Черный Ангел

Глава 10

Три дня братья работали на сахарном заводе, на прессовке уже срезанного и убранного с плантаций сахарного тростника. Они быстро убедились, что здешняя работа была не менее, если не более, изнурительной, чем работа в полях. Снопы тростника привозили сюда на телегах, аккуратными рядками укладывали под вальцовый пресс, и жернова начинали дробить стебли, выдавливая из них сок. Оставшиеся после этого отходы не пропадали даром, они использовались для поддержания огня в перегоночных котлах.

Поместье «Подающая надежды» было весьма процветающим. Для нормального ведения хозяйства необходимо было производить двести бочонков сахара, но в действительности удавалось получить гораздо больше. Судя по тому, что слышали братья, чтобы добиться подобного результата требовался рабочий скот в количестве двухсот пятидесяти негров, восьмидесяти волов и шестидесяти мулов.

— Интересно, к какому виду скота относимся мы? — зло и с горечью иронизировал Мигель. В ответ на это Диего молчал.

Братья уже пережили этап, именуемый плантаторами «садом», а проще говоря, работу в полях. Теперь Колберт велел им работать на дробилке. Было ясно, что он хотел испытать братьев. Рабы, направленные на сахарный завод к котлам и дробилкам, не занимались уборкой урожая, но их труд был очень тяжелым, выматывающим все силы, и крайне опасным. Немало работников по неосторожности или от усталости было раздавлено огромными вальцами пресса, дробившего тростник, но из-за подобной малости работа не прекращалась. Останки несчастного убирались с ленты конвейера; чтобы смыть кровь, на нее выливалось несколько ведер воды, и нескончаемо-монотонная работа возобновлялась.

Мигель положил один из снопов между вальцов дробилки и собирался взять еще один, но его остановил голос надсмотрщика:

— Ступай, принеси хворост, и подбрось его в огонь, чтобы горело пожарче.

Измученный непосильной работой и жаром, исходящим от котлов, Мигель ничего не ответил, а молча положил охапку тростника и, опустив плечи, устало зашагал к выходу. Он знал, что этот приказ был для него отнюдь не подарком. Вязанки хвороста были слишком увесисты для его разбитого тела, но он возблагодарил предоставившуюся ему возможность хоть ненадолго покинуть этот богом прóклятый ад и хоть немного освежиться, вдохнув легкий, прохладный воздух.

Истерзанные мышцы нестерпимо болели. Мигель побрел в заднюю часть заводского помещения, куда складывался хворост. Его, как и траву на корм скоту, собирали сами рабы либо на рассвете, перед тем как приступить к повседневной работе, либо же после нее уже ночью. Вернувшись заполночь с дополнительной повинности, люди в изнеможении валились на свои соломенные тюфяки.

Однако, несмотря на все мытарства, некоторые из рабов умудрялись возделывать крошечный участочек земли, выделенный хозяином. Этот маленький огородик давал им свежие овощи, и это был единственный способ немного обогатить их скудное питание пусть даже ценой собственного отдыха.

Никто из невольников не оказывал сопротивления вооруженным, не знающим жалости, надсмотрщикам, но Колберт, казалось, помешался. Он жил в вечной одержимости идеей возможного бунта, поэтому все рабы находились под неусыпным контролем, и их постоянно подвергали наказанию. Старик лично правил поместьем с помощью своего сына, вместо того, чтобы нанять управляющего. Они сами следили за порядком и дисциплиной на полях, за покорностью и смиренностью рабов, а раз в неделю их громилы-телохранители осматривали невольничьи хижины в поисках возможного оружия. Колбертов называли надзирателями; вооруженные до зубов, верхом на лошадях они с завидной регулярностью объезжали поля, и у Мигеля начало закрадываться сомнение в возможности побега.

Мигель вышел наружу, чтобы немного освежиться и умыться. Он повернул за угол… и увидел ее. Мигель остановился и застыл на месте, глядя на девушку. Ему казалось, что если он начнет дышать, то милое видение рассеется. Сегодня утром в белом муслиновом платье и такого же цвета шляпке она была особенно красива.

Келли что-то почувствовала и обернулась. В ее сапфировых глазах внезапно мелькнуло опасение, и девушка нахмурилась. Она беспокойно дернулась, шагнула к Мигелю и снова отступила, будто передумав. Келли огляделась по сторонам, словно ища кого-то, но они были одни. Девушка боролась с собой, торопливо выбирая между желанием уйти и необходимостью остаться. Верх одержало превосходство занимаемого ею положения, так что Келли расправила плечи, вздернула подбородок и сделала Мигелю знак подойти. Мигель не двинулся с места и продолжал смотреть на нее.

