Целительница из Костиндора

Глава 18.

ГЛАВА 18

– Я отыщу вас позже, – сказал Риддл, намекая, что нам пора.

Папа отстранился от меня, набросил на голову капюшон, и, пока он его надевал, я жадно всматривалась в родные черты, пока они не скрылись за клубящейся чернотой, чтобы помнить их, на случай если никогда больше не увижу.

– Я найду для тебя чаю, – с улыбкой произнес он. – Знаю, ты любишь его. Пойдем.

Катарина вжималась в стену ни жива, ни мертва. Я смутно представляла, что произойдет с ней дальше, вот только во мне не было никакого желания просить лорда пощадить мою мать. Он ее, конечно, не убьет, хотя и в таком случае я бы не стала ее жалеть.

– У поварих должен быть чай, – предположил отец, ведя меня туннелями в сторону кухни. – Человеческие женщины и мужчины не могут постоянно пить чистую воду и есть одно только мясо. Какое-то время так и было, пока они не начали умирать, тогда верховный – не Риддл, один из его предшественников – договорился с ведьмами о растительной пище. Ведьмы предоставляют для наших людей то, что вы называете чаем, а также овощи. Когда люди стали есть мясо с овощами, смертность значительно сократилась.

– Демонам разве не нужно ничего, кроме… – Я чуть не сказала «собачатины», но меня тут же затошнило, и я проглотила последнее слово.

– Мы никогда и не пробовали питаться иначе. Шерон – ты с ним знакома – внезапно заинтересовался готовкой и, бывало, днями пропадал на кухнях, с тех пор он ест с людьми. Кроме него никто не стремился разнообразить еду. Да и не хватит овощей на всех: земли все время выгорают, когда случаются землетрясения и на поверхность выбрасывается лава. Знаю, знаю, ты скажешь, что извержения случаются только в горах, а демонам принадлежит большая часть планеты, но так считают те, кто не был за границей на нашей стороне. У нас есть деревни и даже поля – небольшие, и все они принадлежат ведьмам. На их территорию мы никогда не сунемся, это оговорено уже очень давно. Мы не трогаем их, а они кормят и лечат наш человеческий народ.

– Вообще-то не скажу, – смутилась я. – Мне ничего не было известно об извержениях. Я бы хотела научиться читать и писать, чтобы узнавать что-нибудь о моем мире из книг. Бабушка стремилась передать мне знания о целительстве, а грамоту почему-то не стала преподавать. Сейчас у нее уже и не спросишь почему.

– Если бы ты жила в родовом поместье… – Отец осекся. – Мне жаль. Я хотел как лучше.

Я не стала ничего говорить. Сделанного не воротишь, что толку об этом жалеть? Моя жизнь была бы совсем другой, вырасти я среди ведьм, но тогда и я была бы уже не той Анкой, которой являюсь.

Отец толкнул дверь в конце коридора, и мы очутились в светлом помещении с оконными проемами, в которые со свистом врывался ветер. В железных печах трещали бревна, пламя дергалось от сквозняка, в котлах булькало неприятно пахнущее варево. Несколько женщин в серых накидках суетились у каменных столов: одна мыла целую гору моркови и картофеля, другая нарезала мясо на мелкие кусочки, третья следила за котлами.

– Риддл в первое утро принес мне кусок мяса без овощей, – вспомнила я.

– Скорее всего, он не подумал о них. Тот завтрак Риддл готовил сам, как умел.

Я улыбнулась. Скрывая смех, подумала, а как бы отреагировал папа на то, что его старый друг обесчестил его дочь. Пусть и довольно взрослую, но все же невинную. Вряд ли он продолжал бы говорить о нем с такой гордостью в голосе. Но это лишь мои предположения. Я снова забыла, что у демонов все по-другому…

– Дарья! – позвал отец, и женщина, что мешала похлебку в котле, обернулась. – Собери человеческий обед для… моей дочери.

Служанки, до этого не обращавшие никакого внимания на внезапных гостей, вскинули головы и уставились на меня с любопытством. Я неловко махнула рукой в знак приветствия и чуть пододвинулась к отцу. На всякий случай.

– Конечно, господин, – отозвалась женщина. – В чью комнату принести?

– В мою.

