Черный Ангел

Глава 13

Диего де Торрес, казалось, уже смирился, что рабство и непосильный труд составляют часть его жизни. Все дни он проводил, почти ни с кем не разговаривая, и Мигель начал всерьез беспокоиться за брата. В душе Мигеля продолжали гнездиться жажда свободы и ненависть к поработителям. Подвернись подходящий случай, и он сумеет сбежать вместе с братом, но если Диего замкнется, погрязнув в своей апатии, то ничего не выйдет, а о том, чтобы бросить брата и сбежать одному, Мигель даже не думал.

Он винил себя в том, что не смог защитить Карлоту и спасти Диего от этой позорной новой жизни. Мигель всегда был для младшего брата своего рода телохранителем. Он следил, чтобы тот не ввязался в какие-нибудь проблемы, или же вытаскивал его из этих самых проблем, а вот теперь не мог. Мигель до одури твердил себе, что был бессилен против моргановских пиратов, но боль от этого не утихала.

Мигель не догадывался, но Диего был весьма далек от смирения. Ради брата он держал в себе свою ненависть и жажду мести, боясь, что того накажут, но рано или поздно стакан переполняется, и вода выливается через край. Постоянные унижения, наказания, презрение, полный произвол и страх, написанный на лице каждого раба… все это порождало в юноше безнадежность.

Несколько дней назад их направили на расчистку и ремонт удаленной от плантации дороги на юге острова. Они слышали разговоры надсмотрщиков, что эта дорога сберегала много времени при транспортировке товаров в порт, однако, поездки по ней были нелегким делом. В том районе не было ни полей, ни кустарниковых зарослей, как на западных участках. Вдоль берега там тянулся настоящий тропический лес.

В первые дни тамошняя работа оказалась для рабов поистине губительной. Подгоняемые плетьми своих надзирателей, они ножами прорубали просеки. Впредь, вероятно, работать будет легче, хотя Мигель был уверен, что к тому времени Колберт придумает для него с братом какую-нибудь другую работенку, чтобы загнать их до смерти. Он старался сгубить их работой и даже не скрывал этого, так же как его сын не скрывал своего пристрастия к подневольным негритянкам и мулаткам. Именно эта тяга к рабыням породила последующие события, обернувшиеся трагедией для Диего.

С самого начала дорожных работ Эдгар Колберт лично следил за каждой пядью отвоеванной у леса земли, развлекаясь тем, что время от времени цеплялся к какой-нибудь молоденькой невольнице, раздающей рабам воду и еду. Одной из таких милых темнокожих девчушек по имени Поэбе, на которую он положил глаз, едва исполнилось тринадцать. Она была рождена в неволе. Колберт купил ее несколько месяцев назад. Девчушка всегда старалась проскользнуть так, чтобы хозяин ее не заметил, но ястребиные глаза сластолюбца не отрывались от ее начавших формироваться женских округлостей. Несмотря на свой юный возраст, Поэбе была стройненькой и довольно статной, в силу чего представляла интерес для англичанина, развратного и похотливого борова. Эдгар подзывал ее, просил воды и бессовестно лапал. От таких тисканий девчушку бросало в жар, она быстро подавала воду и поспешно отходила.

Как-то уже ближе к вечеру Эдгар напился больше обычного. Он пил, не просыхая, с самого рассвета. На днях он крупно проигрался в порт-ройалском борделе, и теперь заливал свое горе. Его личные телохранители поговаривали, что сумма долга была столь значительна, что старик Колберт сдерет с сына шкуру, если ему придется его оплатить.

Одним словом, в этот злополучный вечер, Поэбе стала центром внимания младшего Колберта. Потеряв интерес к работе рабов и развалившись на валуне возле крутого обрыва, Эдгар подозвал к себе девчушку. Поэбе с готовностью подбежала к хозяину и подала воду в оловянной кружке.

— Оставь кувшин.

— Господин, — ответила девчушка, опустив глаза, — я еще должна раздать воду остальным рубщикам.

— Поставь кувшин, я сказал. — Не осмеливаясь поднять на хозяина взгляд и вся дрожа, Поэбе выполнила приказ. — Снимай рубашку.

Черные миндалевидные глаза девчушки широко раскрылись от страха. От других девушек она знала, как обращается с ними хозяин, когда увлекается какой-нибудь из них. Они рассказывали, что в постели он — чистая скотина, особенно когда пьян. Поэбе была девственницей и не могла скрывать своего отвращения, но именно это распаляло англичанина.

