Чёрные сердца

Глава 15 Сколько раз?

Стержень из органического металла, который не давал челюстям Наоко сомкнуться, резко убрался.

Или, может, не убрался… не совсем.

По правде говоря, Наоко не мог понять, как эта штука перестала существовать вокруг его рта. Такое чувство, будто намордник сделался жидким, постепенно растворился и оставил лишь изначальный ободок из органического металла, который огибал его затылок и шею.

Каким бы ни был механизм, продолжение этого ободка, находившееся между его челюстями во рту, исчезло.

Это случилось так быстро, что Наоко поначалу не отреагировал.

Он продолжал держать челюсти разведёнными, в приоткрытом положении на секунду или долю секунды дольше, чем требовалось. Когда его рот наконец-то закрылся, это был скорее рефлекс, нежели решение. Что-то в его теле в целом дёрнулось, и челюсти захлопнулись с резким сокращением мышц и костей.

Наоко содрогнулся, закрыл глаза от ноющей боли в челюсти и губах, которая вызвала резкую острую боль в висках. Его вампирские зубы тоже болели — предположительно от того, как сильно он сжал челюсти. Он даже издал невольный звук, а в ушах всё ещё слышался металлический звон.

Эти чёртовы штуки ощущались так, будто были сделаны из бриллиантов.

В сравнении с его прежними человеческими зубами они были практически несокрушимыми. Однако этот звон от щелчка зубами нервировал; он влиял на него так, как на человека действовал скрежет ногтями по школьной доске.

Поводив нижней челюстью по кругу, он несколько раз сглотнул, не глядя на видящего и дожидаясь, пока боль в его голове и челюстях утихнет.

Это произошло через несколько секунд.

Наоко всё ещё ничего не сказал.

Он осознал, что тянет время.

Залп признаний, объяснений и извинений видящего выбил его из колеи. Он даже не мог вспомнить, что хотел сказать видящему раньше, когда они просто молча сидели вместе, и мускулистые руки видящего обхватывали его грудь.

Всё, что он помнил — это то чувство и своё раздражение.

Всё, что он помнил — это те руки, ощущение груди Даледжема за его спиной, его раздражение, его желание заговорить…

Однако вспомнив это, он осознал, что память к нему вернулась.

Он всё равно позволил молчанию затянуться.

По правде говоря, теперь он не хотел всё это говорить. Большая часть того, что он намеревался сказать, было манипуляциями, так что, может, отчасти дело в этом. Может, манипулирования там было даже больше, чем Наоко хотел признавать.

Он ещё не определился, почему видящий сказал ему это всё, и чего он хотел добиться. Завоевать его доверие, может быть? Он пытался сбить его с толку?

А может, Даледжем знал, что Наоко собирался попытаться манипулировать им. Может, Даледжем сказал эти вещи, чтобы предотвратить это.

Наоко не мог определиться, так что несколько секунд просто сидел там, всматриваясь в светлые глаза другого мужчины.

В какой-то момент этого молчания Даледжем изменил позу на деревянном полу и подтянул ноги почти в позу лотоса.

Он не говорил и не отводил взгляда от лица Наоко.

Очевидно, он выжидал.

— Ладно, — произнёс Наоко. — Признаюсь, я теперь не знаю, что тебе сказать.

Даледжем кивнул. Его глаза оставались спокойными и неподвижными как нефритовое украшение.

— Что ты собирался сказать? — спросил видящий. — …Любопытства ради?

Наоко криво улыбнулся, качая головой. Он подумывал попросту не ответить, затем какая-то его часть решила «нахер всё, это неважно».

— Я собирался попросить тебя о сексе, — сказал Наоко. — …опять. Минет. Подрочить рукой. Да что угодно, на самом деле…

— Я предложил тебе Солоника… — перебил Даледжем.

— Я не хочу Солоника, — прорычал Наоко.

Глаза видящего вспыхнули.

Это была едва заметная, секундная вспышка, но вампирские глаза Наоко это засекли.

Внешне Даледжем притворился, что не слышал его.

— …Конечно, с оговоркой, что если ты его убьёшь, — добавил видящий, — то потеряешь свой источник крови видящих и, возможно, твой источник свежей крови, поскольку я не планирую похищать кого-нибудь другого, чтобы ты мог использовать его в качестве личного запаса.