После этого папа вновь увел меня туннелями. Я бы, наверное, никогда не запомнила правильной дороги и обязательно заблудилась бы, так много разветвлений нам встречалось на пути. В каких-то местах виднелись обрывы, в других – лестницы, выдолбленные прямо в камнях. В горах существовал целый город. Зачем демоны пришли из-под земли, если продолжили жить как раньше? Сомневаюсь, что проблема в перенаселении.

Этот вопрос так и остался без ответа, потому что он тут же затерялся среди множества других. Как бы мне хотелось узнать о демонах побольше! Буду надеяться, что однажды наши народы сумеют найти общий язык и мирно жить бок о бок, или даже вместе. Да, люди и между собой не всегда могут договориться, но помечтать-то можно?

Комната моего отца оказалась не той, из которой мы пришли. Что тоже странно: супруги живут раздельно? Катарина была раздета, судя по всему, она собиралась ложиться спать, значит, находилась в своей спальне.

– Мы уже давно живем раздельно, – сказал отец, словно прочитав мои мысли. – Заходи.

Я переступила через порог и остановилась, ожидая, когда будет зажжен фонарь. Теплый неяркий свет выхватил из темноты каменное ложе, стол и два плетеных кресла. В одном из них устроилась я, а в другом – папа.

Мы некоторое время молчали, думая каждый о своем. Я привыкала к мысли, что у меня появился кто-то близкий в этом мире, а о чем размышлял отец, я не могла даже представить. Он снял капюшон, и я видела его глаза, но в них ничего не было, кроме пустоты.

– О чем обычно говорят воссоединившиеся близкие спустя годы разлуки? – с усмешкой спросила я, поерзав от волнения на месте.

– О каких-нибудь пустяках, наверное, – ответил он, и комната вновь погрузилась в тишину.

Отец сверлил взглядом пол, и я только сейчас увидела морщинку, залегшую между его бровей. На бледном, усталом лице можно было прочесть все муки прожитых лет.

Когда молчание стало неловким, я заговорила о первом, что пришло в голову. Я не знала об отце ровным счетом ничего, так что вопросов к нему накопилось немало.

– Сколько тебе лет?

Папа едва заметно вздрогнул и с улыбкой обернулся ко мне.

– Сорок семь.

– Шерон говорил, что вы с Риддлом знакомы едва ли не с рождения. Как так вышло?

– Мои родители погибли во время инициации, когда мне был всего месяц. Семья Риддла приняла меня к себе, так что мы с ним, можно сказать, братья.

– Они хотели отказаться от тебя, как и вы от меня?

– Анкари…

– Прости! – выдохнула я, опомнившись. – Я ни в коем случае не собиралась тебя попрекать, само вырвалось. Мне интересна твоя жизнь, вот и все.

– Да, они не хотели детей. Я появился случайно. Я стал приемышем правящей семьи, и сколько себя помню, всегда мечтал вступить в легион, а через два года после того, как это случилось, я встретил твою мать. Потом впервые увидел человеческие земли и понял, чего на самом деле хочу, но стало уже поздно.

– Инициацию вспять не повернуть?

– Нет. Безликий остается Безликим даже после смерти.

– Как Хари?

– Да, как она.

Если у меня и были надежды, что Риддл отнимет у моей матери место в легионе, то теперь они испарились. Но тогда какое наказание ее ждет?

– Думаешь о маме? – спросил отец, словно и впрямь читает мысли.

– Он ведь ее не убьет?

– Ни за что. Мы не отнимаем жизни друг друга, как люди. Это может сделать только тот, кто нас создал. Мы не вправе решать, кому жить, а кому умереть.

Я дернулась, как от пощечины. Слова отца лезвием прошлись по сердцу, напоминая мне о Кузьме.

Папе я в этом никогда не признаюсь. Я его только обрела, не хочу снова потерять.

– Катарина ответит за свои деяния, – продолжил отец. – Ей предстоит снова пройти через инициацию, но в этот раз наш прародитель будет решать, вправе ли она оставаться в легионе. Если окажется, что ее помыслы все еще чисты, а мы ошиблись насчет нее, то она продолжит жить, как и раньше, если же нет, то он заберет Катарину к себе.

– Так и случится, – заключила я, не уточняя. И так понятно, что маме не выжить в том огненном море. – Не будем о ней говорить. – Я тряхнула головой, улыбнулась. – Будешь навещать меня в Костиндоре?

