Жасминовые сестры

11

Когда я сбежала из Гамбурга, мне крупно повезло, что никто не остановил меня и ни у кого не возникло никаких подозрений. И тем не менее мне было очень плохо от страха, даже тогда, когда я в конце концов села на поезд, ехавший в Берлин. Я боялась, что кто-нибудь меня узнает, но, к счастью, видела в вагоне только незнакомые и в основном очень усталые лица.

После того как Гамбург остался позади, у меня на душе стало немного спокойнее. Мои конечности и веки отяжелели, и, хотя в вагоне было не особенно удобно и тепло, меня охватило такое приятное чувство, что в конце концов я погрузилась в глубокий сон без сновидений.

— Эй, фрейлейн, не хотите выйти? — раздался чей-то голос.

На мужчине, который тряс меня за плечо, была фуражка проводника. Вид у него был сердитый. Лишь теперь до меня дошло, что поезд находится на конечной станции. Проводник, очевидно, обходил вагоны, чтобы проверить, все ли пассажиры вышли. Я быстро поднялась, извинилась и поблагодарила проводника, после чего покинула вагон.

Перрон был окутан паром, который выпускали паровозы. Молодые мужчины толкали тележки с багажом к вагонам, стоящим на противоположном пути, в то время как другие помогали своим спутницам заходить в вагоны.

Таким образом, Берлин с первого взгляда производил такое же впечатление, как и Гамбург. Между тем, выйдя с вокзала Лертер Банхоф, я заметила, что пахнет здесь иначе. Тут не было морского бриза, который можно было почувствовать в «Красном доме» даже через окна. Зато очень сильно воняло дымом, который поднимался из многочисленных труб в серое небо.

Поскольку вначале я не знала, куда мне идти, я нашла неподалеку от вокзала скамейку и, сев на нее, посчитала деньги, которые остались у меня после покупки железнодорожного билета. Стоимость немецких денег, их настоящая цена всегда была для меня загадкой. Ариана рассказывала мне, что цифры на купюрах еще год назад были настолько большими, что можно было сойти с ума, однако с введением новых денег они стали меньше. Сколько же здесь стоит еда, а сколько — одежда? Во время пребывания в «Красном доме» я ничего себе сама не покупала и даже не знала, где что можно купить. И вообще, были ли здесь уличные торговцы?

На улицах огромного города я чувствовала себя ужасно одинокой. Все было таким огромным и, казалось, прямо на глазах становилось еще больше. Некоторые здания были намного выше, чем дома tây в Сайгоне.

Поскольку мой желудок за это время уже начал урчать, я осмотрелась по сторонам, ища лавку, где можно было бы купить какую-нибудь еду. Здесь, похоже, совсем не было уличных кухонь, зато имелись забегаловки, которые, впрочем, в этот час были закрыты. Прошло некоторое время, и до моих ноздрей донесся сладкий аромат. Он исходил от булочной. На продавщице был белый, украшенный рюшами фартук. Когда я к ней зашла, она посмотрела на меня с таким же удивлением, как и я на нее.

— Чего изволите? — спросила она.

Я все никак не могла определиться. Когда я показала пальцем на круглую лепешку, глазированную сахаром, позади меня уже образовалась очередь из покупателей. Некоторые из них разговаривали между собой так громко и грубо, что я невольно вспомнила бандитов Хансена. Я быстро расплатилась одной из купюр, получила сдачу — целую кучу монет — и вышла из магазина с бумажным пакетом в руке.

Мое сердце билось часто-часто. Я свернула за угол ближайшего дома и оглянулась назад, на лавку пекаря. Немного погодя оттуда вышли мужчины, громко разговаривавшие между собой. На них были кепки, как у грузчиков, и грубые куртки. Наверное, это были рабочие.

«Совершенно невозможно, чтобы здесь были люди Хансена, — сказала я себе. — Тут они меня не найдут, этот город очень большой. К тому же они, скорее всего, думают, будто я уплыла на одном из кораблей к себе на родину. Они будут искать меня в порту, но не здесь».

Прошло довольно много времени, прежде чем я смогла убедить себя в том, что мне не угрожает никакая опасность. Конечно, в Берлине тоже были бордели, но я никогда в них не окажусь.

И вообще, мужчины… В тот момент я поклялась себе, что никогда больше не допущу, чтобы хоть один из них прикасался ко мне так, как это делали посетители «Красного дома».

Я нашла местечко, где могла съесть свою сахарную лепешку. Я жадно проглотила ее. Люди, которые поспешно проходили мимо, почти не обращали на меня внимания. По улице ездили машины и телеги. Огромная повозка с надписью «Пивоварня» прогремела на железных колесах по булыжной мостовой. Упряжка была такой тяжелой, что земля подо мной задрожала.

Когда я утолила первый голод, то задала себе вопрос: куда же мне идти? К знакомой Арианы? Но как ее найти? Мне не хватало решимости заговорить с кем-нибудь из прохожих. А что, если они меня не поймут?

Мой акцент все еще казался мне слишком сильным, да и к тому же я знала не все слова.

Я бесцельно ходила вокруг, пытаясь сориентироваться. Что бы делала Тхань на моем месте? Во время прогулок по Сайгону она постоянно задавала тон. У нее хватало храбрости заходить в лавки, и она не видела ничего особенного в том, чтобы заговаривать с людьми на улице, если, конечно, это происходило не в Телоне. Мне так не хватало Тхань! И меня очень печалило то, что я не могу сразу же отправиться на ее поиски.