Даледжем выдохнул, стиснув зубы и прищёлкнув языком себе под нос.

— По правде говоря, я отношусь к этому не очень хорошо, — тише добавил видящий. — Учитывая, что это по-прежнему не обоюдное согласие. Я знаю, что ты уже фактически сделал его зависимым от твоего кормления, и секс — часть этого, так что он едва ли может отказать. Но поскольку урон уже нанесён, и каждый раз, когда я позволяю ему говорить, он умоляет меня позволить возобновить и кормление, и секс между вами…

— Я не хочу Солоника, — прорычал Наоко.

Даледжем встретился с ним взглядом.

— Нет, Ник.

Подбородок вампира напрягся.

— Ты должен понимать. Ты должен понимать, что дело не только в крови…

— Я это знаю, — Даледжем перебил его, слегка раздражённо махнув рукой. — Я тоже не дурак, Ник. Я знаю, что твой яд делает с представителями моего вида. Я знаю, что Солоник не «слаб», раз реагирует таким образом. Он страдает от уязвимости, которая присуща всей моей расе. Блэк предупреждал нас о вампирском яде практически с тех самых пор, как полностью завербовал в свою команду. Он выразился предельно ясно. Он на удивление открыто говорил о собственных проблемах в этом отношении. Ну, — видящий поправился. — …Это удивило меня в первый раз. Теперь это удивляет меня меньше. С тех пор я смог узнать его получше.

Наоко уставился на него.

Затем он невольно фыркнул

— Почему ты внезапно так усиленно пытаешься разрекламировать мне Блэка?

— Не пытаюсь. Я говорю тебе правду о нём. Похоже, или ты забыл, или ты слишком зол, чтобы быть честным с самим собой.

— Честным в чём? — Ник в очередной раз презрительно фыркнул, но его голос ожесточился настоящей злостью. — Честным в том, что он признается в своей зависимости от яда? Честным в том, что он жаждет этого, хоть он и женат, хоть и видящие должны быть такими «верными» своим супругам? Честным в том, что он питает слабость к вампирским членам…?

— Честным в том, что он чувствовал к тебе, — перебил Даледжем, и в его голосе прозвучало холодное предостережение. — Среди всего прочего.

Увидев выражение лица Наоко, Даледжем выдохнул. Его голос почти не изменился, но у Наоко сложилось впечатление, что он раздражён.

— Ну… преимущественно. Я хотел, чтобы ты увидел его с другой стороны, увидел, как он справляется с чувствами к дорогим ему людям. Включая тебя. Я знаю, что он производит впечатление эгоистичной задницы, и ему как будто безразличны все, кроме него самого. Но я также знаю, что ты достаточно умён, чтобы видеть сквозь это, даже когда тебе совсем не хочется.

Светлые глаза Даледжема посуровели.

— …И да, полагаю, я хотел напомнить тебе, что у него есть принципы и в других отношениях. Что, несмотря на его личину мудачества в целом, Блэк вообще-то неплохой мужчина. А ещё он хороший лидер. Который старается сохранить своих людей в живых, любыми способами, какими только может. Даже если это означает необходимость признаться в постыдных для него вещах, да.

Наоко закатил глаза.

— Как скажешь, чувак.

— Он любит тебя, — твёрдо произнёс Даледжем. — Всё ещё любит. Как думаешь, почему, бл*дь, он так зол из-за того, что ты сделал? — видящий холодно фыркнул. — Чёрт подери. Почему, как думаешь, ты всё ещё жив? Ты правда воображаешь, что он до сих пор не мог тебя убить? Если бы твоё убийство было для него приоритетом, он нашёл бы нас здесь. Чёрт, да он убил бы тебя ещё раньше. На том складе. На пожарной лестнице. На крыше его здания…

— Он пытался убить меня на той крыше… — начал Наоко, усмехаясь.

Но Даледжем уже качал головой, раздражённо щелкая языком.

— Поэтому ты хотел избавиться от намордника? — спросил видящий. — Чтобы ты сумел найти причины ненавидеть Квентина Блэка? Потому что это нагоняет скуку. Это нагоняет ужасную скуку. Я пойду на прогулку, если это всё, чего ты хочешь.

Он показал пальцами на видящего, прикованного к стене в другой части комнаты.