– Чтоб навлечь на тебя еще больше бед? Не стоит, Анкари.

– Мне плевать, что обо мне подумают соседи. Правда, папа, мне все равно. Я больше не стану трястись над их мнением, а если задумают навредить, то отправятся в ад.

– И там встретятся с Катариной, – рассмеялся отец.

Служанка прервала наш разговор, войдя в комнату без стука. Женщина опасливо глянула на открытое лицо Безликого и, пряча взгляд в пол, почти бегом достигла стола. Поставила передо мной поднос с двумя тарелками и покинула комнату.

Я с подозрением покосилась на еду: тушеный картофель с мясом и морковью, на другой тарелке – нашинкованная капуста. В глиняной кружке что-то похожее на чай, но пахло прелым сеном. Пришлось попробовать, чтобы понять – на вкус тоже как сено. Никакой надежды на нормальную еду – даже люди здесь питаются плохо.

Пообедать я все же не отказалась. Представляла, что жую говядину, но глотала быстро, чтобы не почувствовать вкуса. Впереди долгая поездка в родовое гнездо, нужно набраться сил.

Мы с отцом, расслабившись, перестали видеть друг в друге чужаков, и беседа стала похожей на разговор старых друзей. Я рассказала ему о своем детстве, о Клавдии и о встрече с Хари. Он слушал внимательно, хотя, конечно, и так знал обо мне почти все.

– А потом произошло странное, – сказала я, погрустнев. – Во время суда я видела, как с моих пальцев сорвался черный дым, и завеса тут же пришла в движение. Погибли люди, сгорели дома. Я не хотела, чтобы такое случилось.

– В тебе всегда будет кровь демонов, Анкари. И когда тебе стало по-настоящему плохо, стражи границы отреагировали. То, что в этот же момент в деревню пришли мы, чистая случайность. Мы в тот день обсуждали вероятность, что Риддл выжил, и отправились на его поиски. Знали бы, что Хари его пленила, а не убила, нашли бы его раньше.

– Когда я пряталась в овраге, кто-то из Безликих меня заметил, – вспомнила я. – Это был ты? На лошади был ты? Подожди, не отвечай. Не хочу слышать ответ. Забудем, папа.

– Забудем, – эхом отозвался он. – А в гости я буду приезжать, но в темное время суток.

Я взяла его руки в свои, и мы переплели пальцы, обменявшись улыбками.

Чуть позже за мной зашел Риддл. Пообещал своему советнику доставить меня в родовое поместье в целости и сохранности, подождал, пока мы наобнимаемся напоследок, и сказал, что пора выезжать. Я рассчитывала отправиться в дорогу следующим утром, но так даже лучше: не придется слишком долго мучиться догадками насчет того, как меня встретят родственники.

Путь, по словам Риддла, должен был занять около одного дня. Небо, столетиями загрязняемое выбросами пепла, не пропускало солнечный свет, и, сколько я ни старалась, никак не могла научиться определять время суток.

На туманных лошадях, которые вели себя совсем как настоящие, мы покинули горную местность. Дальше повсюду встречалась одна и та же картина: поля, залитые огненными реками, черная, потрескавшаяся земля. Некоторые расщелины оказались такими широкими, что их второго края ни за что было не разглядеть.

То и дело где-то вдалеке слышались раскаты грома и грохот земли из-за очередного выброса лавы. Тогда я вздрагивала, испуганно осматривалась, но, видя, каким спокойным остается Риддл, вновь уходила в себя. Копалась в своих мыслях, раскладывала их по полочкам.

Например, воспоминания обо всех празднованиях Нового года. Бабуля никогда не ставила и не наряжала ель, но на стол собирала вкусности. Она пекла чудесные пирожки с картошкой, закрытые пироги с вишней, а какие вкусные у нее получались фаршированные перепела! Мы ели и болтали, бабушка рассказывала мне выдуманные истории о драконах и леших, о кикиморах и мороках. Убаюканная ее ласковым голосом и треском поленьев в печи, я засыпала. Так проходили почти все праздники, которые мы всегда проводили только вдвоем. Даже когда Лукерья еще жила с нами, мы все равно оставались одни: у Лукерьи были подруги, и она уходила к ним.

Эти воспоминания я спрятала в отдаленном уголке души, чтобы никогда не потерять.

