Целительница из Костиндора

Глава 20.

ГЛАВА 20

Теплица, в которой выращивается подснежник широколистный, обнаружилась в окружении вековых дубов – как за оградой. Надежной и крепкой оградой, защищающей редкое растение от непредвиденных катастроф.

В моей голове мелькнула мысль, что дерево – не самый лучший защитник. Меткий удар всего одной молнии в крону, и загорятся все дубы, а с ними и теплица. Я не стала высказывать свои опасения по этому поводу: возможно, я не права. Как-то же жил ведьмовской род без моих ненужных советов, и подснежники эти выращивал веками, если не тысячелетиями.

– Наши предки собрали луковицы на альпийских лугах, – с гордостью произнесла Люсия, не решаясь впустить нас в теплицу. Мы стояли у входа, а тетушка мялась, глядя на дверь с нежностью, как на родное дитя. – Конечно, подснежники полезны при лечении и сами по себе, но в них не было бы и капли тех свойств, что есть теперь, если бы не верховная Злата. Ей в родовой книге выделено целых тридцать страниц… Тебе, Анка, следовало бы лучше знать свой род. Пойдемте.

Люсия со вздохом, как перед прыжком в воду, коснулась кончиками пальцев массивного замка на двери, и он со щелчком открылся.

Внутри теплицы – очень просторной, надо сказать, – царила легкая весенняя прохлада. Узкие тропинки испещряли влажную рыхлую землю, чуть припорошенную снегом, и повсюду, докуда хватало взора, росли белые цветы. Они клонили головки, а широкие зеленые листья бережно их поддерживали.

– Осторожнее тут, – прошептала Люсия громко. – Альпийских лугов больше не существует, луковиц негде взять. Не говорю уж о том, что провернуть с ними то же, что когда-то сделала верховная Злата, не может никто! Нет, у меня получилось бы, конечно, но кто меня научит?

Я незаметно для тетушки закатила глаза. Ее любование собой мне порядком надоело, еще и потому, что я догадывалась: она хвалится ради внимания Риддла. Проникся ли ею сам Риддл, я не знала – невозможно что-либо понять по человеку без лица, закутанному в накидку с капюшоном.

Лорд остался у выхода, ему подснежники были не нужны, а меня Люсия повела в самый конец теплицы, туда, где стояли столы и инструменты.

Мне хотелось попросить пару луковиц, но тетушка невзлюбила меня сразу, как только услышала в саду, как мы с Риддлом тихонько переговариваемся, будто что-то скрываем. Ее неприязнь ко мне теперь читалась и в голосе, и в глазах. Сомневаюсь, что она окажется столько щедра, что выкопает мне драгоценное растение.

– Много дать не могу, – сказала Люсия, выбирая из ящика с холщовыми мешочками самый маленький. – Подснежники растут долго, урожая иногда приходится ждать целый год, а больных у нас полно. Хотя чистокровных людей почти не осталось, даже те, в ком ведьмовская или демонская кровь, все время цепляют какую-нибудь заразу. Это демоны никогда не болеют, но и на их территории получеловеческое население насчитывает едва ли не миллион особей.

«Особей» резануло слух куда острее «миллиона». Я прикинула, что это количество должно быть намного больше, чем «тысяча», и понятливо кивнула.

– Вы даете им пропитание и лекарства просто так? – уточнила я. Риддл говорил мне, что между ними соглашение, но подробностей не рассказывал.

– Если бы, – усмехнулась Люсия. – Наши предки договорились между собой о мире. Демонов куда больше, чем нас, и они сильнее. В случае войны ведьмы не способны справиться с детьми дьявола, и было решено от них откупиться. Мы помогаем им, а они не трогают нас. Глупо, не правда ли? Проще было бы поженить правителей и навсегда объединить наши народы.

Мне эта мысль разумной не показалась, но я промолчала. Даже если бы перемирие возникло по причине брака правителей, то оно могло продлиться два или три поколения, а в будущем их потомки при желании развязали бы войну. Нет, объединение проблемы не решит, откупаться лекарствами и продуктами куда надежнее.

Люсия внимательно присматривалась к подснежникам, и со стороны казалось, что она выбирает для меня самые лучшие. Но вот она склонилась, отрезала один из хиленьких стебельков с вялым цветком и сунула его в мешочек. Потом еще один, и еще. Чахлые на этой стороне грядок закончились, так что мы двинулись в обратную сторону.

– А нельзя ли мне попросить пару луковиц? – выдохнула я с надеждой. – Всего пару, не больше!

Тетушка обернулась ко мне с ошарашенным взглядом.

– Ты вообще не слышала, что я тебе говорила? Таких подснежников больше нигде нет! Да и как ты собралась их выращивать? Эту теплицу питает силой двадцать три ведьмы, чтобы поддерживать в ней комфортный климат. Дам я две луковицы, ты их посадишь, они погибнут. Кому от этого будет польза? На вот, держи. – Люсия грубо сунула мне в руки мешочек с тремя стеблями. – Этого хватит.

