Детонепробиваемая

Глава 18

У Джесс трехдневная задержка, и она разрывается между паникой и ликованием. Я знаю всё о «страхах» Джесс забеременеть. Со времени нашего знакомства ложные тревоги случались, наверное, раз сто. На самом деле, первый наш разговор состоялся в туалете общежития для первокурсников как раз по этому поводу. Джесс вышла из кабинки, потрясла кулаком и объявила: «У меня месячные!» Я засмеялась и стала её поздравлять, будучи в восторге от девушки, которая не постеснялась быть такой откровенной с фактически незнакомым человеком.

С того инцидента в Принстоне Джесс в основном сидит на таблетках, но частенько забывает их принимать. Бывает, посмотрит на пачку противозачаточных, заметит, что последнее по очереди белое драже в упаковке помечено «воскресенье», и воскликнет: «Чёрт! Что сегодня? Уже среда?» В таком случае она обычно заглатывает три пилюли за раз. Всё время твержу ей: «Принимай таблетки в одно и то же время каждый день. Положи их рядом с зубной щёткой. Прилепи напоминалку на зеркале».

Но она так не делает. И не будет. Вместо этого Джесс носит таблетки в сумочке и забывает их перекладывать, когда берёт другую. А бывают случаи, когда она вообще не получает рецепт. Или, по её словам, «устраивает перерывчик».

Похоже, что подсознательно, а может, даже осознанно, Джесс любит эту панику. Больше никак нельзя объяснить, почему такая умная женщина ведёт себя столь бездумно. Не исключено, ее окрыляют наши разговоры о том, что она (мы) будет (будем) делать, если вдруг окажется, что она беременна по-настоящему. Рожать? Отправляться на аборт? Рожать и отдавать на усыновление? Ответ меняется в зависимости от парня, жизненного периода и направления ветра.

Хотя, не могу не признать, в этот раз всё выглядит по-другому. В этот раз Джесс на самом деле хочет ребёнка. Или, может быть, просто хочет заполучить Трея. Она продолжает уклоняться от чистосердечного признания, но все факты указывают на умышленную попытку забеременеть. Джесс, видимо, «забыла» сказать любовнику, что не продлила рецепт на пилюли. И она «почти уверена», что занималась сексом с Треем на пятнадцатый день цикла, который у неё составляет двадцать девять дней.

Наверняка Джесс верит: в случае беременности Трей переметнется к ней. Я же, со своей стороны, убеждена, что он никуда не собирается. Трей не уйдёт от жены и даже ничего ей не расскажет. В самом деле, зная «везение» Джесс (хотя не годится использовать слово «везение», когда речь о такой саморазрушительной личности), вполне может оказаться, что жена Трея тоже беременна. Воображение рисует двух малышей, которые родятся в один месяц. Может, даже в один день. Дети вырастут в разных местах, не зная друг о друге. Или по крайней мере законный сын Трея ничего не будет знать о внебрачной дочери отца. Скорее всего, Джесс расскажет дочери всю правду в подходящем возрасте (о котором мы будем спорить годами). Потом два отпрыска поступят в один и тот же колледж и встретятся в классе композиции на первом курсе. Сын Трея влюбится в свою единокровную сестру, и тогда ей придется поведать ему всю правду об их общем отце.

Такой поворот совсем меня не удивит. Меня вообще ничего не удивляет, если дело касается Джесс.

Вечером третьего дня задержки Джесс мы идём в суши-бар «Куа» на Второй авеню рядом с её квартирой, несмотря на то, что это пятница и мы обе планировали отправиться на разные вечеринки. Я слишком устала, а Джесс говорит, что неинтересно ходить на тусовки, если не можешь там выпить.

– Да ладно, Джесс. Ты правда думаешь, что беременна? – спрашиваю я, разламывая палочки для еды.

Джесс на одном дыхании выпаливает симптомы. Она уверяет, что утомляется и опухает. Что её груди наливаются и болят. Говорит, что просто чувствует. Просто знает.

Я смотрю на неё, думая, что всё это уже слышала. Упорствую:

– Во-первых, тебе хорошо известно, что все это также и предменструальные симптомы. Во-вторых, ты ипохондрик, которая хочет забеременеть. Ты надумываешь.

– Я не ипохондрик, – возмущается Джесс.