Я решила поехать к знакомой Арианы и вытащила из кармана листок с адресом. Может быть, семья этой подруги возьмет меня к себе? Может быть, я буду помогать там по хозяйству?

Я собрала все свое мужество и спросила первого мужчину, который встретился мне по дороге. На нем был коричневый жакет, вокруг шеи у него был повязан шарф, а глаза были сильно увеличены стеклами очков.

— Лучше всего поехать на подземке. Немного дальше есть станция.

— На подземке? — переспросила я.

— Это там, на той стороне.

Мужчина указал на металлическую арку, возвышавшуюся на противоположной стороне улицы. На ней было написано «Untergrundbahn»[14].

Я видела такие станции по дороге из Гамбурга, и Ариана рассказывала мне о них, утверждая, что эти поезда ездят под землей. Поскольку Хансен держал меня в «Красном доме», как в тюрьме, сама я никогда не ездила на подземной железной дороге. Однако теперь я была свободна и могла делать все, что захочу.

Поблагодарив прохожего, я перешла улицу и по ступенькам спустилась вниз, на станцию метро. Несколько человек поспешно проскочили впереди меня. Едкий запах машинного масла, смешанного с запахом гнили, ударил мне в нос. Стены длинной шахты были покрыты кафелем. С каждой стороны перрона были проложены рельсы. На одной из линий ждал поезд. Некоторые пассажиры уже заняли места в вагонах.

Высокий проводник стоял перед одной из дверей, запуская пассажиров в вагон. Конечно, мне придется заплатить. Я вытащила пачку денег и нерешительно стала в очередь.

Мой взгляд упал на потолок туннеля и шахту, в которую, наверное, будет въезжать поезд. А не опасно ли это? Я слышала от одного шахтера, что на его руднике проломилась шахта под тяжестью земли и камней, лежавших на ней. Мне стало плохо.

— Фрейлейн, не спите, люди позади вас тоже хотят ехать! — прикрикнул на меня проводник и назвал стоимость проезда.

Он вернул мне сдачу — купюру и еще пару монет, а затем разрешил войти в вагон.

— Ах, извините, — обратилась я к нему и показала листок. — Как далеко я должна ехать?

— Вы имеете в виду, где вам выходить? — спросил проводник, удивленно рассматривая меня. — Лучше всего на станции «Zoologoscher Garten»[15]. А затем вам нужно будет пройти еще две улицы.

Раздался сигнал, и через некоторое время поезд тронулся. От толчка я покачнулась назад и приземлилась на одну из деревянных скамеек. Поезд исчез в темной шахте.

На станции «Зоологический сад» я чувствовала себя такой же беспомощной, как и прежде. Вид окружающих зданий почти не изменился. Дома здесь тоже тесно прижимались друг к другу, и у них было множество этажей. Насколько понятнее и обозримее был Сайгон, даже во Французском квартале!

После расспросов я в конце концов нашла нужный адрес. Мимо меня медленно проехала повозка, запряженная лошадьми. Где-то плакал грудной ребенок. Несколько человек разговаривали, стоя возле дома. Я глубоко вздохнула и направилась к двери в здание.

Она была полуоткрыта. Запах плесени и кошек ударил мне в нос. Я посмотрела на лестницу, которая вела на три этажа вверх. Поскольку нигде не было табличек, которые указывали бы на то, кто здесь живет, мне не оставалось ничего иного, кроме как стучать во все двери. (На каждом этаже было по две двери.) Но даже тогда, когда я добралась до самого верха, я не нашла фамилии, которая была мне нужна. Неужели подруга Арианы куда-то переселилась?

Разочарованная, я уже собиралась уходить. Если я не найду ее, то мне придется искать место, чтобы переночевать. Вот только где?

Но я не хотела терять надежду. Я зашла во внутренний двор и огляделась по сторонам. Может быть, тут был еще какой-нибудь вход?

И, действительно, я нашла еще одну дверь, но она была закрыта. Я посмотрела наверх.

Возле окна стояла женщина в халате и фартуке. Она развешивала белье на одной из веревок, которые были натянуты поперек двора. То белье, которое уже висело на веревке, казалось мне сероватым — наверное, от жирного черного дыма, который выходил из труб.

— Ну, чего ищешь, девочка? — на странно звучавшем берлинском диалекте спросила женщина, заметив меня.

— Ингу Мартин, — ответила я. Мой голос глухо отражался от стен дома. — Я не нашла ее фамилии на табличке возле звонка.

— Неудивительно. Ее теперь зовут Броккманн, она опять вышла замуж.

— Большое спасибо! — ответила я и вернулась в предыдущий дом.

Я испуганно отпрыгнула назад, когда на меня залаяла маленькая собака.

— Дай этой шавке хорошего пинка, тогда она не будет больше гавкать! — посоветовал мне мужчина, проходивший мимо.

Неужели здесь тоже верят в то, что если убьешь собаку, это принесет тебе удачу?

Сторонясь маленькой лающей собаки, я поднялась по лестнице. Фамилию Броккманн я отыскала на третьем этаже. Оказавшись наверху, я почувствовала, что у меня кружится голова, и, кроме того, у меня опять заурчало в желудке. Сахарной лепешки хватило ненадолго.

Я расправила на себе платье, прокашлялась, а затем нажала на кнопку звонка. Раздался громкий звук. Немного погодя послышался детский плач. Какая-то женщина сердито закричала, и кто-то, тяжело ступая, подошел к двери. Я уже испугалась, что дверь откроет муж Инги, однако на пороге появилась женщина с темными волосами и зелеными глазами. Она была примерно того же возраста, что и Ариана. В первый момент мне даже показалось, что это ее сестра, но в ее произношении не было французского акцента.