Она бросила нож на землю и двинулась на выход, а я беспомощно смотрела ей вслед. Не хватит мне трех цветков! Злость вскипела в груди. Я быстро наклонилась, схватила нож и нарезала целый пучок сочных, ярких подснежников. Пока Люсия виляла бедрами, шагая по узкой тропинке, я сбегала к столам, поменяла мешочки. Маленький оставила в ящике, а большой набила растениями. Пусть Люсия только что-нибудь мне скажет! Да, я не имела права воровать, но она ведь просто пожадничала! Хотела досадить мне, почему?

Мешочек я сжала в руках, так сильно, чтобы со стороны он был похож на небольшой. Нет желания ругаться с тетушкой, а вот убраться отсюда поскорее очень хочется!

Я бегом догнала ее и перешла на шаг.

– Свечи мне все-таки нужны, – сказала я, огибая тетушку. – Проводи меня, пожалуйста.

Оставлять их с Риддлом вдвоем я бы не стала. Пусть идут следом!

Люсия недовольно цокнула языком, но не отказалась. Сама ведь предложила мне свечи, поздно брать свои слова назад.

В свечной мастерской оказалось жарко. Громадная печь пыхала жаром, на плите стояли чугунные котлы с плавящимся в них воском. Во главе длинного стола, заставленного глубокими мисками с сухоцветами и коробками с готовыми свечами, сидел мужчина приятной наружности, с добрыми глазами, уже довольно старый. Я бы даже сказала – дряхлый. Седые волосы, собранные в пучок на затылке, были такими редкими, что легко просматривалась кожа головы. Он неторопливо раскатывал мягкий воск в тонкие колбаски, а из этих колбасок скручивал свечи, предварительно вываляв их в мисках с сухими травами.

Я наблюдала за ним незамеченная, пока в мастерскую не влетела Люсия.

– Дмитрий, познакомься – моя племянница Анкари.

Старик медленно поднял голову. Посмотрел на меня невидящим взглядом и вдруг подпрыгнул. Я решила, что он, как и все остальные, удивился моему приезду в имение, но нет – Дмитрий бросился к печи, где воск в котелках начал закипать. Он перелил воск в деревянные кадки, а в котлы набросал куски ароматной вощины и вернулся за стол.

– Дмитрий, – снова обратилась к нему Люсия. – Выдели, пожалуйста, для Анкари несколько свечей.

Дмитрий молча кивнул на одну из коробок. Наше присутствие ему не нравилось.

Я набрала столько свечей, что часть из них даже не поместится в мою шкатулку с ведьмовским наследством. Здесь всем заведовал Дмитрий, не Люсия, и она не стала мне перечить. Нервничала, конечно, и тяжело вздыхала, когда видела, как я кладу в пустую коробку очередную свечу. В уголок я поместила мешочек с подснежниками, чтобы прикрыть его.

– Зачем тебе так много? – не выдержала Люсия. – Весь север заколдовать собралась?

– Я не планирую сюда возвращаться, – бросила я через плечо. – Других ведьм, кроме меня, за завесой нет. Точнее, я их не знаю.

– До имения не так уж и далеко. При желании ты всегда можешь к нам прийти.

– При желании, – усмехнулась я. О том, что желания такого я не имею, говорить не стала.

Я довольная тащила тяжелую коробку на выход из мастерской. Там передала ее Риддлу, чем вызвала еще большую ярость у Люсии. Молчаливую, к счастью – тетушка метала в меня молнии глазами.

– Где настойки длительного хранения? – спросила я, осматриваясь в саду.

Повсюду оранжереи, теплицы, грядки, клумбы, деревья – множество деревьев самых разных видов. Плодовых в особенности, но большинство их них – яблони.

– Тоже закончились? – недовольно спросила Люсия. – В замковых подземельях. Им нужна темнота, тебе ли не знать. Хотя откуда – вы с Морганой наверняка жили в хлипкой избушке, где не нашлось бы места для хранения настоек, которым требуется темнота.

После слов «в замковых подземельях» я слушала тетушку вполуха и торопливо шла к замку. Оставалось набрать настоек и ядов, которых в условиях деревни за завесой мне никогда не изготовить самой, и тогда можно уезжать.

После знакомства с тетей мне были неинтересны другие мои родственники. Никто из них меня не знает, разве что слышал из чьих-либо уст. Думаю, и им знакомство со мной никакой пользы не принесет, разве что отвлечет от куда более важных дел.

Незачем тратить время – и их, и мое.

В прохладе подземелья я покрылась мурашками. После жаркой улицы я замерзла вмиг, и даже зубы застучали. Люсия шла впереди, подсвечивая дорогу крошечным фонариком, который она взяла у Холланда.

– Веди себя тихо, – сказала она, когда мы спустились в темные коридоры. – Здесь на всем развешаны заклинания.

А я шуметь и не собиралась, чего нельзя сказать о тетушке. Каблуки ее туфель так звонко стучали по каменному полу, что эхо от этого звука разносилось далеко в глубь подземелья и долго не затихало.

В одной из комнат царил полумрак, не полная темнота – там на сотнях полок хранились вина. Чуть дальше, в помещении за тяжелой металлической дверью, обнаружились яды.

– Выбирай осторожно, – напутствовала Люсия. Сама она осталась с Риддлом у входа.