– Не-а, ипохондрик, – не уступаю я. – Как насчёт того случая, когда мы пошли в поход и ты «просто знала», что у тебя болезнь Лайма? Ты тогда еще присоединилась к интернет-группе поддержки жертв укусов клещей!

– Ага, помню. У меня были все симптомы, – кивает она. – Странные ощущения.

– Ты думала, что у тебя были все симптомы.

Джесс промакивает губы салфеткой и замечает:

– Ну, а сейчас я думаю, что после ужина нам надо купить тест.

Вздыхаю и спрашиваю:

– Ты считала, сколько денег уже потратила на эти тесты?

– Говорю же тебе: в этот раз всё по-другому.

– Хорошо, – не спорю я. – Так просвети меня: что ты будешь делать, если всё же беременна, а Трей не уйдёт от жены?

– Уйдёт.

– А если нет?

– Всё равно у меня будет ребёнок, – настаивает она, окуная крабовый ролл «Калифорния» в соевый соус. Джесс уже объявила, что отказывается от сырой рыбы. На всякий случай. – Я просто стану матерью-одиночкой, как и многие другие.

– И будешь продолжать пахать полный рабочий день?

– Конечно. Я люблю свою работу.

– Значит, наймёшь няню?

– Или двух, – говорит подруга.

Я почти произношу вслух: «Зачем тогда вообще рожать?», но что-то меня останавливает. Что-то подсказывает: последнее, что мне стоит делать – это осуждать решение другой женщины стать матерью.

По дороге домой Джесс ныряет в магазинчик на углу и покупает тест на беременность. Она внимательно изучает обратную сторону упаковки и сообщает, что подождёт до утра – тогда результаты будут точнее. Я скептически смотрю на неё, зная, что подруга в буквальном смысле не дотерпит и непременно сделает тест уже вечером. На самом деле, по моим прогнозам, результат будет получен в течение часа или двух после возвращения домой.

Начинаю думать, что, возможно, ошиблась, когда слушаю, как Джесс болтает по телефону на инвестиционно-банковском жаргоне. Что-то об учётных ставках и коэффициентах выхода. Джесс с таким же успехом могла бы лопотать и по-португальски – из ее скороговорки я не понимаю ни слова. Потом слышу, как она отчеканивает:

– Послушайте, Шредер. Это же не ракетостроение! Если хотите заниматься сложным умственным трудом, переходите в НАСА. Сейчас же. А если хотите сохранить работу, просто сделайте презентацию к завтрашнему утру и принесите мне. И, чёрт возьми, наберите текст большим шрифтом, чтобы эти старперы из совета директоров смогли его прочитать!

Улыбаюсь и говорю себе, что Джесс никак не может быть беременной. Даже несмотря на ее желание завести ребёнка, не могу себе такого представить. По крайней мере не сейчас.

Но через несколько минут Джесс врывается в комнату с пластмассовой палочкой в руке. Я сажусь на кровать, пытаясь восстановить дыхание.

– Посмотри. Полоска, – говорит она и дрожащими руками вручает мне тест.

– Так ты беременна? – спрашиваю я, всё ещё не в силах признать то, что вижу.

– У меня будет ребёнок, – говорит Джесс со слезами на глазах. Слезами счастья… такими, что проливают, стоя на олимпийском пьедестале и бормоча слова гимна.

– Вау! – восклицаю я, сидя на краешке кровати. – Не могу поверить.

– Я тоже, – шепчет Джесс.

– Ты уже позвонила Трею?

– Ага. Он не ответил.

– Оставила сообщение?

– Угу. Сказала, что это очень важно. – Её голос сорвался.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.

– Испуганной, – отвечает Джесс. – Ошеломлённой… Но счастливой. Да, счастливой.

Я обнимаю её и шепчу поздравления. Немного погодя мы разъединяемся и смотрим друг на друга, потом – на палочку, потом – опять друг на друга.

– Что думаешь? – выдыхает подруга после минутной паузы.

Качаю головой в каком-то непонятном, сумасшедшем смятении чувств. Больше всего я боюсь за нее. Знаю, как Джесс надеется, как сильно хочет, чтобы с Треем всё сложилось хорошо, и какое ее ждет опустошение, когда в ближайшие девять месяцев реальность разрушит ее чаяния. А еще не могу не сердиться на Джесс за то, что она это сделала ради себя, что именно таким образом становится матерью. Осуждаю её за неправильные решения и не могу не прикидывать, как ее непродуманные шаги повлияют на меня и на мою жизнь. Я не хотела ребёнка с Беном, своим мужем, и, уж конечно, не хочу делить бремя родительства с подругой. Но какой бы ужасной эгоисткой я была, если бы самоустранилась, когда Джесс беременна и нуждается во мне? Какой бы ужасной я была, если бы отказала ей в помощи в такой критический момент?