— Что тебе надо?

— Я… я Ханна, — представилась я. — Я… Мне дала ваш адрес Ариана. Ариана Дюваль.

Глаза мрачно смотревшей на меня женщины округлились. На какой-то миг она, по-видимому, растерялась, но затем покачала головой, словно пытаясь отогнать от себя неприятные мысли.

— Ну, и что тебе тут надо?

— Ариана сказала, что вы, может быть, возьмете меня к себе.

— Что это взбрело ей в голову?

Я почувствовала, что женщина начинает сердиться. Может, она все же не была подругой Арианы?

— Я что, похожа на человека, который может принимать у себя кого попало? И вообще, где ее носит? Я уже восемь лет ничего о ней не слышала. С тех пор как попала сюда.

Да, действительно, это было очень давно.

— Она… она умерла. Неделю назад.

Плечи женщины опустились. На ее лице появилось растерянное выражение. Всего секунду назад она казалась достаточно сильной, чтобы спустить меня с лестницы, а теперь даже зашаталась, и ей пришлось схватиться за дверной косяк.

— Ариана умерла? — спросила женщина, словно не поняла меня.

Я кивнула.

— И она велела тебе прийти ко мне?

По ее виду нельзя было сказать, что она очень мне обрадовалась. Если бы я призналась, что нашла ее адрес в вещах Арианы, она бы немедленно меня прогнала. Так что я ответила утвердительно и на этот вопрос.

Женщина глубоко вздохнула:

— Ну ладно, на одну ночь ты можешь остаться. Но завтра чтобы мухой вылетела отсюда, поняла?

Это выражение насчет мухи я уже знала, девочки в «Красном доме» употребляли его. Я кивнула, после чего Инга впустила меня внутрь и закрыла за мной дверь.

— Так что же случилось с Арианой? — спросила она, проводя меня в кухню — маленькое, пропахшее старым жиром помещение с покрытыми плесенью обоями.

Я села за кухонный стол, который был довольно шатким и на столешнице которого виднелись следы, оставленные какой-то едкой жидкостью, и пятна воска.

Инга поставила чайник на плиту и подкинула в огонь пару деревянных поленьев. Я смущенно сложила руки на коленях. Что известно этой женщине? Ариана никогда не рассказывала мне о том, как давно она работала в борделе. Неужели Инга тоже раньше жила в «Красном доме»?

— У нее было воспаление легких, — начала я с неизбежного. — Врач выписал медикаменты, но они не помогли.

Инга опустилась на стул напротив меня, и он сердито заскрипел.

— Я знала, что жизнь в борделе убьет ее. Хоть Ариана этого и не заслужила.

Она подумала и добавила:

— Я говорила ей, чтобы она смывалась от Хансена. Понятно, просто так ей бы это не удалось, но какой-нибудь выход нашелся бы. Ты тоже там была?

Я окаменела. Неужели по мне это было видно? Неужели на мне был какой-то знак, который обличал во мне проститутку?

— Не бойся, я просто угадала, — сказала Инга, словно прочитав мои мысли. — Можешь не стесняться, я сама там была. Но я удрала оттуда, как только появилась возможность. У Хансена есть несколько борделей. А старая драконша Жизель все еще там?

Я стыдливо кивнула. От воспоминаний о ней я лишилась дара речи.

— Она любовница Хансена. Говорят, раньше Жизель была красивой, но бардак кого угодно состарит. Удивительно, что Хансен не нашел себе никого моложе.

Не успела она продолжить, как засвистел чайник.

— Я могу предложить тебе только «Muckefuck»[16], хочешь?

Я кивнула, хотя и не имела ни малейшего представления, что это такое.

Через пару минут в металлической кружке передо мной дымилась коричневая жидкость. По запаху она немного напоминала кофе, которым моя мать когда-то угощала гостей в салоне.

— А как ты вообще попала в Гамбург? — спросила Инга и сдула пар, поднимавшийся от кружки. — Судя по твоему виду, ты не здешняя.

Я рассказала ей о торговцах людьми, и она огорченно покачала головой.

— Таких сволочей, как Хансен, надо вешать! До чего дошли — отлавливают девчонок у них на родине! — Она сжала руку в кулак. — Но что сделаешь в мире, которым командуют мужчины?!

Она задумалась и через мгновение сказала:

— Когда я решила бежать оттуда, то хотела забрать с собой Ариану, но она побоялась. Она пообещала мне, что приедет ко мне позже, но так и не появилась.

Я рассказала Инге о том, что Хансен приказал открутить ручки от окон.

— Что касается тебя, он, наверное, проявлял особую бдительность. Раньше большинство девочек могли свободно передвигаться по городу. Многие из них уже были сломлены или убеждены в том, что не умеют делать ничего другого, кроме как раздвигать ноги. Рано или поздно в это начинаешь верить. Может быть, и с Арианой произошло то же самое.

— Она всегда хорошо ко мне относилась, — сказала я, грея холодные руки о кружку.

Внутри у меня все дрожало, словно я попала в снежную бурю. Страшные картины снова пронеслись передо мной, и я осознала, как мне повезло. Пусть даже теперь я стояла на пороге неизвестности.

— Ариана всегда была такой. Она принимала новичков под крылышко и заботилась о них, хотя никто не заставлял ее это делать. И с ней так плохо обходились…

Я ошибалась или на глазах Инги действительно появились слезы? Свет в кухне был не особенно сильным, к тому же постепенно смеркалось. Я могла и ошибаться…

— Ну, пусть покоится с миром, правда? — Инга смущенно вытерла глаза тыльной стороной ладони и шмыгнула носом.