Я двинулась вдоль полок. Запылившиеся пузырьки из темного стекла, закупоренные пробками, можно было различить только по надписям на карточках, привязанных бечевками к горлышкам. Все это – яды. В лечении яды тоже полезны, если использовать их в умеренном количестве. Я пока не знала, пригодятся ли они мне в будущем, да и в шкатулке хранилось некоторое количество – я пользовалась ядом только однажды, когда помогала облегчить предсмертные боли Дарьи, дочери Прасковьи.

Читать я не умела, но признаться в этом Люсии не могла. Не хватило духу попросить ее выбрать для меня самые древние яды, потому что я неграмотная. Даже как-то стыдно стало, и я промолчала.

Взяла те пузырьки, к которым потянулась рука. Два маленьких бутылечка с карточками красного цвета и один с карточкой черного цвета. Потом разберусь, из чего эти яды – на нюх определю.

В следующей комнате нашлись лекарственные настойки, не предрекающие смертельный исход. Безопасные, я бы сказала, в какой-то степени. И здесь я тоже не стала просить Люсию мне помочь. Набрала несколько бутыльков с разными этикетками, надеясь, что хоть что-то из них окажется полезным.

– Ну хоть читать умеешь, – обронила Люсия, когда я вышла в коридор.

Я сложила добычу в коробку, которую держал в руках Риддл. Тетушка заперла комнату на засов, сверху припечатала заклинанием, и мы покинули подземелье.

К тому времени в замке стало шумно. По коридорам сновали девчонки разных возрастов – от совсем малышек лет трех в сопровождении няньки до взрослых, совершеннолетних. Мужчин я практически не видела. Только выглянув в окно в холле, заметила группу мальчишек, спешащих в сторону хозяйственных построек. Может, там находились конюшни или кузницы, не знаю, но ученики были одеты в одинаковую коричневую форму, похожую на одежду кузнецов – из плотной кожи, защищающей от ожогов.

Отовсюду слышался гул голосов, негромкий смех и бегущие шаги. Ученицы торопились, воспитатели или преподаватели – мне было не понять, кто за ними присматривает, – подгоняли.

– Пошевеливаемся! Живее, живее!

– Сейчас обед у школы, – сказала Люсия. Она шла впереди, мы следом за ней – в наши покои вели те же лестницы, что и в ее башню. – Через полтора часа – для хозяев имения и их родственников. Я не спускаюсь есть вместе со всеми: не выношу шум. Лорд, рискну еще раз пригласить вас… Пообедаете со мной? Ну и ты, Анкари, тоже присоединяйся.

Риддл обернулся ко мне. Он еле заметно отрицательно мотнул головой, и я довольно улыбнулась.

– Мы откажемся, – ответила я. – Мне пора домой.

Люсия резко затормозила и повернулась к нам. На ее лице отчетливо читалась смесь негодования и тревоги. Сдвинутые к переносице брови, пухлые губы сжаты в тонкую линию. Я явно рушила планы Люсии и не могла этому не радоваться.

– Я подарю тебе лошадь. Да, лошадь! Дам в дорогу еды и воды, а еще покажу близкий путь в Костиндор. Никто из демонов о нем не знает, даже сам лорд. Лорд Крайтон вы ведь ходите к людям через границу, так? А у ведьм есть тропа, ведущая прямо в лес на человеческих землях. Ею пользуется – точнее, пользовалась – только верховная. Вскоре мне предстоит занять ее место, так что и мне позволено ходить этой тропой. В честь того, что я признала тебя своей племянницей, Анкари, я проведу тебя этой дорогой. От имения до Костиндора более трех суток пути, но зачарованной дорогой ты придешь домой за несколько часов.

– Даже не знаю… – Я засомневалась.

Трое суток – это долго. Мне бы побыстрее. Но… эта идиотская влюбленность! Боже, за что? За что ты лишаешь девушек ума, как только они влюбятся?!

– Лорд, скажите ей! – взвизгнула Люсия.

На нее было жалко смотреть: трясущийся подбородок, мокрые от выступивших слез глаза. Мужчина ее мечты почти вырывался из ее сетей, и только от меня зависело, останется ли он в замке.

Сам Риддл словно отсутствовал. То ли ему нравилось наблюдать за нашим соперничеством, то ли он впрямь не понимал, что происходит. Как бы мне хотелось видеть его лицо!

– Я не могу решать за Анкари, – сказал он, и в его голосе мне послышалось веселье. – Но, конечно, я бы выбрал более короткий путь. Если будущая верховная позволит и мне им пройти…

– Не позволю! – выдохнула она встревоженно. – Я провожу Анкари, а вам незачем с ней идти. Останьтесь здесь хотя бы на ночь. Мой отец давно хочет с вами встретиться, да и мы можем обсудить наше общее будущее без лишних ушей. То есть будущее наших земель. Моя племянница доберется до дома в считаные часы! Поверьте, на той тропе ей ничего не угрожает: она надежно зачарована, и кроме Анкари на ней никого не будет!

Как явно Люсия липла к лорду, так же явно я выражала равнодушие. К тому же, поразмыслив, я решила, что лошадь в деревне мне пригодится. Добраться до Лопатихи, опять же, быстрее и удобнее не пешком.

