Настойка спасет от любого недуга, уверяю. А если нет, то значит, ничем нельзя помочь и умирающего нужно отпустить. Не стану учить тебя собирать травы и варить снадобья – на это уйдут годы, сам понимаешь. Я оставляю тебе то, за что моя бабушка продала бы душу.

Петр с подозрением прищурился.

– И не жалко тебе?

– Жалко. Но людей еще жальче.

– Этих вот. – Старик со смешком кивнул на окно. – После всей горечи, что они тебе принесли?

– Они прощены. Я хочу уйти с чистой совестью.

Я глянула в окно. Отсюда просматривались несколько домов и главная улица – почти половина деревни. Увидела Глафиру с лоханью, полной белья, во дворе дома напротив. Не ее дом, подселилась, наверное. По дороге брел Прокоп, свесив голову на грудь. Через каждые два-три шага он останавливался и оглядывался, будто ждал кого-то. Мимо пробежали ребятишки: Зоська, Пашка, Игнат, Ольга. За ними мчался, поднимая пыль пятками, Фрол.

– Я не была дружна ни с кем здесь, Петр, но это не значит, что мне все равно, что с вами станет. Запомнил все, что я говорила?

– Запомнил. Отвар для Меланьи когда будет готов?

– Сейчас сварю, если ты мне несколько дощечек принесешь.

Петр удивился, но спрашивать не стал. А я не могла приготовить лекарство для Меланьи без рун, но и объяснять старосте не стала бы. Все равно рецепт придется немного изменить: у меня кроме подснежников и настоек в бутыльках ничего нет, и в лес идти я не собираюсь. Подснежников хватит, а настойки дополнят состав.

Староста притащил мне несколько щепок. Я выцарапала на них ножом нужные мне руны. Несколько разложила на столе, а одну бросила в котелок с кипящей водой. Вскоре снадобье было готово и перелито в объемный кувшин.

– Храни его в холоде, иначе прокиснет, – посоветовала я. – Меланье не отдавай все сразу, чтобы у Астапа не возникло лишних вопросов. Скажи ей, чтоб приходила к тебе каждое утро, и наливай ей в кружку на два приема.

– Анка… А с Веркой что?

– Ей не помочь. Она привязана к Безликому. Умрет, не знаю как и когда, но умрет. От тоски, наверное. Насколько я понимаю, ее состояние ухудшается с каждым днем, проведенным вдали от, так сказать, хозяина? Раз вы ее под замок посадили.

– Буйной она стала и чепуху несет. Прокопу рассказала, что Володька не от него. Про Кузьму тоже… Лукерья на нее с тяпкой кинулась, так что под замок мы Верку посадили даже не из-за ее буйности, а чтоб от Лукерьи защитить.

– Ничего не могу предложить, Петр. Только если Шерон вдруг сжалится и возьмет ее к себе в услужение, но этому не бывать. Он, поди, уже и не помнит о ней.

Я перенесла кувшин в угол комнаты, накрыла тряпкой.

– Отвар остынет – отнеси в погреб.

Постояла, осмотрелась. Мысленно попрощалась с привычной обстановкой и кивнула самой себе.

– Ничего не забыла… Все, Петр. Отдохну я, пока за мной не придут.

– Ляг на любую кровать. – Староста махнул рукой на дверной проем в спальню. – Не бойся, не прирежу.

Я хмыкнула. Да я и не боялась. Не знаю почему, но в старике, что сидел за столом, понуро опустив голову, я видела кого угодно – демона, убийцу, беглеца – но не предателя. Он никого не предавал и меня не выдаст.

Заснула я быстро, а проснулась среди ночи от покачивания. Кто-то большой и сильный прижимал меня к себе и куда-то нес.