И ещё одно чувство, похороненное под очевидной реакцией, – странное покалывание уже с другой стороны. Беспокойство, что если я отступлю и отделюсь от Джесс и её ребёнка, то буду оттеснена на второй план. Пропущу что-то необыкновенное. Что жизнь подруги станет гораздо насыщеннее моей. Я почти ей завидую. И это полный бред, потому что, разумеется, я не хочу ребёнка. Не хочу.

Начинаю мучить себя вопросом, каким задаюсь всегда, испытывая подобные необъяснимые неконтролируемые эмоции: это вообще нормально – такое чувствовать? А другие тоже тоскуют о том, чего сами вообще не хотят? Надеюсь, ответ положительный, потому что меня успокаивает допущение, что я не одна такая. Что есть еще люди, чувства которых столь же нелогичны. Да, может, я немного не в себе, но всё ещё вполне нормальная.

Джесс разваливается на моей кровати, уставившись в потолок, а я с трудом изобретаю подходящее оправдание, которое придаст смысл моим противоречивым эмоциям. Мыслями возвращаюсь к своей первой любви, к Чарли, с которым изредка сталкиваюсь, приезжая в Хантингтон. Сейчас он работает пожарным в нашем родном городке, и это значит, что он проводит будни, спасая бродячих кошек и собак и ведя уроки противопожарной безопасности в младших классах нашей родной школы. Выходные просиживает перед телевизором в компании школьных приятелей, следя за играми «Джетс», непрерывно курит облегченный «Кэмел» и резвится во дворе с четырьмя своими детьми. Бьюсь об заклад, что у Чарли нет заграничного паспорта и после окончания школы он не прочитал ни одной книги. Короче, его теперешняя жизнь совсем не похожа на мою, так что я никогда не была бы довольна, останься я с Чарли. Но при встрече с ним я все равно ещё ощущаю крошечный укол тоски, вспоминая, каково это – в шестнадцать лет выходить из кинотеатра в тёплую летнюю ночь, садиться в машину своего парня и целоваться с ним взасос, слушая песни о любви на кассете. Но я совсем не путаю те подростковые чувства с реальным желанием быть рядом с Чарли.

И ребенка я точно так же не хочу, но всё равно испытываю это тоскливое покалывание внутри. Почти незаметное, но из-за него я всё-таки выпаливаю:

– Если бы я оказалась в такой ситуации…

Джесс вытаращивает глаза и медленно называет меня по имени, словно задавая вопрос.

– Что? – невинно откликаюсь я.

– Так ты передумала?

– Насчёт чего?

– Насчёт Бена? Рождения ребёнка? Насчет ребёнка от Бена? – Джесс кажется одновременно обеспокоенной, подозрительной и обнадеженной.

– Нет, – решительно отвечаю я. – Не смеши. Никаких переоценок ценностей.

– Ну, наверное, это и к лучшему, – медленно говорит Джесс. – Потому что если бы ты передумала, твоя жизнь оказалась бы в десять раз более глубокой заднице, чем моя прямо сейчас.

Смотрю на подругу и убежденно повторяю:

– Никаких переоценок ценностей.

* * * * *

Следующим утром я лежу в постели и раз в пятидесятый перечитываю «Грозовой перевал». Это моя самая любимая книга. Кажется, я люблю её еще больше сейчас, когда мои собственные отношения разорваны. В некотором извращённом роде я даже наслаждаюсь, чувствуя себя такой же страдалицей, как Кэти из-за Хитклифа.

Нахожу любимые строчки и зачитываю себе вслух: «Моя большая дума в жизни – он, и только он. Если всё прочее сгинет, а он останется – я ещё не исчезну из бытия; если же все прочее останется, но не станет его, вселенная для меня обратится в нечто огромное и чужое, и я уже не буду больше ее частью... Он всегда, всегда в моих мыслях: не как радость и не как некто, за кого я радуюсь больше, чем за самое себя, – а как всё моё существо».