— Можешь поговорить вон с ним. Он будет слушать, как ты жалуешься на Блэка. Можешь рассказать ему, какой Блэк кусок дерьма. Скажи Солонику, как ты одолел Блэка, едва не убив двух людей, которых Блэк любит больше всего…

Наоко невольно вздрогнул.

Судя по лицу Даледжема, видящий заметил, но лишь сильнее стиснул зубы.

— Почему бы нам не сделать так, брат? — холодно произнёс он. — Брату Солонику хотя бы не придётся отвечать. Он может просто лежать и кивать на те фразы, с которыми он согласен. Тебе явно не нравится, когда люди говорят тебе неудобную правду о людях, которых ты решил недолюбливать. Так что, может, тебе лучше говорить с тем, на кого надет намордник. Так тебе не придётся иметь дело с тем, что кто-то перебивает твои инфантильные монологи…

— Почему ты называешь меня «брат»? — спросил Наоко, невольно раздражаясь. — В этом нет смысла. Я даже уже не человек.

Даледжем пожал плечами.

По его лицу Наоко понимал, что он не ответит.

Наоко понятия не имел, почему он не хотел отвечать, но это его чертовски раздражало.

Очевидно, молчание начинало доставать и Даледжема тоже.

Когда тишина продлилась ещё минуту, Даледжем вскинул ладони — этот жест был грациозным, даже несмотря на его явное раздражение.

— Мы закончили? — спросил он. — Мне уйти? Похоже, ты вытерпел немало проблем лишь для того, чтобы попросить о минете и несколько минут снова оскорблять Блэка. Я думал, что даже тебе к этому времени наскучит такое времяпровождение, Ник.

Наоко заскрежетал зубами.

Видящий не ошибался.

Он опять его подначивал. Почему?

В последнее время он делал это не так часто.

Словно услышав его, видящий произнёс:

— Это обеспокоило тебя… то, что я тебе сказал? До того, как снял намордник?

Когда Наоко вздрогнул, отведя взгляд, видящий вздохнул.

— Я полагаю, так и есть, — сказал Даледжем, показывая на него взмахом пальцев. — Ты уже какое-то время не играл в эти игры. Что из того, что я сказал, тебя встревожило? Дело действительно в Блэке? В том, что он злился из-за тебя? Что он пытался защитить тебя от меня?

Подумав об этом, Наоко покачал головой.

— Нет.

Когда другой промолчал, он стиснул зубы, затем склонил голову набок.

— То есть, это меня удивило, — ворчливо добавил он.

— Что Блэк тебя защищал?

— Что он вообще заметил, — признался Наоко. — Я честно не думал, что он уделял хоть сколько-то внимания мне… или вообще кому угодно, кроме Мири. Иногда Энджел. Иногда Ковбою. Иногда вам, другим видящим…

— Но не тебе? — уточнил Даледжем.

Наоко уставился на него.

Подавив раздражение, он лишь пожал плечами.

— Я вовсе не плакал в подушку ночами из-за этого, — он фыркнул.

Когда другой промолчал, Наоко пожал плечами и заговорил скучающим тоном.

— По правде говоря, я считал его нарциссистом. Ну, — поправился он, фыркнув и поудобнее положив скованные руки на бёдра. — Сначала я посчитал его психопатом. Когда впервые его встретил. Когда я думал, что он серийный убийца…

— Я уже слышал эту историю, Ник, — напомнил ему Даледжем.

В его словах звучали нотки предостережения.

Наоко на мгновение стиснул зубы, затем кивнул.

— Ладно, — произнёс он, пожав плечами. — Я удивился. Я и сейчас удивлён. Если честно, то всё, что ты сказал, удивило меня. Ничто из этого не вяжется с тем, как я воспринимал ситуацию в то время. Как я и сказал, я не думал, что ты вообще знаешь, кто я такой. Я не думал, что ты «трахнул Кико и ткнул меня в это носом»… Я думал, ты трахнул её, и тебе было наплевать, кому об этом известно. Я даже не знал, что тебе вообще было известно о моём интересе к ней. Я не был уверен, что ты знал, как меня зовут. Я подумал, что ты хотел её, она хотела тебя, так что…

Наоко умолк, подняв руки.

Он позволил им упасть обратно на его колени вместе с оковами.

