Драгоценный враг

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

ШЕРИДАН

Я нахожу маму за кухонным столом рядом со стопкой почты. На подъездной дорожке нет машины скорой помощи. Машины отца нет. Ничего из этого не кричит о срочном кризисе.

— Я не понимаю, — говорю я. — Ты сказала, что была срочная ситуация?

У нее перехватывает дыхание. Какое-то тревожное, затаившие дыхание. А ее глаза налились кровью и опухли. Она плакала.

— Присаживайся, Шеридан, — говорит мама хриплым голосом.

Я сажусь на стул рядом с ней, руки дрожат, потому что я никогда не видела ее такой спокойной и одновременно такой расстроенной.

— Мы получили по почте счет от «Центуриона», — мама придвигает его ко мне. — Что мне показалось странным, потому что ты сказала, что мы получаем какой-то грант. Признаюсь, это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой, но я доверяла тебе. Верила тебе. В любом случае, это был всего лишь стандартный счет, показывающий, что плата за этот месяц уже поступила… но я уже собиралась выбросить его в мусорную корзину, когда увидела вот это.

Она указывает на имя внизу.

— Шеридан, почему здесь указан Август Монро как наш плательщик?

Я тяжело вздыхаю, но прежде чем успеваю произнести какую-то ерундовую отговорку, задняя дверь распахивается, и входит отец с охапкой продуктов. Его взгляд проходит между нами, и он задерживается в дверном проеме, как будто боится ступить на минное поле.

— Что… происходит? — спрашивает папа.

— Очевидно, некто Монро оплачивает услуги моей сиделки, — говорит ему мама, хотя ее внимание приковано ко мне.

Папа кладет продукты на столешницу, оставляя их, чтобы самому осмотреть улики.

— Я не могла дозвониться до Адрианы, — говорит мама. — Поэтому позвонила ее маме. Она сказала, что тебя там не было, что они были в Чикаго на девичнике в эти выходные. На самом деле, она сказала мне, что не видела тебя несколько недель.

— Шеридан, это правда? — спрашивает папа, как будто у него есть хоть какое-то право уличить меня во лжи.

Мой желудок сжимается. Впервые в жизни два разочарованных взгляда приковывают меня к земле. Я больше не зеница их ока, я — ливень, испортивший их прекрасный пикник.

— Я так и знала, — говорит мама. — То, как ты ходишь здесь со звездами в глазах, наносишь дополнительный слой блеска для губ, завиваешь волосы. Я догадывалась, что ты влюблена в какого-то парня, но никогда за миллион лет не подумала, что это будет Монро.

Отвращение окрашивает ее тон.

Отец снова изучает заявление, зажав рот рукой.

— Шеридан, что ты наделала? Почему он платит за это? В какую переделку ты нас втянула? Он шантажирует тебя? У него есть что-то, что он…

— Нет, — говорю я.

— Тогда объясни это, — мама поднимается со стула, но тут же падает обратно.

— Ты накручиваешь себя, — говорит ей папа. — Пожалуйста, постарайся сохранять спокойствие. Шеридан нам все расскажет, а потом мы во всем разберемся.

Я беру для мамы стакан воды и одну из ее «успокоительных» таблеток и кладу их перед ней. Если она так реагирует сейчас, что будет, когда мама узнает правду? Что я люблю его? Что я хочу быть с ним?

— Я звоню доктору Смитсону, — говорит папа. — Я думаю, у нее опять приступ. Ты останешься здесь с ней.

Я кладу руку ей на плечо.

— Все не так плохо, как ты думаешь, мама. Клянусь.

Ее глаза затуманиваются, становятся расфокусированными.

— Доктор хочет, чтобы она приехала, — говорит папа, когда возвращается из соседней комнаты. — Немедленно.

Мы помогаем маме сесть в машину и едем в тишине, не произнося ни единого слова за всю поездку. Зная моего отца, он готовит свою лекцию в голове, приберегая ее для того момента, когда мы останемся одни и это не услышит мама. Мы не можем рисковать, расстраивая ее еще больше.

Отец может разочароваться во мне, но мама может умереть от разрыва сердца.

Я должна покончить с Августом.

Должна принять раз и навсегда, что я могу любить его, но никогда не смогу быть с ним.