И тут в двери появилась девочка лет трех, с сопливым носом, светлыми кудряшками и в коричневом платьице с тесемками. Она смотрела на меня большими круглыми глазами.

— Луиза, ты что тут делаешь? Я же велела тебе идти играть! — сказала Инга, когда увидела, куда я смотрю, и оглянулась.

Ее печаль тут же развеялась.

Луиза сунула палец в рот, продолжая смотреть на меня широко открытыми глазами. Инга протянула ей руки:

— Иди сюда, воробушек!

Девочка медленно сдвинулась с места и позволила матери усадить ее на колени.

Моя мать никогда не брала меня на руки, никогда не сажала к себе на колени, однако в этот момент я очень тосковала по ней. Я вспомнила о том, что когда-то говорила Ли. Она была права: человек без семьи — это действительно самое печальное, что может быть на свете.

Этой ночью я, съев тарелку капустного супа, лежала на старом диване. Хотя мое тело смертельно устало, на душе у меня было неспокойно. Что же мне теперь делать? Я не могла ночевать на улице: хоть и был апрель, но все еще было очень холодно. После того как я сбежала из «Красного дома», я ни за что не хотела умереть от переохлаждения!

Я снова вспомнила, о чем мы с Тхань когда-то мечтали — найти работу и накопить денег столько, чтобы можно было окончить сначала школу, а затем университет. Торговцы людьми разрушили эту мечту, но для меня все еще существовала цель, для осуществления которой нужны были деньги. Лишь заработав денег, я могла вернуться в Сайгон и отправиться на поиски Тхань!

В какой-то момент у меня все же закрылись глаза, и я спала до тех пор, пока кто-то не тряхнул меня за плечо.

— Эй, вставай, уже пора, — сказала Инга. — Мой старик сейчас придет домой. Он не любит гостей.

Я поднялась. Инга сунула мне сморщенное яблоко и кусок хлеба, который был намазан тонким слоем масла.

— Вот, возьми, это все, что я могу тебе дать. И держись подальше от борделей. Найди себе приличную работу, тогда дольше проживешь.

Я пообещала, что так и сделаю, хоть и не знала, с чего начать. Возле двери Инга добавила:

— Если ты вообще ничего не найдешь или попадешь в беду, можешь прийти ко мне, но только тогда. Поняла?

Я кивнула, и она улыбнулась мне:

— Ты найдешь свой путь, девочка. Но держись подальше от мужчин. От них редко бывает что-то хорошее.

Вопрос о том, зачем же в таком случае она вышла замуж, не давал мне покоя, пока я спускалась по лестнице. Неужели Инга нашла мужчину, с которым все было по-другому? Такого, которого она полюбила?

Всю первую половину дня я бродила по Берлину, рассматривая казавшиеся мне странными магазины, потом снова проехалась в подземке и попала в сердце города, где улицы были оживленными и ездили автомобили. Мне казалось, что там я найду работу. Может быть, где-нибудь нужна швея? Или служанка, чтобы убирать и готовить еду?

Но где бы я ни спрашивала, никому не нужны были рабочие руки. На улице я увидела женщину с табличкой на шее, на которой было написано, что она ищет место секретарши. Может быть, мне тоже сделать такую табличку и стоять здесь? Я заметила, что женщина враждебно посмотрела на меня. Ее взгляд был похож на взгляды девочек в «Красном доме». Она явно боялась, что я составлю ей конкуренцию. Прежде чем она что-то успела мне сказать, я исчезла.

В конце концов я свернула на боковую улицу, на которой звучали громкие детские голоса.

Вскоре я дошла до двух больших зданий, похожих на школы, которые строили французы в Сайгоне.

Возле зданий стояли странно одетые бородатые мужчины. На них были темные пальто и черные шляпы, из-под которых с висков ниспадали аккуратно завитые волосы. Один из них держал под мышкой толстую книгу, и ее страница слегка блестела золотом.

О чем разговаривали эти мужчины, я не поняла, потому что говорили они на языке, который не был ни немецким, ни французским. Они показались мне похожими на ученых. В любом случае они держали себя с большим достоинством.

Соседний дом был поменьше, и оттуда доносился запах, напоминавший запах наших уличных кухонь, но все же отличавшийся от него.

На табличке рядом с входом было написано «балхаус». Я спросила себя, что это за дом. Может, люди в нем играли в мяч или там изготавливали мячи?[17]

Мой взгляд упал на листок, прибитый к двери. «Требуется гардеробщица», — гласили жирные буквы. Гардеробщица…

От Арианы я знала, что означает это слово. Гардеробщица должна была заботиться о пальто и шляпах посетителей. Здесь искали молодую женщину с привлекательной внешностью, которая могла быть любезной. Других предварительных знаний и навыков не требовалось!

Не успела я обдумать это, как моя рука сама нажала на ручку двери.

Вместе с тем запах сигаретного дыма заставил меня остановиться на пороге. Страшная мысль промелькнула у меня в голове. А вдруг этот балхаус был чем-то вроде «Красного дома» в Гамбурге?

Быть может, этот листок прицепили нарочно, чтобы заманивать девочек?

— Ты входишь или выходишь? Что ты хочешь? — спросил мужской голос.

Я вздрогнула, но была не в состоянии повернуться и убежать.