— Пожалуйста, хозяин, пожалуйста… — Эдгар, не спеша, встал, и его рост внушал ужас. Поэбе отступила на шаг назад, но в ответ он лишь с безжалостным равнодушием презрительно скривил рот. Неожиданно он поднял руку и с силой ударил девочку по лицу. Поэбе упала навзничь и закричала от боли.

— Делай сейчас же, что велят, грязная черномазая сучка!

Находившиеся поблизости рабы несколько секунд молча взирали на них, а потом равнодушно продолжили свое дело, ни во что не вмешиваясь. Что они могли сделать, чтобы помешать, если сами боялись стать жертвами? Если хозяин увлекся девушкой, он заполучит ее в любом случае. Любое их вмешательство лишь повлечет за собой наказание или смерть.

Вот только Диего думал иначе. Вдали от Мигеля он вместе с другими мужчинами выкорчевывал огромный пень только что срубленной пальмы. Диего видел грязные домогательства Колберта, и по его телу пробежал болезненный жар, а руки покрепче ухватили жердь, служившую ему ломом.

— Почему бы вам не оставить девушку в покое?

При этих словах даже надсмотрщики на несколько секунд перестали дышать. Эдгар потерял к девушке всякий интерес, и его бешеные глаза с яростью уставились на испанца.

— Может, ты хочешь занять ее место? — с вызывающей издевкой спросил Колберт. Тишина нарушилась, атмосфера все больше накалялась — все предвидели грядущий взрыв.

Диего терпел уже слишком долго, и в его измученной душе вспыхнул фитиль, воспламенивший порох. Под напором накопленных за все время оскорблений и унижений, Диего бросился к Колберту, замахнувшись на него жердиной. Увидев нависшую над ним угрозу, Колберт нырнул в сторону, уклоняясь от удара, и упал на землю. Сила инерции вынесла Диего на край невысокого обрыва, под которым бились о берег волны. Лежа на земле, Эдгар выхватил из кобуры пистолет, который он всегда носил с собой и выстрелил.

Звук выстрела тревожным эхом разнесся окрест, привлекая всеобщее внимание. Мигель выпрямился и посмотрел в ту сторону, откуда раздался грохот. Кровь застыла в его жилах, когда он увидел, как брат, выронив жердь, схватился руками за живот.

— Дие-е-го-о-о!!!

Диего услышал тревожно-тоскливый вопль брата, повернул голову и посмотрел на него с легкой улыбкой, словно только что обрел покой. Его смуглое, загорелое лицо выражало умиротворение. А потом, когда Мигель уже, сломя голову, мчался к нему, глаза Диего затуманились, тело дернулось, завалилось назад и полетело в пустоту. Когда Мигель подбежал к краю обрыва, тело брата уже исчезло, и единственное, что он смог разглядеть, это бьющиеся о скалы пенные волны.

Если смерть Карлоты давила на Мигеля, приводя его в ярость, то жестокое убийство младшего брата превратило его в зверя. Проворным хищником метнулся он к Колберту, и его цепкие пальцы, как когти, впились в шею англичанина, намертво обхватив ее. Мигель ничего не слышал, кроме бешеного стука крови в висках и внутреннего голоса, твердившего: «Убей, убей его, убей!..»

Даже удары ружейных прикладов не могли оторвать Мигеля от горла Эдгара, который уже начинал задыхаться и синеть. Он размахивал руками, силясь ослабить крепкую хватку испанца и освободиться. Град ударов все же смирил Мигеля, для которого не существовало физической боли; его боль была иной — яростная и ужасающая, она разрывала душу.

— Свяжите его! — прорычал Эдгар, стараясь отдышаться и массируя себе шею. — Свяжите этого ублюдка!

Мигеля подняли, заломили руки за спину и крепко связали запястья. Он дрался, как сумасшедший, отбиваясь ногами и матерясь, но вмиг осмелевший теперь Эдгар ударил его кулаком в живот, и Мигель, открыв от боли рот, рухнул на колени. Он чувствовал, как его бьют по ребрам, а взгляд затуманивается под градом ударов по измученному телу. Прежде чем окончательно потерять сознание, Мигель услышал:

— Ах ты, сукин сын! Ты мне дорого за это заплатишь, проклятый испанец!