Тогда я знала, как жить. Летом и осенью мы с бабулей с утра до ночи пропадали в лесу. Заготавливали травы и коренья, ягоды и грибы. Весной, в те годы, когда земля обещала быть плодородной, мы засаживали огород овощами. Благо бабуля всегда заранее знала, когда земля даст пищи, а когда нет. Зимой занимались тем, что постоянно кого-то лечили, скучать не приходилось. Лютые морозы и сильнейшие бураны ослабляли и без того неважное здоровье соседей, а в особенности детей. То рожает кто – бежишь помогать разродиться. Не я, конечно, бегала – меня в дома мало кто пускал, но я всегда была начеку, мало ли, позовет кто. То лихорадку подцепят, то сыпь, то язвы… Люди и впрямь слабые, в этом моя мать права.

Но зато раньше я знала, как жить. Каждый день был расписан. А теперь нет. Мое будущее затянуто серой пеленой, за которой меня ждет неизвестность.

Под мерный цокот копыт меня укачало от созерцания однотипного пейзажа. Вскоре мне наскучило разглядывать бесконечные лавовые реки да трещины, и я прилегла на шею лошади. Как раз в этот момент впереди показались дома.

– Это деревня? – Я вскинулась, неверяще всматриваясь вдаль.

– Человеческая, – подтвердил Риддл. – Хочешь заехать?

– Очень! – радостно воскликнула я.

Я нетерпеливо пришпорила лошадь, и та поскакала рысью. Я уже видела, как живут демоны и их слуги, а вот в каких условиях обитают другие люди, даже представить не получалось.

Небольшие избы, похожие скорее на короба, оказались сплошь каменные, с крышами, покрытыми тонкими листами железа. В окнах – пустота, двери из металла. Но я заметила и несколько бревенчатых жилищ, самых обычных, как в Костиндоре.

– Ни одного огорода, – пробормотала я печально.

На покрытой пеплом земле ничего не вырастить, я понимала это, но в голове все равно не укладывалось, как можно так жить.

Наши лошади процокали по широким улицам. Пустынным и тихим. Ни следа человека, ни голоса.

– Где все? Они ушли?

– Не знаю. Когда я был здесь в последний раз, деревня была оживленной. За три года могло произойти что угодно.

– Почему бы вам, демонам, не отправить людей за завесу, Риддл? – спросила я с надеждой. – Там им будет лучше, чем здесь. Может, хватит их удерживать?

Из-под капюшона донесся смех.

– Их никто не удерживает, Анкари. Все, кто хочет уйти, покидают эти места. Жители этой деревни, вероятно, тоже давно переселились на человеческие земли.

– Тогда я совсем ничего не понимаю! Почему твои слуги остались? А другие люди? Они же могут собрать вещи и уйти через границу, она ведь совсем рядом, я ее отсюда вижу.

– Если что-то кажется правильным тебе, это не значит, что так же считают все остальные. Ты должна была это понять на примере твоих родителей: Катарина не может допустить и мысли, чтобы уйти к людям, а Даламар только об этом и мечтает. Демоны, пришедшие из-под земли много веков назад, уже давно разделились: все, кто хотел, ушли за границу и живут там. Никто никого не держит. Людей тем более. У каждого есть право выбора, и если человек или демон выбирает остаться здесь, на этой стороне, то это только его решение, и ничье больше. Не нужно думать, что всем подходит одно и то же.

– Но здесь ведь нет ничего. – Я развела руками, как бы охватывая местность. – Выжженный пустырь, жара…

– Посмотри на завесу, Анкари.

Я вскинула голову и уставилась на черную стену у горизонта.

Риддл продолжил:

– От нас до нее не очень далеко. Из других мест мира может понадобиться на дорогу месяц или даже полгода, но это все равно недолго. То есть каждый, кто хотя бы помышлял о том, чтобы покинуть эти неблагоприятные для жизни земли, мог собраться и уйти.

– Но не сделал этого, – вздохнула я. – Я поняла. Никто никого не держит, у всех есть право выбора…

– Именно.

– А ты? Ты никогда не хотел пожить на той стороне?

– Не было такой мысли до недавнего времени.