– Я пойду тропой, – согласилась я, ухватившись за возможность разжиться чем-нибудь полезным, пока Люсия готова на все, лишь бы Риддл остался в замке, и добавила: – Мой дом сгорел, я лишилась всех вещей, что у меня были. Если ты мне поможешь…

– Конечно! – Обрадованная Люсия возбужденно подпрыгнула. – Для тебя все, что угодно! Платьев, обуви? Что нужно? Говори! А еще лучше – пойдем-ка в мои покои, и я соберу тебя в дорогу. Лорд, отдайте Анкари ее коробку и пойдите к моему отцу. Скорее всего, вы найдете его на третьем уровне между входом в башню и банями. Там его кабинет.

– Уверена? – негромко спросил Риддл, передавая мне коробку.

Я кивнула.

– Мне нужно в Костиндор. Появилось кое-что, что не дает мне покоя. И еще… – Я сглотнула ком, вставший в горле, и совсем тихо прошептала: – Я буду ждать тебя в Костиндоре. Не уйду оттуда, пока ты не приедешь.

– Я приеду, – ответил он, не раздумывая ни мгновения. – Можешь ждать меня уже послезавтра, обещаю.

Риддл заключил меня в объятия и, наклонившись, положил голову на мое плечо. Он дотронулся до моей шеи губами. Со стороны этого никто увидеть не мог, но я-то чувствовала! В коридоре, где мы стояли, повисла тишина. Я слышала гулкое биение своего сердца, ощущала жар от рук демона, когда он бережно прижал меня к себе. И слышала, как пыхтит вновь разозлившаяся Люсия. Последнее меня нервировало. Кажется, моя тетушка готова на все, чтобы заполучить лорда в мужья – даже вешаться на него, наплевав на приличия.

– Хватит прощаний. – Люсия дернула Риддла за рукав накидки. – Лорд, Анкари торопится, да и у меня нет времени. Я соберу ее и провожу к началу дороги, а вы, прежде чем идти к моему папе, найдите Холланда, и пусть он распорядится, чтобы к черному входу привели самую лучшую лошадь из моей конюшни.

– До встречи, – бросила я и, выпутавшись из кольца рук, не оборачиваясь двинулась к лестнице в башню.

Люсия побежала за мной, придерживая юбки.

Подружки давно покинули покои, а служанки убрали остатки завтрака. Одна из девушек в черно-белой форме чистила очаг в гостиной, когда мы вошли.

– Герда, оставь нас! – требовательно сказала Люсия.

Служанка тут же бросила ковш в ведерко и поспешно вышла за дверь.

– Оставь ты эту коробку, никуда она не денется!

Я послушалась совета тетушки и водрузила все свое имеющееся на данный момент имущество на столик. Важнее всего в коробке были подснежники. Не яды и не лекарства, а хрупкие цветы, с помощью которых я завоюю расположение жителей Лопатихи. Я уверена, в той деревне, как и везде, есть больные люди, а кто-то даже смертельно болен. Смертельно больного я поставлю на ноги и тем самым покажу деревенским, что я могу быть полезна.

Если только в Лопатихе нет своей ведьмы.

Люсия рылась на полках в комнате, сплошь заваленной одеждой. Я впервые видела, чтобы под платья выделяли целую комнату, которую можно было бы использовать в куда более разумных целях. Но в этом замке так много помещений, что, наверное, его жильцам подобное и в голову не приходило.

– Я куда худее тебя, – донесся до моих ушей голос из вороха одежды. – В груди, возможно, тебе будет жать, но если не очень сильно затягивать шнуровку, то должно быть удобно. Вот, смотри.

Тетушка притащила в гостиную три платья не самого роскошного фасона, но мне это было даже на руку. Не хотелось бы появиться в Костиндоре в рюшах и бантах.

Я померила все три, не надевая под них подъюбник. И впрямь удобно. Люсия принесла еще мешок и две пары обуви: сапоги и туфли на низком каблучке. Мы сложили все в мешок, туда же тетушка закинула шкатулку с украшениями. Не знаю, стеклянные в них камушки или драгоценные, да и зачем Люсия выделила мне украшения, я тоже не поняла. Отказываться не стала: если камни драгоценные, в будущем они помогут мне выжить. Говорят, что в городе можно продать золотые серьги с изумрудами и на вырученные средства купить дом. Правда ли это, узнаю потом. Если в Лопатихе жизнь не сложится.

Люсия поймала служанку в коридоре, и вскоре та принесла из кладовых еды: завернутые в бумагу вяленые окорока, фаршированного перепела, мягкий сыр и бочонок молока.

– Ну все, ты готова. – Люсия нетерпеливо потерла руки. – Пойдем вниз, а мешок нам принесет кто-нибудь из слуг, кого встретим по дороге.

Я стояла перед зеленой завесой, держа лошадь под уздцы. Ошарашенно хлопала глазами, рассматривая шевелящуюся стену от земли до самого неба, но в ширину не более трех шагов. Этакая дверь… Совсем как демонская граница между их миром и миром людей, только эта была зеленой! И находилась она совсем близко к замку. Как я не заметила ее раньше?

– Мне идти прямо через нее? – неуверенно спросила я у мнущейся рядом Люсии.

– Да, стражи тебя пропустят. Боишься? В этом нет смысла. Ты выйдешь на дорогу – она там всего одна. Ведет куда угодно – куда захочешь. Ты хочешь в Костиндор, значит, туда она тебя и приведет.

– Ну, тогда прощай? – Я в последний раз взглянула в лицо родственницы.