Колберт приказал рабам прекратить работу и садиться в телегу, чтобы вернуться в поместье. Те послушно выполнили приказ, отлично зная, что будет потом, и сокрушаясь об участи, постигшей испанца. Все были уверены, что Эдгар Колберт повесит этого парня.

Однако намерения молодого хозяина были вовсе не такими. Ему было недостаточно просто вздернуть этого дьявола с изумрудно-зелеными глазами на веревке. Ничего подобного! Ему нужно было получить с лихвой — сначала заставить Мигеля выть и просить пощады, и только потом повесить с позволения отца… или без него.

Келли собиралась на ежедневную верховую прогулку. Ее удивило, что часть рабов вернулась домой раньше времени. Это было очень необычно, и девушка решила повременить с прогулкой.

Телега с теснившимися на ней людьми остановилась на площадке. Увидев слезающих с нее рабов, Келли натянула поводья Каприза и направилась к ним. Двое из рабов стаскивали с телеги третьего, находившегося в ужасном состоянии. Как только его отпустили, он упал на колени, а потом повалился ничком. Келли застонала, узнав в нем испанца; сердце девушки едва билось. Он с трудом удерживал сознание, и Келли поняла, что его зверски избили. Ни дядя, ни Эдгар не отличались состраданием к своим рабам, но они старались не слишком портить то, что называли товаром, ведь, в конечном счете, это были деньги. Однако они почему-то издевались над Мигелем. С тревогой в сердце Келли подъехала к одному из надсмотрщиков, между тем как кузен направил коня к дому. Отупевший от пьянства, с красными прожилками на щеках, выделявшимися больше обычного, Эдгар даже не заметил ее.

— Что случилось?

Тот тип, к которому подъехала Келли, снял сомбреро и почтительно наклонил голову.

— Он пытался убить хозяина.

Глаза Келли едва не вылезли из орбит. Он что, совсем свихнулся? Келли запаниковала, потому что очень хорошо знала брата, и понимала, что все это могло закончиться трагедией. Не решаясь приближаться к раненому, она попыталась издали определить его состояние, и столкнулась с парой глаз, излучающих ненависть. Губы Мигеля кривились, выражая безграничное презрение. Девушка размышляла, как избежать неминуемого. Она спешилась и протянула поводья одному из негров, велев ему отвести лошадь обратно в конюшню.

Испанец, упрямый, как всегда, попытался встать на ноги, морщась от боли. Келли шагнула к нему, но надсмотрщик преградил ей путь.

— Сеньорита Келли, я бы на вашем месте не вмешивался. Ваш брат очень зол и способен на все, — предостерег он.

В эту минуту безумство Эдгара не имело для Келли ни малейшего значения. Глядя на бледного, избитого Мигеля с окровавленными губами, синяками на скуле и заплывшим, едва приоткрытым правым глазом, она чувствовала себя так, будто ей в грудь всадили нож. Возможно, ему отбили все нутро, потому что дышал он открытым ртом и с большим трудом. Келли негодовала на своих порочных и жестоких родственников, но к ее раздражению примешивалась жалость к пленнику.

— Отойди! — властно прошипела она надсмотрщику. Тот пребывал в нерешительности. Со времени приезда в «Подающую надежды», девушка часто вмешивалась в его работу, заступаясь за это отребье, работающее в полях, но она была племянницей хозяина, и ему приходилось подчиняться, выполняя ее приказы. Вот и на этот раз он предусмотрительно отступил в сторону, но девушке не удалось шагнуть вперед, потому что она услышала грозный окрик, раздавшийся за спиной и приковавший ее к земле.

— Привяжите его к столбу!

Келли обернулась — к ней подходил ее кузен с кожаным кнутом в руке. Келли угадала намерения Колберта. До них долетели стоны Мигеля, которого волокли к столбу. Сглотнув, девушка попыталась встать перед братом, но Эдгар грубо оттолкнул ее, так что она едва не упала. От ярости он сошел с ума и теперь сгорал от безудержной жажды реванша, и Келли не на шутку испугалась за жизнь испанца.

— Что ты собираешься делать?

Эдгар, казалось, только теперь обратил внимание на сестру. Он внимательно посмотрел на нее и скривился, поудобнее перехватив пальцами кнутовище. Он не мог притворяться и скрывать свое бешенство. Его ноздри раздувались так, словно ему было трудно дышать, и он искал воздух.