И вдруг рядом со мной появился мужчина. Он был не особенно высокого роста, но казался довольно крупным, и это впечатление усиливалось из-за того, что у него на плечах было пальто, как у кучера. Он был намного старше, чем Хансен, у него была седая борода, а его почти белые волосы уже слегка поредели. Этот мужчина не был похож на сутенера, и внутренний голос сказал мне, что бордель вряд ли будет находиться рядом со школой. Но что я знала об этой диковинной стране?

— Я… Я пришла по поводу места гардеробщицы… — все же удалось мне выдавить из себя.

Я надеялась, что мужчина поймет, что я сказала. Как бы то ни было, черты его лица смягчились и на губах появилась улыбка.

— Так бы сразу и сказала! И закрой за собой дверь, а то сквозит!

Я медлила. В тот момент мои подозрения, что это еще один «Красный дом», не развеялись. Я могла бы развернуться и убежать. Но что-то удержало меня от этого, и в конце концов я закрыла за собой дверь, которая захлопнулась на защелку.

— Значит, ты хочешь работать у нас, — сказал мужчина и внимательно оглядел меня с головы до ног. — Да, ты мила. Но ты не здешняя, верно?

— Нет, я… Я только что приехала из Гамбурга.

Мужчина рассмеялся:

— Ну, за девушку из Гамбурга я бы тебя не принял. Ладно, я отведу тебя к начальнице. Тебе повезло, что она на месте. Кстати, меня зовут Руди, я швейцар.

Я спросила себя, не был ли Руди иностранцем, потому что он хоть и говорил по-немецки, но совсем не так, как Ариана или Жизель. Он протянул мне свою огромную ладонь. Я робко пожала ее, все еще готовая в любой момент отскочить назад и убежать.

Руди осторожно пожал мою руку и сразу же отпустил ее. Я бросила быстрый взгляд на помещение, видневшееся в открытую дверь. С потолка свисала большая люстра, на чистом паркете стояли столы, накрытые белыми скатертями. Обрамленные золотом зеркала отражали помещение. Обои были выдержаны в приглушенных кремовых тонах, а цоколь — в светло-коричневых. Единственным красным пятном здесь был ковер, устилавший довольно узкий коридор, который вел к двустворчатой двери.

— Ты где потерялась? — Руди уже подходил к лестнице. — Иди за мной и не робей. Начальница не любит робких девочек. Тут надо иметь волосы на зубах[18], если ты понимаешь, что я имею в виду.

Я не поняла, о чем он говорил, но последовала за ним.

К лестнице, деревянные перила которой были украшены красивой резьбой, примыкал длинный коридор. На полу лежал сине-золотистый ковер, который заканчивался перед еще одной широкой двустворчатой дверью.

Руди сделал важное лицо, не спуская глаз с Ханны.

— Стряхни пыль с пальто, девочка, начальница ценит аккуратный вид.

И снова меня охватили сомнения. Я была уверена, что моя одежда — поношенное пальто и коричневое платье — не соответствовала тому, чего ожидала начальница от гардеробщицы. Но Руди уже постучал в дверь, и энергичный женский голос пригласил его войти.

— Ну, Руди, в чем дело? — спросила дама, которая явно была здесь начальницей.

Я тщетно пыталась рассмотреть ее — широкое тело Руди закрывало дверной проем.

— Тут девочка, которая хотела бы вам представиться, если вам будет угодно.

— Пусть зайдет!

Руди шагнул в сторону.

— Удачи! — прошептал он и подмигнул мне.

Я маленькими шагами вошла в комнату. Вид кабинета восхитил и одновременно напугал меня. Он напомнил мне кабинет Жизель, пусть даже здесь на столе не было статуэтки Венеры. Тут были высокие полки, симпатичные картины и небольшой мягкий уголок, который стоял на ковре с голубым узором. Я смущенно остановилась перед письменным столом, за которым сидела женщина лет сорока в наглухо застегнутом черном платье.

— Я Клер Кюнеманн, — представилась она и выпрямилась на стуле. — А это мой балхаус.

Она расправила руки в стороны, словно птица крылья.

— В Берлине много танцевальных залов — с тех пор как мы преодолели кризис, они растут как грибы после дождя. Но наш дом — особенный. И я уделяю очень большое внимание тому, чтобы у меня был лучший персонал.

Я припомнила слова Руди о волосах на зубах. Если бы я только знала, что он имел в виду… Во всяком случае я еще не встречала человека, у которого бы на зубах росли волосы.

— Как вас зовут? — Фрау Кюнеманн слегка наклонила голову в сторону.

— Ханна.

Мне стало ясно, что одного моего имени не достаточно. Но какую же фамилию мне назвать? Нгуен, как у кузнеца? Я приняла другое решение.

— Ханна Нхай, — уточнила я, потому что была уверена: фрау Кюнеманн сможет выговорить эту фамилию.

— Ханна? — повторила женщина, словно не поняла меня. — Необычное имя для такой девушки, как вы. Вы выглядите так, словно приехали из Китая.

— Из Индокитая, мадам… — поправила я ее.

— Вы говорите по-французски? — удивленно спросила она.

Я кивнула.

— А как насчет немецкого? Слова вы знаете, но у вас довольно сильный акцент.

— Я всего год говорю по-немецки, но продолжаю учиться, — ответила я.

Я знала, что некоторые люди с трудом меня понимали, хотя и считала, что правильно произношу слова.

Фрау Кюнеманн внимательно посмотрела на меня, а затем произнесла:

— Скажите что-нибудь по-французски.

Поначалу я даже не знала, что сказать, но затем выдавила из себя что-то про погоду. Фрау Кюнеманн кивнула.

— Я так и думала. Когда вы говорите по-французски, акцент у вас не такой сильный.