Вздыхаю и переворачиваю страницы, отыскивая ещё один отрывок: «Когда и бедствия, и унижения, и смерть – всё, что могут послать Бог и дьявол, – ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твоё сердце – его разбила ты; и, разбив его, разбила и моё».

После, взбудораженная очистительными мелодраматическими муками страсти и отчаяния, вспоминаю, как в самом начале наших отношений Бен по моему настоянию прочёл эту книгу. И перелистнув последнюю страницу, он сказал: «Ну… Этот Хитклиф – прикольный парень, а?» Я улыбаюсь, припоминая, как тогда смеялась.

И в этот момент звонит мобильный. Неразумно жду, что это Бен, но, глянув на экран телефона, убеждаюсь, что меня тревожит всего лишь Дафна. Наверное, хочет справиться, как дела.

Отвечаю, и она спрашивает, что нового. До этой секунды я и не задумывалась, как будет плохо, если сестра узнает правду о Джесс. Иду по пути наименьшего сопротивления и говорю, что никаких особых новостей нет. Джесс и сама может про себя рассказать. А я не собираюсь, пока меня не припрут к стенке.

– А что у тебя? – перевожу я стрелку.

– О, новостей не так уж много, – отвечает Дафна.

– Пришли результаты Тони? – спрашиваю я.

– Ага, – говорит она. – Пришли.

– И?

– У него всё в порядке. Никаких отклонений, – сообщает Дафна странно высоким и счастливым голосом. Меня осеняет догадка, что, может быть, она беременна, но не осмеливаюсь спросить в лоб.

– А что ещё?

– Хм, ну, сама понимаешь, начало нового учебного года. Работаю над новыми досками объявлений и всем таким прочим.

– Хорошо, – говорю я. – У тебя замечательно получаются доски объявлений.

– Ой, спасибо, Клаудия, – отвечает Дафна. После долгой паузы она спрашивает: – Так что, сестренка, сможешь приехать к нам завтра на ужин около семи? Хочу приготовить для тебя мою фирменную лазанью.

– Маура приедет? – уточняю я.

– Нет.

– Мама или папа?

– Нет. Только ты. Думаю, будет весело! – восклицает Дафна.

– Конечно, Даф, – соглашаюсь я, сделав заключение, что, вероятно, она не беременна. Будь так, сестра, скорее всего, пригласила бы нас всех. Но, судя по тому, как идёт моя жизнь, я уверена, что разговоров о детях не избежать.

На следующий вечер сажусь в поезд до Хантингтона. Сходя с платформы, вижу Дафну, машущую из ярко-жёлтого «мини-купера». Иду навстречу и замечаю в выражении её лица что-то неестественное и нарочитое. Как у начинающей актрисы, изображающей счастье.

Когда я сажусь в машину и говорю: «Привет, Даф!», то и в своём псевдожизнерадостном голосе распознаю нотку фальши. Осознаю, что чертовски сложно держаться нормально, когда собеседница ведёт себя странно.

Мы немного болтаем о ее учениках, пока едем к дому. Сестра также рассказывает в чрезмерно пылких выражениях, как обожает роман Эми Дикерсон. Сообщает, что даже выбрала эту книгу для своего книжного клуба, хотя обычно они обсуждают незатейливые любовные истории.

– Девочкам она понравится, – говорит Даф. – Эта книга подстегивает мысли.

Бросаю взгляд на Дафну и отмечаю, что, на моей памяти, она впервые в жизни сказала, будто ее мысли что-то подстегивает. Сестру нельзя назвать тупицей, но самоанализом она не занимается.

Подъехав к дому, Дафна нажимает кнопку, открывающую дверь гаража. Вижу, что там уже припаркован чёрный минивэн Тони, и мысленно исключаю семейные неурядицы. По крайней мере необратимые. Опять же, странно приподнятый настрой сестры не вяжется с угрозой развода. Что-то тут другое.

– Снова дома, снова дома, тра-ля-ля! – с нервным смешком выпаливает Дафна. Именно так всегда говорит папа, когда заезжает в гараж. Дафна переняла привычку. Может, я бы тоже собезьянничала, будь у меня гараж.

Прохожу за сестрой на кухню, приветствую Анну и Гэри – тявкающих йоркширских терьеров – и обвожу взглядом множество пирожков с крабом на базе английских булочек, обжаренных во фритюре. Дафна не затейливая кулинарка, но она отлично владеет основами. Тони сидит за стойкой и смотрит бейсбольный матч, но, заметив нас, встаёт, подходит ко мне и целует в щёку.