Я почему-то вспыхнула и отвернулась, чтобы Риддл не увидел моих пунцовых щек. Девичья наивность заставила меня поверить, что Риддл задумался о жизни среди людей из-за меня… Конечно же, умом я понимала, что это не так, но сердце все равно встрепенулось.

– Это не сложно, – сказал лорд. Пока я раздумывала, что Риддл имеет в виду, он объяснил: – Переехать на человеческие земли. Легион Безликих прекрасно справится и без меня, жили же они как-то три года. Твой отец и Шерон упустили из виду Катарину, но, если честно, с ней и я справиться не мог. Такие, как твоя мать, время от времени появляются и наводят смуту, хоть следи за ними, хоть нет.

– И ты не стал бы скучать по своей родине? – вкрадчиво спросила я.

– Этого я не знаю… До поместья уже не так далеко, если поторопимся, успеем до наступления ночи.

До ночи мы не успели. На пути встретилась разлившаяся огненная река, которой, как сказал Риддл, раньше не было, так что нам пришлось ее объехать.

Земли ведьм я увидела сразу. Не могла поверить своим глазам, когда поняла, что те высоченные тени – не что иное, как сосны. Лес! Настоящий!

А перед ним поселок, с привычными бревенчатыми домишками, журчащей широкой рекой. Вокруг зеленые поляны, полные благоухающих цветов.

Родовое поместье – а если быть точной, то огромный дворец с садом, какого я не могла бы представить даже в самых смелых фантазиях, – терялось в густоте леса. К нему вела широкая мощеная дорога, миновав которую, мы уткнулись в высокие кованые ворота.

Я вцепилась в поводья, во все глаза рассматривая величественное здание, залитое лунным светом. В глубине сада виднелись необычные водоемы, в которых вода как-то странно била вверх и тут же с плеском падала, резные белоснежные скамейки, беседки, забавные фигурки оленей и птиц.

– В каком волшебном месте живут ведьмы! – восторженно прошептала я. – Как красиво, Риддл, посмотри! Боже, я почти начала жалеть, что меня не отдали сюда в ученицы!

Ворота распахнулись медленно и беззвучно. Я тщетно искала взглядом того, кто их отворил, а Риддл въехал во двор. Я последовала за ним. Ворота самостоятельно закрылись, и кто-то невидимый со скрежетом опустил засов.

Шокированная, я не могла проронить ни слова. Вдыхала полной грудью ночной воздух, пропитанный легким ароматом фиалок и хвои, нагретой за день ярким солнцем.

На шпилях круглых башен трепыхались от ветра и хлопали зеленые флаги, в бесконечных окнах отражалось усыпанное звездами небо. Чем ближе мы подъезжали к широкой и длинной лестнице, тем отчетливее был виден фасад: светлый, может быть, даже белый. Точно узнаю только утром.

– Сколько же в нем комнат, – шептала я. – А бани? Здесь есть бани?

– Ванные комнаты имеются. Я лишь однажды бывал в этом доме, и то осмотрел его только частично.

– Кто здесь живет? Знаю, что мои родственники и ученики, но кто именно? То есть – как много их?

– Несколько десятков семей: твои прабабушки, прадедушки, бабушки и дедушки, тети, дяди, сестры, братья, племянники и еще множество других людей. Все они остаются жить в поместье, женившись или выйдя замуж, потом рожают детей, и уже их дети приводят в этот дом свои семьи. Учеников пять лет назад насчитывалось около семидесяти, возрастом от трех до восемнадцати лет. После обучения они уходят, иначе места в доме не осталось бы уже давно. Строят деревни вокруг, живут под защитой верховной ведьмы.

– Деревни? Их много? А почему на них не распространяется весь тот ужас, что есть у вас? Огненные реки да землетрясения. И почему здесь небо чистое?

Я остановила лошадь у лестницы и не спешила с нее слезать, пока не получу ответ. Конечно, мой интерес будет удовлетворен, когда я войду в дом и познакомлюсь с семьей, но вдруг они не захотят распространяться о своей жизни?

Риддл, кажется, подумал о том же. Он устало усмехнулся и спешился.

– Анкари, мы уже здесь. Твоя прабабушка будет рада видеть тебя и обязательно ответит на все вопросы.

– Прабабушке должно быть больше ста лет! Как она еще жива?

– Шерон сказал, что верховная уже плоха и скоро покинет этот мир, но, пока этого не случилось, ты еще успеешь с ней повидаться.