Женщина встала со своего места и обошла вокруг письменного стола. Я удивилась, заметив, что она выше меня почти на две головы.

— На французском языке я говорю с детства, у меня был домашний учитель.

То время, когда я со своим учителем повторяла французские слова, показалось мне невероятно далеким.

— Хорошо, видимо, вы не глупы. Что же заставило вас покинуть родину?

Что я должна была ей ответить? Что торговцы людьми похитили меня и отправили в бордель? Я не могла и не хотела рассказывать ей об этом. Наверное, она сразу же прогнала бы меня. И, кроме того, я очень стыдилась этого. Больше всего мне хотелось забыть это страшное время, и будь что будет.

— У вас, наверное, была любовная связь с каким-то французом? Он вас бросил?

По ее тону я поняла, что к таким вещам она относится крайне неодобрительно.

— Я уехала, потому что хочу учиться в Германии, в университете. — Я попыталась хотя бы наполовину говорить правду. — Это невозможно сделать в моей стране, там меня хотели выдать замуж.

Клер фыркнула. Сначала я подумала, что это презрительное фырканье относится ко мне, потому что я подвела свою семью. Но затем она сказала:

— Везде, на всем белом свете, людям больше нечего делать, кроме как думать о замужестве! И это притом, что брак — источник зла.

Она вернулась за письменный стол. Я так и не поняла, что означали ее слова.

— Знаете, вы поступили правильно. Я была такой дурой, когда поверила, будто замужем мне будет лучше. Первый муж сбежал от меня, а второй — помер. Ну и что, какая мне польза от этих браков? Никакой. Но, как бы там ни было, у меня есть балхаус, и он всегда хранит мне верность. И если я буду держаться на плаву, то и он не утонет.

Она оперлась локтями на стол.

— Значит так, я хочу дать вам шанс. Сегодня вечером в пять часов вы придете сюда и поработаете в гардеробе вместе с Эллой. Она покажет вам, что к чему. Если вы будете хорошо выполнять свою работу, я возьму вас на пару месяцев испытательного срока. А вы за это время постараетесь избавиться от своего акцента. У нас здесь бывают гости из Франции. С ними вы, конечно, можете говорить по-французски, но в остальное время будете говорить по-немецки, понятно?

Я кивнула, не в силах поверить своему счастью. Не только потому, что эта женщина не была второй Жизель, но и потому, что балхаус не был борделем. Конечно, я по-прежнему не знала, где мне придется ночевать, но в тот момент для меня главным было только одно: сегодня мне разрешили здесь остаться!

В тот вечер я нервничала как никогда. Я не имела ни малейшего понятия о том, что я как гардеробщица должна уметь, но была уверена, что мне будет нетрудно присматривать за пальто. Погуляв еще некоторое время, потому что мне все равно было некуда идти, я за несколько минут до пяти часов вечера вошла в балхаус.

Там было настоящее светопреставление. Музыканты куда-то тащили свои инструменты, повсюду суетились официанты и помощники поваров. На первый взгляд казалось, что никто не обращал на меня внимания.

И тут один из официантов, который был одет в плохо сидящий на нем фрак, гаркнул на меня:

— Тебе чего тут надо?

— Я… я гардеробщица. Фрау Кюнеманн сказала, что сегодня вечером я должна здесь работать.

Мужчина осмотрел меня с головы до ног, немного растерянно оглянулся по сторонам, а затем крикнул:

— Элла, тут новенькая пришла!

Он крикнул так громко, что его, наверное, услышали во всем доме. Среди людей, находившихся в помещении, я не заметила ни одной женщины. Но через несколько минут в двустворчатой двери появилась молодая дама. Ее рыжие волосы были коротко острижены и разделены слева пробором, как у мужчины. На ней было платье травянистого цвета, подвязанное ниже талии широкой тканевой лентой. Юбка заканчивалась немного ниже колен, а на ногах у женщины были белые туфли с пряжками на невысоких каблуках. Я еще никогда не видела ничего более шикарного.

— Ага, это ты! — приветливо сказала она и протянула мне руку. — Я Элла. Фрау Кюнеманн даже не сказала мне, что ты выглядишь так… так экзотично. В первый момент я приняла тебя за китайскую танцовщицу.

Хотя ее слова не были обидными и она не имела в виду ничего плохого, я все же не смогла заставить себя улыбнуться или сказать ей, что я не китаянка.

— Ну, идем со мной. Фрау Кюнеманн дала мне задание показать тебе все. И, прежде чем ты начнешь здесь работать, тебе надо во что-нибудь переодеться.

Элла схватила меня за руку и потащила по лестнице наверх.

— Ты не болтлива, не так ли? — весело спросила она, когда мы проходили мимо кабинета начальницы.

Очевидно, Элла ожидала, что из меня польется словесный поток.

Дверь кабинета была полуоткрыта, но Клер Кюнеманн нигде не было.

— Начальница сейчас в Зеркальном зале, — пояснила Элла, заметив мой взгляд. — Сегодня вечером там состоится большой весенний бал. Ты появилась в подходящее время, сегодня в наши руки попадет очень много пальто.

Она провела меня к двери поменьше, за которой, к моему огромному удивлению, находилось нечто похожее на гардероб. Здесь стояли три туалетных столика с зеркалами, а на длинном шесте для одежды висели костюмы и даже пара платьев.

— Садись перед зеркалом. Я сейчас попытаюсь привести твои волосы в порядок.