– Чертовски рад тебя видеть, Клаудия! – восклицает он столь же неестественно, как и его жена.

– Я тоже рада тебя видеть, Тони, – отвечаю я.

Дафна делает звук телевизора потише и сладко произносит:

– Дорогой, ты не мог бы включить музыку?

Тони выполняет просьбу, а я говорю:

– Вау, Даф. Пирожки с крабом. Что за особый случай?

Она делает невинные глаза.

– Никакого особого случая. Мы просто решили пригласить тебя на ужин – вот и всё. Правда, Тони?

– Угу, – бормочет он. – Точно.

Я усмехаюсь:

– Угу.

– Что? – невинно спрашивает Дафна.

Смеюсь:

– Здесь явно что-то происходит.

Дафна и Тони обмениваются взглядами.

– Хочешь бокал вина? – предлагает Дафна. – Есть и белое, и красное.

– Надо же. А что у вас еще в холодильнике. Шоколадный мусс на десерт?

– Как ты догадалась? – вытаращивается на меня сестра.

– Потому что знаю: ты в курсе, что я люблю шоколадный мусс. Давай, Даф, просто скажи, в чем тут дело. Хочешь занять у меня денег? – Сразу же сожалею о своей шутке. Сестра никогда не просила у меня в долг, хотя они с Тони частенько затягивают пояса, и, может, сейчас им нужны средства на лечение бесплодия. На всякий случай добавляю: – Теперь, когда я одна, тратить зарплату особо не на что.

Тони смеётся:

– Ух ты, пожалуй, наличность мне бы пригодилась. У тебя там лишние пять штук не завалялись? Хочу новые клюшки для гольфа. Или мотоцикл, – добавляет он, становясь в позу байкера.

– Ты не станешь покупать мотоцикл! Они слишком опасны, – восклицает Дафна, на секунду становясь самой собой. Потом она переключается на меня: – Не говори глупостей. Нам не нужны деньги. Но всё равно спасибо за предложение. Ты очень щедрая и заботливая сестра!

Смеюсь и, коверкая слова на деревенский манер, произношу:

– Да ладно, трепаться-то. Слушайте сюда, миссис, я хочу свою сеструху обратно. Что вы такое сделали с моей сестренкой?

Дафна отвечает с коронной интонацией безупречной роботизированной степфордской жены:

– Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь.

Потом поворачивается, вытирает руки о передник и берет штопор, который много лет назад подарил Тони Бен, когда мы впервые попробовали сыграть в «Секретного Санту»[8]. В голове не укладывается, что штопор пробыл в нашей семье дольше Бена. Устраиваюсь за стойкой рядом с Тони и кладу себе пирожок. Само совершенство.

– Ладно, – перенимаю я выговор сестры. – Давай по-твоему. Мне очень лестно, что со мной обращаются, как со знаменитостью. Эти крабовые пирожки божественны.

Дафна медленно наливает три бокала красного вина, и когда наконец поворачивается, по её лицу текут слёзы.

Прежде чем я успеваю спросить, в чём дело, она говорит:

– Мы не хотим твоих денег, Клаудия. Но хотим от тебя кое-что другое.

Разом проглатываю кусок пирожка и чувствую тревогу. По какой-то безумной причине на ум приходит, что Дафне нужна почка. Конечно, я отдам ей свою.

– Ты больна? – спрашиваю я, от страха чувствуя слабость. Мысль о том, что одна из моих сестёр умрёт молодой, слишком ужасна.

– Нет, – хрипло отвечает Дафна. – Я не больна, но мои яйцеклетки…

– Твои яйцеклетки? – переспрашиваю я, хотя точно расслышала ее слова и уже знаю, о чём будет просьба. Смотрю на зятя. Он тоже взволнован и кладёт свою ладонь на руку жены.

– Я проверялась на прошлой неделе, и доктор сказал, что мои яйцеклетки немного не в порядке, – всхлипывая, бормочет сестра. – Чёрт, они… ну, совсем безнадёжны.

– Даф, мне так жаль, – встаю я, чтобы обнять её.

Дафна знаком велит мне замолчать и продолжает:

– Вот мы с Тони и подумали, а вдруг ты согласишься дать нам одну из своих.