В нетерпении я быстро спрыгнула с лошади, несмотря на то что она была довольно высокой. Поморщилась, когда ударилась пятками: нужно было дождаться помощи Риддла.

– Кто их заберет? – растерянно осматриваясь по сторонам в поисках конюха, спросила я. Нельзя же оставлять лошадей прямо здесь, в этом роскошном саду!

– Им не нужен загон, они не совсем живые, хотя и не мертвые.

Я бросила поводья. По лестнице мы поднимались в тишине, и я даже ступать старалась осторожно, чтобы не нарушить ее своим топотом. У двери замерла, нервно дергая рукава накидки.

– Слишком поздно. Разве можно приезжать в гости так поздно?

Лорд приобнял меня за плечи, а свободной рукой громыхнул медвежьей головой из металла. Она была приделана к двери непонятно зачем. Разве нельзя постучать просто кулаком?

К моменту, когда отворилась дверь, я переволновалась настолько, что едва не лишилась чувств. Меня бросало то в жар, то в холод, а как колотилось сердце! Но вовсе не от предвкушения встречи с родней, а от всей той красоты, что мне удалось увидеть в саду, и от той, что я еще увижу внутри дома.

Шаркающие шаги за дверью остановились, и послышался скрежет металла. Один засов, второй, третий… Зачем запираться на три засова?

Вопреки моим ожиданиям, что в доме темно и все уже спят, нас встретила ярко освещенная прихожая. Прихожая ведь? Надо будет спросить у Риддла, как правильно называется это помещение. Я и о дворце-то от бабушки не слышала, почему-то она утаивала от меня, где жила.

Пожилой мужчина в черной одежде и белых перчатках, впустивший нас, не выражал никаких признаков беспокойства по поводу приезда неожиданных гостей в столь поздний час. Напротив, он с улыбкой поприветствовал Риддла и так же вежливо обратился ко мне:

– Мадемуазель, называйте меня Холланд.

Его речь звучала странно. Он говорил по-русски, но в то же время так, будто имел дефекты речи. Не то заикался, не то коверкал слова. Я с порога стала чувствовать себя не в своей тарелке и старалась держаться поближе к Риддлу.

– Мадам уже отдыхает, – продолжил Холланд все тем же необычным говором, проглатывая некоторые звуки в словах. – Я не был поставлен в известность о прибытии гостей, но я сейчас же распоряжусь, чтобы вам приготовили покои. А пока позвольте проводить вас в малую гостиную, где вы сможете выпить чаю.

Риддл поблагодарил Холланда, а я все еще повторяла про себя некоторые из слов, что проговорил этот мужчина. Слово «мадам» я знала, слышала ранее. А что означает «мадемуазель»? Такая форма обращения… к нищенке? Выглядела я и впрямь как нищенка: босоногая, растрепанная, в старехонькой накидке не по размеру. Кошмар, одним словом. И заявилась в таком виде во дворец! Стыдоба!

Спасибо Риддлу: он взял меня под руку, и я тут же успокоилась. Мы покинули роскошную прихожую с такими громадными светящимися штуками под потолком, что я всерьез опасалась, как бы они не сорвались с цепей.

Свет был повсюду, и в коридорах, и в гостиной, в которую Холланд привел нас. В ней могло бы поместиться пять, а то и шесть моих домов! Необычайной красоты мебель стояла перед очагом, занимающим большую часть стены. Стены, к слову, оказались обиты зеленым шелком с золотистой вышивкой – я потрогала одну из них ладонью, пока Холланд не видит. Кому вообще взбрело в голову украшать стены тканью?

– Прошу вас. – Холланд указал на здоровенное кресло, длинное и вытянутое.

– Садись на диван, – мягко попросил Риддл.

Я расположилась в уголке у подлокотника и вся сжалась. На мне накидка, стираная неизвестно когда, в пятнах и пропитавшаяся пылью в дороге, а в этой гостиной даже стены в чистой ткани! Не говорю уж про диван, сидеть на котором мне и вовсе казалось кощунством.

Холланд, впрочем, не выказал недовольства. Он ушел распоряжаться насчет покоев и пообещал, что через несколько минут нам принесут чай и закуски. Мы с Риддлом остались вдвоем.

– Все такое красивое, – прошептала я едва слышно, исподлобья оглядывая гостиную.