Она заулыбалась после моих слов и закивала.

– Приходи, когда хочешь! В этом доме тебе всегда рады. А теперь иди!

Я сунула ногу в стремя и, подтянувшись, уселась в седло. Лошадка – надо сказать, и правда неплохая, здоровая и красивая, белоснежная, с голубыми глазами – медленно двинулась в клубящуюся зелень.

Она отрезала нас от замка. Существа, точно такие же, как в черной завесе, метались вокруг и верещали, тянули к нам свои руки-щупальца, разевали рты. Но расступались, и лошадь цокала копытами по земле, поросшей мелкой изумрудной травкой.

Я миновала эту завесу куда быстрее, чем ту, черную. Даже не поверила своим глазам, когда впереди вдруг показались деревья, голубое небо и неширокая дорога, ведущая в одну сторону – налево.

По пути в деревню я дважды останавливалась. Поела, выпила молока, полюбовалась родным лесом. Я всю дорогу улыбалась и пришпоривала лошадь, чтобы та скакала все быстрее и быстрее!

Крыши Костиндора показались на горизонте, когда солнце наполовину утонуло за лесом, а въехала в деревню я уже в глубокой темноте.

Я осматривалась с замершим сердцем. Внутри росло и крепло ощущение, что моя жизнь разделилась надвое после посещения земель за Туманной завесой, но в то же время я безмерно радовалась, что наконец-то вернулась.

Воздух, пропитанный ароматом ночных фиалок, такой знакомый и родной. Шорох леса, в котором я проводила большую часть своей жизни.

В сторону дома я не смотрела, не могла найти в себе сил. Да я бы и не увидела в ночи сгоревшую избу, но все равно старалась не искать ее взглядом.

Мне здесь не обрадуются. Я не знаю причины, по которой мой дом сожгли всей деревней, и вряд ли Лукерья отказалась от идеи сжить меня со свету, а значит, в ближайшее время лучше не показываться ей на глаза.

Я оставила лошадь за домом Петра. Разгрузила ее, а снимать упряжь не стала – да и не умею, никогда не доводилось этого делать. Тяжелый мешок спрятала в сенях между шкафом с инструментами и запертым сундуком, в тишине и полумраке прошла в кухню.

Здесь ничего не изменилось за эти дни. Та же пыль повсюду и щепки, оставшиеся после ремонта крыши. Ни Петр, ни Зоська не удосужились навести порядок.

Я тихонько прокралась к спальне. Прислушалась к мерному дыханию старосты и в надежде, что Зося не проснется от голосов, шагнула к кровати, где спал Петр.

– Петр! – громким шепотом позвала я старика.

Тот вздрогнул, вскинулся и резко сел.

– Пойдем в кухню, – попросила я его. – Поговорить надо.

Я ждала его за столом, нервно рисуя узоры в пыли на крышке. Староста остановился в дверях, потоптался на месте, дважды обернулся на дочь и все-таки вышел из спальни.

– Думал, померла, – сказал он, глядя на меня широко распахнутыми глазами. – Дом-то твой…

– Я знаю. Видела, когда сбегала.

– Я пытался их остановить, Анка, но, сама понимаешь…

– Да хватит уже, – бросила я. – Лукерья – дурная баба, что с нее взять. Чего ей опять вожжа под хвост попала-то?

– Христинка проболталась, что видела в твоем доме демонов.

Старик прошаркал к лавке и сел с краю, поближе к окну. Лунный свет посеребрил его тонкие волосы, серую кожу лица окрасил в голубоватый.

– Ты где была-то? И чего вернулась? Зря, Анка, не будет тебе здесь жизни. Кузьма пропал, так Лукерья треплется, будто точно знает, что ты его демонам отдала. Глафира придумала, что Кузьма стал платой за мир, чтобы Безликие больше не приходили в деревню.

Я усмехнулась. Сказочницы пустоголовые!

– А когда дом твой сожгли, так я решил, что и ты в нем сгорела. День ждал, два, а на третий попрощался уж.

Пока Петр говорил, я искала правильные слова для начала разговора о том, что случилось в Цветущих Садах. Спугнуть старосту я не могла – тогда он вообще ничего мне не скажет.

– Петр… – Я прервала его и посмотрела прямо в глаза. – Не буду ходить вокруг да около… Я была за Туманной завесой. Пожила среди демонов, потом поехала в Цветущие Сады. Я многое узнала.

Старик подобрался, глаза забегали, но он мгновенно взял себя в руки и кивнул.

– Интересно там, наверное?

– Тебе ли не знать, – выпалила я и замерла в ожидании реакции.

– Откуда бы? – севшим голосом спросил он. – С какой бы радости меня кто за завесу-то пустил?

Я устало мотнула головой. Ничего мне не удастся из него выпытать. Ничего, кроме лжи, а она мне не нужна: только больше запутаюсь.

Умом сопротивлялась, но быстро проговорила уже привычное:

– Клянусь, что все сказанное в этой комнате до рассвета останется между нами. Клянусь сохранить в тайне все, что ты мне поведаешь, Петр.