Изрядно разозлившись, Келли решительно направилась к нему. Де Торрес ждал ее с кажущимся безразличием, хотя сердце его билось все чаще и сильнее по мере того, как девушка приближалась.

— Вы глухой? — спросила она.

— Ничуть.

— Я звала Вас.

— Знаю, но я помню, что дядя сказал Вам поискать другого… объездчика кобылок.

Келли сдержалась, проглотив непристойный намек.

— Отлично! У меня нет времени спорить с Вами. Помогите мне принести воду к хижинам. — Девушка пошла обратно, ожидая, что Мигель пойдет за ней, но обернулась, услышав за спиной:

— Я не могу.

— Что Вы сказали? — удивленно переспросила она.

— Если я сию секунду не вернусь с охапкой хвороста, миледи, меня отхлещут плетьми, так что даже ради Вас я не осмелюсь нарушить этот приказ.

Келли обдумала ответ Мигеля. Она знала, что далеко не всегда в обычаях надсмотрщиков было строго следовать распоряжениям ее дяди, зачастую они позволяли себе разные вольности. Пройдя мимо Мигеля, Келли направилась прямо в давильню, и широкие юбки колыхались в такт ее шагам. Мигель пожал плечами, подошел к куче хвороста, сгреб охапку и вернулся туда, откуда пришел. На секунду он забыл о своих горестях и бедах и улыбнулся: ему нравился воинственный вызов этих девичьих глаз, и в душе Мигель был рад, что именно он одной единственной фразой пробудил эти чувства.

Войдя в давильню, Келли на секунду задохнулась от жара, но тут же с еще большей решимостью направилась прямо к надсмотрщику. Мигель, вошедший следом, заметил, что они разговаривают между собой, вернее, о чем-то тихо спорят. Потом он увидел, что надсмотрщик, нехотя, дал свое согласие и презрительно глянул на него. Девушка ушла.

— Иди вместе с сеньоритой, — буркнул ему негодяй.

Мигель с опаской бросил ношу и вышел из давильни. Келли поджидала его, скрестив руки на своей прелестной груди, едва видневшейся в вырезе платья, и выглядела очень недовольной.

— Поживее, — поторопила она Мигеля. — Теперь с Вас не сдерут кожу. Идите за мной.

— В Вашу постель?

Келли выпрямилась во весь рост, словно ей залепили пощечину. Она подошла к Мигелю и пристально посмотрела ему в глаза, а потом подняла руку и ударила его по лицу. Мигель только моргнул, но в его спокойном голосе послышались угрожающие нотки.

— Больше не делайте так, сеньорита.

— Вы хам, но на этот раз я забуду Вашу грубость. Мне нужна вода.

— Ну так принесите ее сами! — взбунтовался Мигель, поворачиваясь к ней спиной.

— Черт возьми! — воскликнула Келли. — Там женщина вот-вот родит, и мне позарез нужна эта треклятая вода!

Келли не требовала, она просила, и Мигель снова повернулся к ней. Находясь рядом с ней, он испытывал глухую пустоту, которая была ужаснее ударов.

— Тогда Вам следовало бы поискать какую-нибудь женщину.

— Вы считаете, что я просила бы у Вас помощи, если бы могла обойтись без нее? Все женщины в полях. Нужно торопиться, — сказала Келли и добавила единственное слово, которое могло смягчить Мигеля. — Пожалуйста.

Он сдался. Да и как было не уступить? Идя за Келли, он продлевал себе моменты отдыха. К тому же выполнять приказы такой красавицы было не так уж плохо.

— Хорошо. Я иду с Вами.

Келли не заставила себя упрашивать. Она просто бросилась бежать, подхватив подол юбки одной рукой, а другой стараясь удержать шляпку. Мигель быстрым шагом пошел за ней, не упуская из виду стройных, точеных щиколоток, показывающихся из-под платья. Когда они подбежали к невольничьим лачугам, Келли указала на колодец.

— Достаньте воды из колодца. Мне нужно два больших ведра. Сначала поставьте их на огонь и вскипятите, а потом несите мне.

Сказав это, девушка вошла в одну из хижин. Мигель услышал жалобный стон и заторопился. Он мог ненавидеть англичан, а к этой девушке питал особую ненависть за то, кем она была, но интуитивно он чувствовал, что действительно нужен им. Его мышцы напряглись, вытягивая вверх веревку с ведром. Мигель перелил воду в котел и поставил его на огонь, как велела Келли, а потом достал еще одно ведро воды. Ожидая, когда закипит вода в котле, Мигель беспокойно постукивал пальцами по мускулам. Ему было не по себе, потому что до него продолжали долетать приглушенные стенания роженицы.