Взгляд цеплялся то за деревянные резные полки, то за широкий шкаф, битком набитый книгами. Книги я видела и раньше, но в таком количестве – никогда. На столиках из темного дерева стояли вазы со свежими цветами: розами, ромашками, лавандой. В воздухе витал приятный аромат сосновых шишек и… богатства. Не знаю, как пахнет богатство, но, по-моему, именно так – похоже на жареный кедровый орех и мяту.

– Почему Холланд так необычно говорит? – решилась спросить я, покосившись на дверь. – Он чем-то болен?

Риддл восседал в кресле расслабленно, как у себя дома. Откинув голову на спинку кресла, вытянув ноги. Я заставила себя хотя бы перестать дрожать, но облокотиться на подлокотник не могла. Помыться бы, и тогда уже не стану волноваться, что что-то запачкаю.

– Холланд француз, – ответил Риддл. – Говорят, его отдали учиться в имение в возрасте пяти лет, а после обучения он остался служить в доме. Подробностей не знаю, потому что, когда мы с ним впервые встретились, ему уже было далеко за сорок. Странно, что он до сих пор не научился говорить без акцента.

– Без чего? – нахмурилась я.

Мне вдруг сделалось грустно оттого, что мир за Туманной завесой настолько огромен, что мне никогда его не понять. Кажется, только-только приучилась к мысли, что демоны обитают в горах как дикари, намного хуже, чем пьянчуги в деревнях, а тут появился какой-то француз, живущий в доме, в котором могли бы с легкостью поселиться несколько крупных деревень.

– Без акцента, – повторил Риддл. – Холланд учил русский язык с пяти лет, до пяти говорил на французском. Несмотря на преклонный уже возраст, его речь по какой-то причине все еще не так чиста, как должна быть.

Я кивнула, хотя ничего не поняла. Решила, что и без того выгляжу далеко не умной в глазах Риддла, так что лучше помолчать.

Сонная служанка в красивом черно-белом платье, непозволительно коротком, до колен, принесла серебристый поднос, заставленный разнообразной едой. Она оставила его на столике перед диваном и ушла, не проронив ни слова.

Риддл налил чаю в фарфоровую чашку. Я рассматривала крошечные пирожки на тарелке и удивлялась: зачем кухарка так мучилась, готовя пирожки на один укус? Можно ведь нажарить больших, это быстрее. В том, что готовила именно кухарка – специальная женщина, как и у лорда в доме, – я не сомневалась. Здесь вон даже дверь открывает не хозяин, а слуга.

Кроме пирожков на тарелке лежали аппетитные булочки – румяные, облитые сахарным сиропом и посыпанные тертой морковью. Еще была ваза с фруктами, печеньем и коричневыми шариками, названия которым я не знала.

Желудок громко заурчал, и урчание это слышали, наверное, все во дворце. Я залилась краской, прикрыла лицо чашкой и отпила глоток чая. Этот миг, когда у меня во рту оказалось что-то настолько вкусное, что я довольно зажмурилась, останется в моей памяти, скорее всего, навсегда.

Мне-то казалось, что я без труда могу угадать любое растение по виду, запаху и тем более по вкусу, но нет – чай, что принесла служанка, не шел ни в какое сравнение с тем, что я пила раньше. Этот был темным, почти черным, с таким же ароматом, как у коричневых шариков на тарелке. Я опустошила три чашки одну за другой и только после этого принялась за еду.

Риддл молчал, а я и думать о нем забыла. Наслаждалась пирожками с малиной и не замечала, как быстро они исчезают с тарелки. Вслед за ними также пропали булочки и коричневые шарики.

Только наевшись, я осознала, что повела себя некрасиво. Смущенно вытерла пальцы белоснежной салфеткой и вновь съежилась в углу дивана.

– Я не вижу твоего лица, но чувствую, что ты улыбаешься, – буркнула я виновато. – Прости, что не оставила тебе пирожков.

– Я могу есть раз в две недели, и этого достаточно для поддержания жизни. – Риддл и правда улыбался, я услышала это в его голосе. – Ты, кстати, тоже могла бы обходиться без еды, если бы приучила свой организм к голоданию с самого детства.

– Я чувствую недомогание уже на второй день голодовки, – фыркнула я. – Нет уж, спасибо.