Я робко опустилась на стул за первым попавшимся столиком и стала нервно мять свои холодные как лед руки. Я ожидала, что сразу же начну работать, но, судя по всему, сначала Элла должна была превратить меня в настоящую гардеробщицу.

— Как я уже сказала, сегодня у нас весенний праздник, — пояснила она, подходя к вешалке и перебирая вещи в поисках того, что могло бы мне подойти. — Значит, из тебя мы тоже сделаем весну.

Мне стало ясно, что красивое платье не принадлежало Элле, наверное, ей выдали его здесь.

Я была уверена, что она найдет для меня тоже что-нибудь зеленое, однако она вытащила платье нежно-розового цвета, подняла его вверх и посмотрела на меня.

— Вот это, думаю, идеально подойдет. Зеленый цвет — не твой, в нем ты будешь выглядеть больной. А вот в розовом платье ты будешь похожа на орхидею!

Она повесила платье на зеркало в гардеробе и, прежде чем я успела рассмотреть его более внимательно, поставила рядом со мной пару туфель, потом занялась моей прической.

— Ты очень привязана к своим волосам? — спросила она, пытаясь с помощью гребешка привести в порядок мою гриву.

Это было очень больно, и через несколько мгновений я выглядела так, будто недавно резала лук.

— А что? — спросила я, извиваясь на стуле.

— Потому что было бы лучше остричь их, раз они такие спутанные.

— Нет, не надо! — вырвалось у меня, потому что я была уверена: Элла сделает мне мужскую прическу, такую, как у нее.

— Почему? — спросила она, с трудом пробираясь через спутанные космы. — Длинные волосы больше не в моде. Кроме того, если они будут короткими, тебе будет легче их причесывать. Нашим гостям понравится, если у тебя будут волосы до плеч, поверь мне!

Ее слова звучали убедительно, и, кроме того, в тот момент я, наверное, согласилась бы на все, лишь бы избежать этой адской боли.

— Хорошо, тогда обрежь их, — сказала я, и Элла восторженно захлопала в ладоши. — Но только до плеч!

— Ой, как здорово! Погоди, я сделаю из тебя настоящую красавицу! — У нее был такой вид, словно она получила в свое распоряжение куклу, с которой могла делать все, что угодно.

Элла откуда-то притащила ножницы и принялась за работу.

— Ты знаешь, я хотела стать парикмахершей, но сейчас очень трудно найти место. Может быть, через два или три года дела будут обстоять лучше, а пока что я работаю здесь. Но моя мечта — стричь волосы!

Я ничего не ответила, но на всякий случай закрыла глаза. Мне казалось, что Элла будет срезать все подряд, и при каждом щелчке ножниц я вздрагивала.

— Эй, не вертись! — сказала Элла и слегка ткнула меня кулаком, после чего я постаралась сидеть спокойнее.

Мне это с трудом удалось, потому что она снова и снова дергала меня за волосы. Но, к счастью, пытка вскоре закончилась.

— Так, теперь еще маленький цветочек, и ты готова!

Я едва решилась открыть глаза. Элла что-то воткнула мне в волосы, и мне не осталось ничего другого, как посмотреть на себя.

Несмотря на ее обещание, я ожидала, что на моей голове будет мужская прическа. Но то, что я увидела, потрясло меня. Элла действительно подстригла мои волосы немного выше плеч и засунула прядь с одной стороны за ухо. И теперь там красовался белый шелковый цветок.

— Можешь быть уверена: все мужчины будут строить тебе глазки! — воскликнула Элла, явно довольная тем, что у нее получилось.

Мне совсем не хотелось, чтобы мужчины строили мне глазки. Я была рада тому, что она не изуродовала меня.

— А сейчас быстро переодевайся и приходи ко мне. С шести часов начнут впускать посетителей, и мы должны быть на месте. — И с этими словами Элла выскочила из комнаты.

Я до сих пор не поняла толком, что со мной произошло. Эта девушка налетела на меня, словно ураган, и полностью меня преобразила.

Я нащупала цветок в своих волосах и впервые за очень долгое время поймала себя на том, что улыбаюсь.

— Ты выглядишь просто великолепно! — сказала Элла, когда я вышла.

Она стояла у двери и с сияющим видом рассматривала меня.

Она действительно подобрала мне очень красивое платье. Не только его цвет шел мне. Ткань платья была мягкой и приятной на ощупь. Оно сделало из бедной девочки пусть и не королеву бала, но зато вполне подходящую для танцзала гардеробщицу, во внешности которой больше ничего не напоминало о «Красном доме».

— Пойдем. Давай-ка вскружим головы мальчикам.

Мы спустились вниз. В туфлях на каблуках я чувствовала себя неуверенно. В борделе я носила обувь на плоской подошве, потому что ничего другого мне не давали. И сейчас мне казалось, что я в любой момент могу упасть с крутой лестницы.

Но тем не менее мне удалось добраться вниз целой и невредимой, и, оставив позади последнюю ступеньку, я почувствовала себя модницей.

Между тем музыканты уже заняли свои места, и лишь официанты шустро бегали вокруг. Один из них свистнул нам вслед, на что польщенная Элла рассмеялась.

Я удивилась: по всей видимости, ей нравилось, когда мужчины свистят ей вслед. А мне это напомнило «Красный дом», где за свистом чаще всего следовала пара рук, бессовестно ощупывавших меня. Но здесь явно было принято иначе восхищаться женщинами.

В выкрашенном коричневой краской гардеробе мы, казалось, находились в полной безопасности, что меня успокоило, потому что мой скепсис все-таки перевешивал радостное любопытство, которое я испытывала по отношению к Элле.