По-другому я не могла. Да, теперь я не сдам его демонам, но я не очень-то и хотела. Мне для себя нужно знать правду, и ради бабушки. Если она покрывала Петра по своей воле, если она помогла Верховному демону поймать Хари, а сама Хари, безвинно осужденная, теперь бродит по лесу живым трупом…

Я хочу знать, с кем я жила двадцать лет, и ради этого готова дать клятву молчания кому угодно.

Староста потер подбородок дрожащей рукой и отвернулся к окну.

– Догадалась сама или подсказал кто?

– Догадалась. Расскажи мне, что ты сделал.

– Зачем тебе это? Много лет прошло, и я давно признал свою ошибку.

– Расскажи! – прошипела я, легонько ударив ладонью по столешнице. – Я двадцать лет жила черт пойми с кем, я должна знать правду!

Петр встал с лавки, почерпнул кружкой воды из бочки и долго пил. Остатки воды плеснул себе в лицо, вернул кружку на тумбу. Он стоял ко мне спиной, в тени, но я все равно видела, как старик дрожит. Не от страха он трясется: клятва из моих уст прозвучала, так что бояться ему нечего. Отчего же тогда? Нервничает, боится вспоминать?

– Клавке я жизнью обязан, – сказал Петр, не оборачиваясь. – Спасла меня, позвала в Костиндор с собой, упросила Агафью с Тимофеем взять меня на попечение. Хотя их и упрашивать-то, как оказалось, было не нужно. Родив одну только дочь, они мечтали о сыне, о помощнике.

– Было бы неплохо услышать все с самого начала, Петр. Ты убийца, не так ли?

Старик дернулся как от удара и ухватился крючковатыми пальцами в край тумбы.

– Я все думала: ну потерялся мальчишка среди ночи, что необычного? Блуждал по лесу, пока его деревню подчистую вырезали. К верховной в учение идти не захотел, а когда приемной семьи лишился, то к людям ушел. Не за что зацепиться, я понимаю – и ведьмы, и демоны даже подумать не могли, что ребенок лет… Сколько тебе было?

– Двенадцать.

– Что двенадцатилетний мальчишка мог убить, да не кого-то, а сорок семей! Признаюсь, мне бы подобное тоже в голову не пришло. Но убийца словно растворился в воздухе! Как такое возможно?

В кухне повисла тишина. Петр вернулся на лавку, не поднимая на меня глаз.

– Как поняла?

– Что ты грохнул всю деревню? Догадалась, потому что увидела в тебе себя. Я слабая, Петр. Слабая и никчемная, а годами взращенная во мне ненависть к людям заставила меня пойти на страшный поступок. И, знаешь, я нашла в себе силы это сделать. Мне хватило и отчаяния, и смелости, несмотря на всю мою хилость. Так почему двенадцатилетний ребенок не мог сотворить что-то еще более ужасное? Если его довели до такого состояния…

Я прикусила губу и втянула носом воздух. Разговор давался тяжело. Как больной зуб, который и надо удалить, и почти невозможно, если корень длинный. Но если его не вытащить, то он будет мучить долгие годы. Меня точно будет: Петр уже старый и вот-вот уйдет из жизни, а я так и останусь со своими домыслами один на один, и спросить будет уже не у кого.

– Верховная сказала мне, что в ту ночь спасся только один ребенок – Петя. Я бы и размышлять об этом не стала, если бы сама своими руками недавно…

Теперь уже я вскочила с табурета и принялась мерить шагами комнату.

– Скажи, что я ошиблась. – Я вернулась к столу и уперлась в крышку ладонями. – Скажи!

Петр покачал головой, и пол под моими ногами сделался вязким, как кисель.

– Я родился в семье пьяниц десятым по счету. Девять детей до меня не доживали и до года: родители никогда не замечали, что их дети больны, и за помощью не обращались. Даже когда соседи силком тащили их в имение Верховной, мой отец вырывался и убегал домой, запирался на засовы и ждал, когда соседи отстанут. Вскоре на них перестали обращать внимание, а потом родился я… Я не умер ни в год, ни в два, ни в три. Деревенские посмеивались, даже спорили между собой, до скольки лет я доживу. Я был слишком мал, чтобы понимать, почему в мою сторону тычут пальцами, почему смеются. Когда подрос, обнаружил, что я изгой. Дитя пьяниц, а пьяницы по ту сторону завесы – все равно что прокаженные. Я был ребенком, которому суждено умереть, и все только этого и ждали, давно забросив попытки спасти хоть одно дитя моих родителей. Бабка Фрося, как сейчас помню, поспорила с кузнецом Таманом, что я умру к двенадцати. На мешок валерьяны и ящик муки они спорили… Отец меня избивал, сколько раз, не сосчитать. Мать запирала на ночь двери, когда я не успевал возвращаться в положенное время, и приходилось ночевать во дворе. Летом еще куда ни шло, а зимой я лазил на сеновалы к соседям и там пережидал до утра. Мерз, конечно. Часто болел. И разочаровывал наблюдающих за мной тем, что выживал. Я боролся, как мог. Только много позже я узнал, что мать зачала меня не от отца, чистокровного человека, а от одного из демонов, которым Верховная дала разрешение поохотиться в нашем лесу. Я потому и не сдыхал, что демонская кровь…

Я опустилась на табурет так осторожно, чтобы ни шорохом, ни звуком не сбить старосту с мысли. Он разоткровенничался, чувствуя себя в безопасности под силой клятвы молчания, ушел глубоко в себя и вываливал все, что было у него на сердце все эти годы.