— Отойди, Келли, и держись в стороне, — угрожающе приказал он.

Надсмотрищики уже привязывали Мигеля к столбу. Глаза девушки беспокойно перебегали с садисткого лица Эдгара к пленнику. Ее сердце бешено заколотилось; в ней вспыхнул дух бунтарства и изгнал страх, вызванный звериной свирепостью брата. Келли, не отрываясь, смотрела на Мигеля. В унизительной позе, привязанный за руки и за ноги к столбу, он казался ей сейчас беззащитней, чем когда бы то ни было. Но и высокомернее тоже. Она видела его сжатые кулаки, напрягшееся тело и лихорадочный взгляд, устремленный на Эдгара. Келли трясло от властного порыва подбежать к нему.

Брат запрыгнул на помост, где находился пленник. Колберт буквально дрожал от еле сдерживаемой ярости. Без всякого предупреждения, он нанес первый удар, и тело Мигеля непроизвольно дернулось от полоснувшего по спине ременного кнута.

В толпе напуганных хозяйской дикостью рабов, наблюдавших за истязанием, раздавалось приглушенное невнятное бормотание. Келли до крови искусала себе губы. Из ее груди вырвался тоскливый стон, и она снова бросилась к брату, чтобы остановить второй удар кнута.

— Ради бога, Эдгар!.. — взмолилась она. — Не делай…

Грубый толчок заставил ее отступить, и Келли упала на колени. Тут же два раба помогли ей подняться, но брань брата парализовала ее.

— Я разорву на части этого скота! — пролаял он. — И когда покончу с ним, он даже на корм зверям не подойдет… Так что предупреждаю, Келли… Прочь с моей дороги!

При новом щелчке кнута Келли снова вздрогнула. На спине испанца появилась еще одна алая полоса. Удар заставил Мигеля скользнуть по деревянному столбу, к которому он был привязан. Келли больше не думала об этом. В голове вилась всего одна мысль, ставшая целью — остановить это безумие. Она бросилась к ближайшему надсмотрщику, выхватила у него пистолет и сжала его обеими руками. Упиваясь зрелищем наказания, мужчина не сразу это понял. Он попытался, было, отнять оружие, но Келли решительно прицелилась прямо в его напрягшееся тело:

— Стой или я тебя убью! — выкрикнула она, и тот предусмотрительно попятился назад, обмениваясь понимающими взглядами с Эдгаром, снова переключившим свое внимание на Келли. С бьющимся где-то в горле сердцем, Келли бросала брату вызов, а пистолет дрожал в ее руках. Девушка посильнее сжала оружие, боясь, чтобы оно не выскользнуло из рук, и пошла к ненавистному родственнику, к которому всей своей душой питала отвращение.

— Отойди от него!

Колберт оцепенел. Эта сучка перед всеми рабами осмелилась бросить вызов его власти? Неужели она сделала это на самом деле?

— Ты сама не понимаешь, во что лезешь, Келли, — сплюнул Колберт, не выпуская кнута из рук.

— А ты не понимаешь, чем рискуешь. Я ведь могу прострелить тебе голову! — ответила она, стараясь казаться твердой, хотя и боялась. — Отойди от него, Эдгар, или я за себя не отвечаю!

Этого короткого спора хватило, чтобы надсмотрщик бросился к Келли и после недолгой борьбы вернул себе пистолет. Келли поносила его самыми ужасными словами, какие только знала, но она была разоружена. Брат без всякого сострадания скорчил Келли веселую рожу, которая лишь сильнее огорчила ее.

Потеряв всякий интерес к Келли, Эдгар с еще большим ожесточением принялся за порку. Его мало заботило, что Келли была свидетельницей наказания. Как говорится, оно и к лучшему, потому что если эта шлюшка питает к испанцу какие-то чувства, как ему показалось, то когда он покончит с этим ублюдком, сестрица увидит, что от него ничего не осталось, кроме куска мяса, висящего на дереве.

Девушка начинала сходить с ума, и в отчаянии бросилась к дому, сдерживая рыдания и чувство вины. Ей было отвратительно сознавать, что в ее жилах течет та же кровь, что и у этого лютого извращенца. Она истово молилась, чтобы испанцу удалось избежать верной смерти.