— Каждая женщина в том лагере хотела тебя, — ворчливо добавил он. — Почему бы Кико не переспать с тобой? И почему бы тебе не переспать с ней? Она сексуальная. Она весёлая, умная. Она круто держится на ринге… и в полевых операциях. Она также достойный человек, пусть и немного перегибает палку с верностью Блэку. Мне никогда не приходило в голову, что я вообще как-то присутствую в картине для кого-то из вас.

Подумав об этом, он пожал плечами, затем поправился.

— Ну, возможно, я думал, что Кико чувствовала себя немножко виноватой, целуясь с тобой прямо у меня на глазах… но я также посчитал, что она сделала это нарочно, отнюдь-не-деликатно объясняя, что она говорила серьёзно, когда заявила, что видит во мне лишь друга.

Когда он поднял взгляд в этот раз, Даледжем кивнул.

Вопреки отсутствующему выражению на лице видящего, Наоко поймал себя на мысли, что что-то из его слов обеспокоило другого мужчину.

А может, не совсем обеспокоило, но…

— Ты осознаешь, что говорил совсем как ты прежний, — сказал Даледжем. — Вот только что, ты говорил совсем как Ник, мужчина, которого я знал прежде. Ты же осознаешь это, да?

Наоко моргнул, нахмурившись.

— Я не он… — сердито начал он.

Проигнорировав его, Джем заглушил его слова.

— Я задаюсь вопросом, как ты миришься с этим, — произнёс Даледжем чуть громче. — С тем, как ты обошёлся с Кико, когда видел её в последний раз. Я задаюсь вопросом, что ты думаешь об этом теперь, учитывая то, что сейчас ты, похоже, наконец-то ясно вспомнил Кико как личность… а не просто как очередной символ, который ты разрушил, чтобы насолить Блэку.

Воцарилось молчание.

В это время Наоко уставился на видящего.

Его разум ощущался совершенно тёмным… пустым.

Вся его сущность как будто опустела.

Умолкла.

…словно какую-то его часть стёрли.

Дело не в том, что он пытался подобрать слова. Он не искал решения, не пытался решить какую-то проблему в уме. Он не испытывал сложностей. Он не пытался понять. Он не играл в игры. Он даже не врал себе, не пытался избежать какой-то неприятной правды.

Он никогда не испытывал этого. Это новое.

Всё в нём просто… исчезло.

Через несколько секунд он не мог видеть.

Всё вокруг него померкло…

Должно быть, он отключился.

Должно быть, он по-настоящему отключился… но в какой-то момент опять пришёл в сознание.

Он осознавал пустоту.

Не так он обычно думал о пустоте.

Обычно он воспринимал пустоты как отсутствие чего-либо, как места, лишённые света, лишённые присутствия, лишённые чувства, но это другое. Вместо онемения его грудь взорвалась резкой, сокрушающей болью…

Боль ощущалась странно отдалённой. Как будто она происходила в другой вселенной, в другом измерении. Такое чувство, будто какая-то его часть естественным образом ломалась.

Он не мог пошевелиться.

Бл*дь, он не мог пошевелиться… или видеть.

Всё, что осталось — это боль, чёрный и кроваво-красный уголь в его груди. Он видел себя издалека, видел себя, окутанного этой болью.

Теперь боль стала ближе.

Его сердце болело. Его сердце и грудь болели.

Они болели так сильно, что он не мог говорить, не мог пошевелиться. Ему не нужно дышать, но что-то в его грудной клетке сжалось так сильно, что он чувствовал, будто всё равно может задохнуться. Будто его грудь может смяться и сокрушить все за его рёбрами, все, что оставалось за его грудиной.

До него дошло, что он мёртв.

Это чувство вызвало некий резонанс.

Как минимум, оно казалось истинным, более реальным, чем всё, что было до сих пор. Он умер в какой-то момент того бардака в Сан-Франциско.

Может, он умер ранее, на острове Мангаан.

Эта мысль сдавила его грудь.

Она причиняла такую боль, от которой его разум снова опустел, и ушло то внезапное беглое осознание смерти. Но осознание постепенно вернулось.

Мог ли он на самом деле быть мёртв всё это время?

Вампир, Ник…

… всё это какая-то фикция, созданная его разумом в минуты или часы после смерти?

Он читал про клинические смерти.

Очевидно, многие из тех, кто пережил подобное, описывали свои галлюцинации (или что это было) как нечто крайне яркое. Они также говорили, что эти переживания длились намного дольше времени, в течение которого человек действительно был мёртв.