– Обида на судьбу и ненависть к людям во мне росла и крепла. Сначала я убил родителей, в одну из ночей морозной зимой, когда мать, как обычно, заперла дверь перед моим носом. А я тогда даже не опоздал, пришел намного раньше положенного, хотя и застрял в сугробе и долго выбирался. Мне бы вовсе из дома не выходить, да батя послал за дровами в лес, потому что к тому времени заготовленное по осени топливо уже закончилось. Я разозлился, услышав, как звякнул засов. Крепкий мороз стоял, жгучий. Я не чувствовал ни рук, ни ног, трясся как загнанный заяц, промокший и уставший. Ярость затмила разум, а как потом мне объяснила Клавка – кровь демона во мне проснулась. Я выставил стекло в окне, пробрался в дом и запер заслонку в печи. Родители спали. Они угорели во сне, так что страданий я им не причинил. Осиротевшего, меня звали на обучение в имение Верховной, а я тогда уже настолько озлобился, что ничью помощь принимать не хотел. Только бабку Фросю послушался, когда она привела меня к себе жить. Сам не знаю почему. Надо было слушать сердце и отказаться тогда. Но я видел, как она любит внуков, а я был еще ребенком и тянулся к теплу и заботе, которых никогда в жизни не встречал. Поначалу я спал в углу, где отгородил себе пространство стульями и завесил одеялами. Это было мое укрытие. Из дома старался не выходить, боялся, что и бабка Фрося начнет запирать дверь и тогда мне придется убить и ее, а мне этого не хотелось: я к ней привязался. Следующей весной я впервые ее возненавидел… К нам в гости пришел Таман с детьми и привел Фросиных внуков. Дети веселились, и я хотел играть с ними. Надо ли говорить, что в компанию меня никто не пригласил? Зато Таман увидел это и расхохотался. У него был такой страшный смех, каркающий, противный. Он смеялся над Фросей, что, мол, еще чуть-чуть – и она будет должна ему муку и валерьяну.

– Ты готовился? – спросила я негромко, когда Петр надолго замолчал и тишина стала давить на плечи. – Я готовилась… Я знала, как и что сделаю. А ты?

– Да.

– Думаешь, мы бы никогда не смогли убить, если бы были людьми? Чистокровными людьми.

Старик посмотрел мне в глаза, прищурился, словно плохо видел.

– Не стану спрашивать, кого ты лишила жизни. Сомневаюсь, что больше одного.

– Только одного.

– Вечером перед той ночью, когда все случилось, деревня праздновала свадьбу. Подлить дурманного отвара в бочку с вином оказалось делом нехитрым, – продолжил старик, вновь уходя в себя. – Я отправился за грибами. То есть я бабке так сказал, а на самом деле скрылся за огородами и ждал, когда наступит ночь. Дурман-трава не усыпила бы людей слишком крепко, так что меня могли поймать, но я нисколько не боялся. Дождался, когда гуляющие разойдутся, и влез в первый дом. Я отчетливо помню их порядок, и первой была моя приемная бабка.

– За что ты ее… Она ведь дала тебе крышу над головой.

– Старики часто говорят сами с собой, так делала и Фрося. Ни валерьяна, ни мука ей не были нужны, но спор выиграть она хотела, а мне вот-вот должно было исполниться двенадцать. Она часто бормотала себе под нос, что если я сдохну, то ей это только на руку. Я испугался, вот и все. Бабка Фрося была первой, следом за ней Таман и его дети. К утру я управился со всеми и ушел в лес, в озерце отмылся от крови, чтобы потом появиться в деревне и сделать вид, что потерялся.

Чем больше подробностей рассказывал Петр, тем сильнее у меня щемило сердце. Передо мной сидело чудовище в облике немощного старика, и не бояться его я не могла. Даже порывалась броситься вон из дома, вскочить на лошадь и умчаться подальше от Костиндора. Кто знает, на что еще способен этот человек? Что, если он не доверится клятве молчания и решит расправиться со мной? Его за это даже никто не осудит! Деревня будет только рада увидеть меня в могиле.

На всякий случай я отодвинулась от стола и быстрым взглядом окинула кухню: кочерга у печи довольно далеко от Петра и близко ко мне. Здоровый нож для разделки мяса лежит в тазу с окровавленной шкурой зайца – кто-то из деревенских пренебрег моим советом не ходить в лес и все-таки отправился на охоту. До ножа я не дотянусь, а вот старосте нужно только руку протянуть…

Я стала следить за его руками, и, как только он шевелился, я готовилась немедленно вскочить и кинуться на выход.