Внезапно появившийся Холланд объявил:

– Гостевые покои готовы, я провожу вас.

Я глянула на Риддла и в очередной раз пожалела, что не вижу его глаз. Нервно заерзала: нам придется спать вместе? Нет, меня это нисколько не смущало… еще день назад, но теперь я почему-то страшно разволновалась.

– Мы не женаты, – со вздохом проговорил Риддл. – Холланд, нужна еще одна комната.

Я расслабленно выдохнула. В то же время в груди вспыхнуло неприятное чувство, когда я подумала, что Риддл и сам не хочет оставаться со мной наедине в спальне. Сейчас я, кажется, осознала, почему девушки стараются не сближаться ни с кем до свадьбы: после всего одной ночи я не могу перестать об этом думать, при этом я понимаю, что мужчина, с которым у меня случился секс близость, никем мне не приходится. Ни другом, ни женихом, ни уж тем более супругом.

Пугающее чувство, надо сказать – знать, что то самое волшебство уже не повторится.

– Прошу прощения, – Холланд спрятал глаза в пол, – свободными оставались всего одни покои. Я не ждал гостей…

– Одни так одни! – Мне показалось, или Риддл даже обрадовался? – Проводи нас. Путь был долгим, мы устали.

Слуга вел нас светлыми коридорами. Я все смотрела на светящиеся штуки под потолком и размышляла, как от них исходит такой яркий свет. На фонари они не похожи, на факелы уж точно, и к чему столько мерцающих стеклянных висюлек? Свечи, что горели на самом верху металлических фонарей – пусть так, буду называть их фонарями, – не могли давать такого освещения.

Трижды нам пришлось подниматься по лестницам все выше и выше. Я по пути выглянула в окно – с такого расстояния беседки в темном саду оказалось невозможно рассмотреть.

Наконец Холланд остановился у массивной двустворчатой двери и отпер ее большим ключом.

– За вами придет Мьянма без десяти минут восемь и проводит на завтрак, после чего вы сможете навестить госпожу. Она практически не выходит из спальни: ей с трудом дается ходьба. Я предупрежу ее о вашем визите.

– Спасибо! – Я улыбнулась слуге, и он нас оставил.

Мысли о еще одной совместной ночи с Риддлом отошли на второй план. Я, который день ходившая босиком, прокралась вдоль стены к одной из дверей, которая предположительно вела в ванную комнату. Наступать грязными ногами на светлые пушистые ковры я не стала бы и под страхом смерти.

Риддл сказал мне, что в ванной я могу помыться, но не сказал, как это сделать. Я стояла посреди роскошной комнаты и растерянно смотрела на лохань в центре, в которую могли бы поместиться еще три человека и при этом не мешать друг другу.

– Да что за любовь к роскоши? – бормотала я недовольно.

Раздражалась, конечно, не из-за вычурности этого дома, а из-за того, что я не понимала, как люди нашли удобство в громоздких фонарях, каких-то ванных, а не в банях, и как они додумались обивать стены шелком! Стоило признать, что я ошалела от излишеств, непривычных мне, а потому ощущала себя так же некомфортно, как рыба на суше.

В бочке нашлась вода, а в лохани, наверное, предполагалось ею мыться. Жаль, что не на чем ее подогреть, но и купание в холодной воде меня не пугало.

Я не сразу пустила в дело кусок мыла, пахнущий земляникой. Некоторое время нюхала его, силясь понять, как его сделали таким ароматным. А когда опустила мыло в воду, поразилась количеству пены.

В бесконечных баночках, обнаруженных в тумбах среди стопок пушистых полотенец, хранились сушеные травы. Я знала, что их добавляют в воду, но горячей не было, а заливать травы холодной нет никакого смысла.

Из ванной комнаты я вышла очень нескоро, уступая ее Риддлу. Продрогшая до костей, закутанная в полотенце, перебежками добралась до спальни и, особо не осматриваясь, нырнула в постель. Кровать, занимающая добрую часть комнаты, таилась под шторами, прикрепленными к потолку. Или они называются как-то по-другому?

Эта мысль пропала сразу же, стоило мне утонуть в пышной перине. Уставшее тело отозвалось восторженной радостью, глаза мгновенно начали слипаться, и все мои переживания насчет совместной ночи с Риддлом растворились в нахлынувшем покое.