Всё это — лишь его попытки избежать суровой реальности его собственной смерти?

В таком сценарии превращение в вампира будет его собственноручно созданным адом, его предсмертным кошмаром, пока он переваривал тот факт, что его жизнь закончилась. Это всё какое-то искажённое видение его собственных сожалений, что он не сделал до смерти многое из того, что хотел?

Если так, то он выбрал весьма извращённый способ сдохнуть.

Он воображал себя в каком-то мстительном, жестоком, морально развращённом и наполненном гневом аду, как будто он одержим демоном, который цеплялся лишь за темнейшие желания в самых бессознательных уголках разума Наоко.

Вместо того чтобы полностью угаснуть или идти к свету, как говорили другие…

Он вынужден смотреть, как кто-то другой завладел его телом.

Он вынужден смотреть, как этот кто-то действовал через него; чувствовать его желание сделать определённые вещи; чувствовать, как он реализовывает эти вещи, когда никто его не остановил…

Он ахнул, закрыв глаза, но это не помогло.

Он пытался подавить образы, которые хотели нахлынуть.

В этот раз не сработало.

Лицо Кико встало перед его глазами.

Он видел её бледное лицо, круги под глазами от долгих часов работы, улыбку, когда она смеялась над чем-то, что он ей сказал. Это было до острова Мангаан. Они устроили спарринг в главном спортзале на Калифорния-стрит. Её идея. Они кружили друг вокруг друга на ринге. Он помнил тот день и их спарринг. Он позвал её на свидание, а она свела всё к шутке. Она сказала, что он напоминал ей её брата, и это заставило его содрогнуться.

Кико также пошутила, что на самом деле Ник заинтересован не в ней.

Мири. Она имела в виду Мири.

В то время это разозлило его и пристыдило.

Он был так уверен, что она ошибается. Он не знал, как возразить ей, не угодив в ещё более нелепое положение, так что ничего не сказал.

Это задело его чувства.

Он помнил блеск в её глазах и то, как она шутила об этом…

Образ её обнажённого, окровавленного тела, покрытого укусами…

Он закричал.

Уставился на её бледную плоть, в комнате, заляпанной кровью.

Извращённое удовлетворение согрело его живот, и ярость, казалось, ненадолго насытилась.

Ярость, которая на самом деле нацелена не на неё, не на Кико. Как и говорил Даледжем, она была пустышкой. Она была бл*дской пустышкой… его друг. Та, кого он любил, даже если и не был в неё влюблён. Он едва воспринимал её как живого человека, организуя эту сцену. Он стёр её как личность из своего сознания. Он стёр их всех.

Всё, что имело значение — это Блэк.

Всё, что было важно — послать сообщение этому куску дерьма, дать ему знать, что он придёт по его душу…

Ник снова закричал.

Как только он начал, он уже не мог остановиться.

Он понятия не имел, слышал ли этот крик кто-нибудь, кроме его самого. Он кричал, пока не заболело горло, лёгкие, глаза. Его грудь полыхнула болью, разрываясь на куски, пока он смотрел в эту пустоту.

Боже, он хотел умереть.

Он так сильно хотел умереть.

Он хотел прямо сейчас пойти к свету.

Он даже добровольно пошёл бы во тьму, если там ему самое место.

Всё лучше, чем находиться здесь.

Всё лучше, чем перспектива жить вот так… возможно, вечно.

Быть мёртвым — это единственный оставшийся вариант, который имел смысл. Он не мог сделать эти вещи. Бл*дь, он не мог сделать эти вещи.

Он не мог…

Крохотный луч надежды пролился на него.

Может, он действительно мёртв.

Может, он этого не делал.

Как пробуждение от ужасного сна, в котором ты сделал нечто ужасное, и нет пути назад — может, всё это было лишь в его голове. Может, на самом деле он мёртв неделями, месяцами, со времени того самого пожара на острове Мангаан. С тех пор он проводил время в каком-то чистилище виртуальной реальности, разбираясь со своими чувствами к Блэку, к Мири, к тому, как сильно он облажался в тех немногих сферах жизни, которые действительно имели для него значение…

«Нет», — сказал голос.

Ник застыл.

Его разум застыл. Всё в нём застыло.

Его разум начал носиться по кругу, как только эхо того голоса стихло.