– Мне поверили, я довольно правдиво изобразил испуганного ребенка. Привели к Верховной, та снова начала предлагать устроить меня в замке. Я согласился. Разревелся, правда, как девчонка, когда понял, что останусь среди чопорных ведьм навсегда. Мне не нравились ни их уклад жизни по режиму, ни одежда. Ведьмы, да и мужчины, служащие в имении, казались мне отвратительными. Ходят с прямыми спинами, разговаривают как по заранее написанным правилам, и все эти их «месье», мистер», «мисс», «мадемуазель» страшно меня нервировали. Есть же имена! Почему нельзя обращаться просто по имени? Нет, сейчас-то я понимаю, что так принято, но в то время я был раздражен. Спустя какое-то время я узнал, что на днях за границу отправляется большая группа людей. Они не взяли меня с собой: кому нужен лишний рот? Я подходил ко всем, просил провести меня через границу, но слышал только смешки. Спрятался, помню, в саду между клумбами. Снова ревел, да так громко, что привлек внимание Клавдии. Она все успокаивала меня, хотя сама выглядела не радостнее. То плакала, то смеялась – как душевнобольная. Не знаю, какой черт дернул ее за язык, когда она сказала, что я могу излить ей все, что у меня на душе, а она никому не сможет рассказать, потому что даст мне настоящую ведьмовскую клятву. Я поверил. Видел, на что способны ведьмы, и ничуть не сомневался, что клятва и впрямь существует. Признался я ей… А она так испугалась, что сбежала. Я решил, что Клавка отправилась за стражей, и собирался удрать через границу сам, без вещей и еды, и уже настроился погибнуть в черной живой стене, когда она вернулась. Одна, вопреки моим ожиданиям. Сказала, что поможет мне и мы вместе отправимся к людям. Так и случилось. Ну а здесь меня приютили Агафья и Тимофей, а Прасковья так сильно привязалась, что стала называть родным сыном. Я и от них ждал насмешек, как у себя на родине, да только никто надо мной не смеялся. Не ждал, что я умру, а когда я болел, Прасковья неслась за Клавдией и они вдвоем каждый раз выхаживали меня. Я привык к мысли, что моя настоящая мать – Прасковья, а она никогда не напоминала, что я приблудыш. Я забыл свою прошлую жизнь и даже во снах никогда ее не видел… Зачем ты вернулась, Анка? Так сильно хотелось ткнуть меня носом?

– Мне тоже не понравилось на той стороне, – ответила я чистейшую правду. – Ни ведьмовское поместье, ни демонский край. Мое сердце здесь, среди людей.

– Эти люди вырежут твое сердце, не моргнув и глазом.

– Я не к ним вернулась. То есть не к костиндорцам. Я уйду сразу, как только смогу, и никто не будет знать куда. Пусть и дальше считают, что я погибла в пожаре.

– Почти утро. – Староста кивнул на окно, за которым уже занимался серый рассвет. – Могу предложить пересидеть до ночи в комнате, но, если Зоська кому проболтается – пеняй на себя.

Я кинула взгляд на затухающие звезды. Первый горластый крик петуха разорвал ночную тишину, оповещая Костиндор о новом дне.

Время действия клятвы закончилось, Петр мне больше ничего не скажет.

Я не успела спросить его о Хари, но если судить по его рассказу, в котором о ней не было ни слова, то мои догадки верны. Бабушка на самом деле подставила свою сестру, и я всю свою жизнь провела с предательницей. Я ее очень любила. Боготворила даже. И никогда бы не подумала, что моя родная, любимая бабушка послала на смерть сестру, которая теперь обречена на вечные скитания по лесу из которого для нее нет выхода.

Клавдия, я и Петр. В каждом из нас текла демонская кровь, и каждый из нас стал убийцей из-за нее. Так какие еще доказательства мне нужны, чтобы наконец поверить, что и демоны не лучше людей?

Нет в этом мире ничего светлого и доброго, ни за Туманной завесой на землях дьявола, ни по эту ее сторону, которую пока еще населяют обычные люди. Принять это оказалось совсем несложно, а вот понять причину мне не удастся, наверное, никогда.

– Я оставила лошадь за домом, – сказала я, и Петр встрепенулся. – Распряги ее, напои и накорми, а завтра я отсюда уеду.

– Ночью уезжай, Анка.

– Не могу, я жду кое-кого. – Улыбка сама собой озарила мое лицо, когда я подумала о Риддле. Надеюсь, что Безликий явится по темноте и не переполошит всю деревню. – Да и Мишку бы проверить, у него руки до сих пор перевязаны. Меланье я должна – пусть она поджигала мой дом вместе со всеми, но я ей должна, а долги отдаю. Только мне понадобится твоя помощь.

– Для тебя – что угодно. – Староста, кряхтя, поднялся. – Отведу твою лошадь в поле, чтоб ее никто не увидел. Коровы пасутся теперь у озера, я отведу ее ближе к лесу. Надо будет – заберешь.

Я взглядом проводила Петра до двери. Он почти вышел на улицу, но обернулся и сказал то, что окончательно заставило меня ненавидеть свою сущность.

– Не вини меня за то, что я сделал, Анка. От твоей руки погиб только один человек, от моей – почти сотня, но ты ничуть не лучше меня. Мою душу ждет ад, и твою тоже, так какая между нами разница?

Он прикрыл за собой дверь, оставив меня думать над его словами в одиночестве. Я долго сидела за столом, рассеянно прислушиваясь к звукам просыпающейся деревни. Все старалась понять, в какой момент моя жизнь полетела в пропасть, и могла ли я успеть удержаться на краю.

Впрочем, это уже не имеет значения, ведь прошлое не воротишь и не изменишь, а жалеть себя изо дня в день никаких сил не хватит. Теперь главное, не разрушить будущее, хоть и построено оно будет на гнилом прошлом.