Когда Мигель вошел в лачугу, таща котел с водой, его ноги приросли к полу от представшей перед ним сцены. Такого он не представлял. Келли собрала волосы в конский хвост, перетянув их простой веревкой. Рукава ее платья были закатаны до локтей. Она суетилась возле ободранной убогой постели, на которой лежала не женщина, а молоденькая девчушка, совсем еще подросток. Девчушка изгибалась и стонала, крепко стиснув пальцами грубо сшитое одеяло.

Чистенькая и опрятная сеньорита Колберт старалась успокоить девчушку, вытирая ее лоб смоченной в воде тряпицей. Мигель застыл, но Келли почувствовала его присутствие.

— Вылейте сюда, — попросила она. — Там еще греется вода?

— Да.

— Хорошо. Посмотрите, где-то здесь должны быть чистые простыни, блузки или рубашки… Словом, что-нибудь!

Мигель вылил воду в таз, а потом начал поиски. Он нашел три пары замурзанных поношенных штанов и четыре больших тряпки. С тряпками в руках он вернулся обратно. Увидев тряпки, Келли поджала губы.

— Искать другие вещи нет времени, — сказала она, протягивая руку. В эту минуту у девчушки начались очередные схватки, и бедняжка издала душераздирающий, нечеловеческий вопль. — Тише, милая, тише, успокойся, — ласково прошептала Келли, целуя девчушку в лоб. — Все будет хорошо, и у тебя будет прелестный малыш.

Мигель почувствовал в груди глухой удар, его будто молотом ударили. Неужели он и вправду имел дело с племянницей Колберта? Нежность, с какой она заботилась об этой чернокожей девчушке, пробила броню, защищавшую сердце старшего де Торреса. Он и за тысячу лет не представил бы такое.

Еще один вопль. Рабыня скорчилась и заплакала, отчаянно вцепившись в запястье Келли.

— Мне больно, мамзель, — простонала она, — очень больно.

— Я знаю, солнышко, знаю, но ты должна быть сильной и помочь мне принять твоего ребенка.

Девчушка кивнула, но следующие схватки изогнули дугой ее худенькое тело.

— Я хочу, чтобы Вы вынули его оттуда! — молила негритянка, сжимая живот руками. — Достаньте его сразу!

Мигель стоял, как вкопанный. Он понимал, как трудно приходилось англичанке, изо всех сил старавшейся удержать и успокоить роженицу. Он взял бы на себя ее заботы, но не мог двинуться с места, это было выше его сил. Тем не менее, Мигель догадывался, что если они с Келли не сделают что-нибудь прямо сейчас, малышка и ее ребенок могут умереть. Он положил вещи на матрас в ногах негритянки, взял Келли за плечи, отодвинул девушку в сторону и занял ее место. Одной рукой он обхватил запястья девчушки, а вторую положил ей на живот, не давая ей двигаться.

От нежданно подоспевшей помощи Келли стало легче. Она подложила чистые вещи под ноги девчушки и сглотнула набежавшую слюну. Неожиданно ее одолели сомнения. На Келли давило сознание того, что она несла в своих руках две человеческие жизни, ни больше, ни меньше, а ее представления о подобного рода делах были весьма смутны. Один раз она видела со стороны рождение ребенка, но сопричастность к такому событию приближала людей к бессмертию, к их возрождению в новой жизни при каждом рождении ребенка.

— Боже мой, — тихо пробормотала Келли.

— Мне не следовало бы находиться здесь, — услышала она голос Мигеля.

— Мне нужна Ваша помощь.

— Послушайте, сеньорита…

— Нет, это Вы меня послушайте! Она сама почти что девочка, это ее первые роды, и у нее очень узкий таз. Если мы не поможем ей родить, она умрет. Это вы понимаете? — Келли была возбуждена и уже не скрывала своих чувств. — Да пропади она пропадом Ваша проклятая испанская гордыня, если вы бросите меня сейчас!

Мигель ничего не ответил, только надавил посильнее на живот роженицы, чтобы облегчить ее труд. Он отвернулся, когда она раздвинула ноги. Под его рукой дергалось и извивалось истерзанное тело девчушки, а крики боли вонзались в уши. И только тихий голос Келли, успокаивающий негритянку и призывающий ее тужиться, проливался бальзамом на его душу.

— Вот так, так, умница, — шептала Келли, — а сейчас тужься, тужься, милая, я уже вижу головку. У тебя будет очень красивый малыш. Тужься сильнее, еще немного, осталось совсем чуть-чуть.

Сердце Мигеля колотилось у него в ушах. Он чувствовал себя непрошеным самозванцем, вторгающимся в действо, свидетелями которого являются исключительно женщины и врачи, но бурная радость Келли заставила его взглянуть на происходившее. В животе Мигеля все перевернулось, когда он увидел кровь. На долю секунды его глаза встретились с глазами англичанки, но он тут же отвел взгляд.