…он был мёртв. Он был мёртв всё это время.

Теперь, когда он готовился отпустить свою жизнь и по-настоящему двинуться дальше, его отослали в эту хижину, вместе с призраком Даледжема, дублёром его души, тем, что осталось от чего человеческой совести. Может, Даледжем тоже мёртв.

Может, он даже был ангелом…

«Нет», — повторил голос.

В этот раз Ника это разозлило.

Даледжем.

Видящий действительно был мёртв вместе с ним?

Если он не мёртв, то почему Ник его видел? Почему он сделал Даледжема своим духовным наставником, стражем, или кем он там был, бл*дь? При жизни Ник не знал этого видящего. Почему его совесть решила прийти к нему в облике Даледжема, с которым он едва обменялся парой слов, и который при жизни вызывал у него лишь негодование?

Может, это тоже часть послания.

Может, всё дело в его негодовании в адрес тех, у кого всё складывалось лучше, у кого были все те вещи, которые Ник хотел…

«НЕТ».

Голос перебил мысленный монолог Ника, раскроив его надвое.

Это лишило его дара речи.

Хуже того, это заставило его осознать боль.

Хуже того, молчание опять вернуло образы, воспоминания.

Всплыло лицо Кико, и он содрогнулся где-то в этой темноте, отворачиваясь.

Лицо Мири…

С его губ сорвался крик.

Крик причинял боль, всё за ним причиняло боль, но не такую, как промелькнувшее лицо его лучшей подруги. Его горло, лёгкие, грудь горели, и из него вырвался звук. Он кричал и не мог остановиться, уверенный, что его горло кровоточило от крика, уверенный, что его тело раздиралось на куски…

— ЭЙ!

Глаза Ника распахнулись.

Грубые ладони удерживали его за плечи.

Тёплые, сильные как металл, даже на его твёрдой плоти, они надёжно удерживали его и как будто помогали обрести опору в своей стабильности. Ладони не трясли его, но он всё равно чувствовал себя так, будто пережил встряску. Серьёзно, он чувствовал себя так, будто из него выдрали гравитацию. Он чувствовал, что ладони удерживают его на Земле, каким-то образом оставляют его здесь, не дают улететь к солнцу.

Он хватал ртом воздух.

Он не мог видеть.

Он смотрел вверх, стараясь что-нибудь увидеть, ощущая тошноту от боли.

Слезы навернулись на его глаза. Он совершенно ослеп.

Он не знал, как долго он сидел там, ничего не говоря.

Он постепенно осознал, что смотрел на размытые очертания смуглых рук, хватал ртом воздух, моргал. Боль в его груди была столь интенсивной, что он не мог пошевелиться. Он каждой унцией себя сосредоточился на том, чтобы повелеть этой боли уйти. Ладони разминали его мышцы, но он едва ощущал это сквозь боль. Те ладони всё ещё удерживали его на Земле, или в аду, или где там он находился… это всё, что имело значение.

— Эй, — тише повторил голос. — Ты можешь говорить? Можешь сказать мне что-нибудь?

Ник постарался думать.

Он старался думать, сформировать слова.

В конце концов, он смог лишь покачать головой.

Ладони продолжили массировать его плечи, а теперь и его спину.

— Ладно, — произнёс голос. — Ладно. Всё хорошо.

Ник оказался в объятиях этих рук, которые были ещё сильнее ладоней. Ладони продолжали массировать его руки, его ладони, его плечи, его ноги, его грудь…

Он постарался расслабиться под этими пальцами и ладонями.

Он постарался расслабиться, прислоняясь к груди, которая каким-то образом появилась позади него. Он закрыл глаза, положил голову на то плечо, посмотрел на потолок с узором из отсветов пламени, и хватал ртом воздух. Каждый вдох ощущался как выжигающее клеймо в его горле.

Всё в этой сцене было знакомым.

Это происходило ранее?

Сколько раз?

Сколько лиц застыло в его сознании?

Мысли вновь пробудили боль, вновь ослепили его, делая всё только хуже.

Но его вопрос лишь повторялся… когда он осознал, что его челюсти опять разъединены тем же странным металлом, который сковывал его запястья и лодыжки.

Сколько раз?

Сколько раз это происходило до сих пор?

Сколько он пробыл в этой хижине?

Сколько раз?