— Вы же не скажете мне, что напуганы, правда? — пошутила Келли, несмотря на серьезное положение, а затем отвернулась от Мигеля и продолжила свое дело.

Под вой освобождения между ног девчушки появилась головка, покрытая темным пушком. Словно во сне Мигель увидел, как Келли бережно подхватила головку ребенка и с большой осторожностью тянула ее, пока не появилось одно плечико, а затем и другое. Секунды сделались для Мигеля бесконечными; капли пота, покрывающие лоб, падали ему на глаза…

Роженица, наконец-то, расслабилась, и тогда он увидел Келли, державшую в ладонях младенца цвета кофе с молоком, соединенного со своей матерью похожей на веревку пуповиной. Мигель посторонился, не упуская подробностей. Новорожденный издал протестующий крик, и на лице девушки появилась удовлетворенная улыбка. Мигель наблюдал, с какой нежностью показывала она ребенка гордой, как наседка, негритянке. Келли только что перерезала пуповину, окончательно отделив ребенка от матери, и тем самым завершила свою работу. Она положила младенца на грудь негритянки и подняла взгляд на Мигеля. Блеск ее глаз от сознания выполненного долга превратил их в два изумительно прекрасных драгоценных камня.

— То, что осталось, я могу сделать одна, — сказала Келли, — только принесите мне, пожалуйста, воды.

Большего Мигелю и не нужно было. Он вышел из хижины, налил горячей воды, принес ее Келли и снова вышел на улицу. Дул сильный ветер, предвещавший грозу. Мигель жадно вдыхал его, и не мог надышаться, словно провел несколько часов вообще не дыша. Он едва не терял сознание, у него кружилась голова, как при морской качке. Он был поражен и очарован. Какого черта! Мигель откинул голову назад и сжал губы, преисполнившись гордостью оттого, что, в конечном счете, он приобщился к чуду рождения.

В хижине Келли вымыла ребенка и мать, уложила их поудобнее и собрала запятнанную кровью одежду. Мигель услышал, как она тихо восхваляла мужскую силу. Через несколько минут Келли вышла с кучей окровавленного тряпья. Мигель взял тряпье из рук Келли и швырнул его в огонь. Келли устало опустилась на землю возле колодца. Вздохнув, она помассировала шею, посмотрела на испанца и спросила:

— Вы устали, да?

Мигель прислонился к краю колодца и ничего не ответил. Келли представлялась ему прекрасным видением прошлых раз, хотя сейчас ее платье было запачкано кровью, а волосы растрепались, и она ничем не была похожа на обычную утонченную и изысканную сеньориту. И все же Мигель подумал, что он никогда не видел более красивой девушки.

Келли рассмеялась. Она распустила волосы, и теперь они золотистыми волнами падали ей на лицо и плечи. Девушка тряхнула головой, откидывая их назад. Она вдруг обратила внимание на свое платье.

— Я стала нелепой и смешной.

— Вовсе нет. Вы прекрасны.

Их взгляды встретились, но на этот раз Мигель не отвел в сторону свой взгляд, а устремил его на губы девушки. Келли встала, не обращая внимания на протянутую ей мужскую руку. Ей вдруг стало неловко, возможно, оттого, что она ждала от испанца чего угодно, только не галантности. Заметив, что покраснела, Келли сделала вид, что отряхивает юбку.

— Спасибо Вам за помощь.

— Это было ужасно — пробормотал Мигель.

— Не говорите так, — Келли посмотрела на него, — рождение ребенка это нечто очень прекрасное.

— Конечно. И очень болезненное.

— С этим нельзя не согласиться.

— В таком случае мне трудно понять тягу женщин к продолжению рода.

— Это чистой воды инстинкт. Для того, чтобы Вы родились, Вашей матери пришлось пройти через то же самое. Или Вы считаете, что пришли в этот мир в сундуке?

Неожиданная, открытая улыбка Мигеля обезоружила Келли. Всегда угрюмое лицо испанца удивительным образом преобразилось. Девушка снова осознала, насколько привлекателен этот мужчина, и на ее лице отразилось жгучее искушение погрузить пальцы в его черные волосы. Ее глаза задержались на его зеленых озерах, которые несмотря ни на что таили в своей глубине сдерживаемую ярость. Келли догадывалась, что этот мужчина мог осложнить ее жизнь.

Келли отошла от него подальше, изящно наклонив голову в знак благодарности. Он вел себя необычно, и Келли не забыла бы этого, однако что-то призывало ее держать между ними дистанцию. И все же низкий мужской голос задержал ее:

— Вы не заплатите мне за помощь?