Моя напарница провела меня к крючкам для одежды и вешалкам, к которым были прикреплены номера.

— Каждому посетителю, который сдает тебе пальто, ты будешь выдавать номерок. Это важно, чтобы потом ты могла найти именно его пальто. Кто потеряет свой номерок, тому не повезло, и ему придется забрать то, что останется. Но не дай уговорить себя выдать пальто без номерка — иногда среди гостей затесываются воры, а еще бывает, что кто-то пытается прихватить пальто получше. Сюда пускают каждого, кто может заплатить за вход, так что в твои руки будет попадать как дорогая, так и дешевая верхняя одежда.

Я никогда не думала, что о пальто можно рассказать так много, однако у Эллы в запасе был целый список того, что надо было знать.

Она подробно объяснила мне, что я должна делать и говорить. Ее указания порядком меня напугали. Как же мне добиться того, чтобы мною остались довольны фрау Кюнеманн и, прежде всего, Элла? Это ведь она будет докладывать начальнице о том, как я себя веду!

— Ну что, мои красавицы? — спросил мужской голос, после того как Элла ненадолго прервала свой инструктаж, чтобы я могла осмыслить то, что она мне рассказала. — Разве не шикарный у нас сегодня вечер?

Мы оглянулись. Возле стойки стоял мужчина в черном фраке, белой рубашке и белом галстуке-бабочке. В руке он держал длинную палку, на конце которой горела сигарета. Некоторые из клиентов «Красного дома» тоже курили такие сигареты.

Его волосы были напомажены и крепко приклеились к голове, а усы были похожи на узкую полоску. Темные глаза перебегали с Эллы на меня и затем опять на Эллу.

— Твоя лекция о пальто была впечатляющей! — сказал он ей, улыбаясь во весь рот.

— Если ты хочешь надо мной посмеяться, то лучше исчезни, я сегодня не в настроении.

Мужчина пожал плечами.

— Я никогда не насмехаюсь над тобой, мое сокровище! — сказал он с невинным выражением лица.

— Твое сокровище? — переспросила Элла. — Не растрачивай свой порох слишком рано, тебе он еще понадобится, когда пожалует госпожа тайная советница.

Молодой человек наморщил нос:

— Я пошлю на переднюю линию Арно. У меня нет ни малейшего желания кружить старую каргу по паркету. А вот с тобой я потанцевал бы с удовольствием!

При этом он почему-то смотрел не на Эллу, а на меня.

— А кто вы, симпатичная фрейлейн? Ваш вид вносит свежесть.

— Я Ханна, — робко ответила я.

— Ханна! Какое красивое имя! Знавал я когда-то девушку по имени Ханна…

— Да, но поскольку она не заполучила от тебя внебрачного ребенка, то уже давно забыла о тебе. И вообще, держи руки подальше от этой малышки, иначе будешь иметь дело со мной!

— В тебе проснулся материнский инстинкт? — Мужчина рассмеялся. — На тебя это не похоже.

Элла схватила стакан с номерками, которые мы должны были развесить на вешалки, и сделала вид, будто хочет бросить им в мужчину.

Мужчина, который все еще смеялся, поднял руки, защищаясь:

— Но, милая моя, ты же не будешь швырять его в меня? Дамы удивятся, если их будет обслуживать мужчина с шишкой на голове.

— А ты расскажи им, что встрял в драку с Хаккманном, и тогда они все захотят забрать тебя к себе домой. — Элла, которая не собиралась ставить стакан на место, широко ухмыльнулась и добавила: — Особенно будет тронута госпожа тайная советница. Она станет еще более настойчиво ухаживать за тобой, Тим.

Тим изобразил на лице ужас, как будто перед ним появился дракон.

— Ну ладно, тогда я лучше уйду, пока не схлопотал. Желаю дамам чудесного вечера! — Он насмешливо отвесил нам поклон и побежал вверх по лестнице.

Элла поставила стакан и посмотрела ему вслед, качая головой.

— Вот прохиндей! Берегись его. Он не только изображает из себя охотника за юбками, а с удовольствием стал бы одним из них. Он частенько пристает ко мне, и мне не остается ничего иного, кроме как прибегать к таким средствам.

— Ты бросила бы в него стакан? — спросила я.

— Конечно, бросила бы. И ты тоже должна сделать это, если он приблизится к тебе ближе, чем на метр. — Элла посмотрела на меня и улыбнулась. — У тебя такой невинный вид. Не давай типам вроде Тима обвести себя вокруг пальца.

Я улыбнулась ей в ответ, но на самом деле у меня внутри что-то болезненно сжалось. Если бы Элла знала, сколько всего я уже повидала и что пережила! Хотя было бы лучше, если бы она никогда об этом не узнала. Никто и никогда не должен об этом узнать!

— А что, собственно, здесь делает этот мужчина, Тим? — спросила я, когда снова взяла себя в руки.

Снаружи за дверью послышались громкие голоса. Раздался смех. Неужели это посетители?

— Он один из наших жиголо.

— Жиголо?

Уже в самом звучании этого слова было нечто неприличное.

— Они обслуживают женщин, которые приходят сюда без мужчин. Работают наемными танцорами в балхаусах, чтобы ни одна из дам не осталась сидеть одна. За это они получают чаевые, а иногда дамы забирают их с собой для дальнейших услуг.

Элла многозначительно подмигнула мне.

Я была потрясена. Значит, эти мужчины продавали свои тела, как проститутки?

Прежде чем я успела расспросить Эллу более подробно, дверь открылась и целая толпа болтающих и смеющихся людей заполнила холл.

— Началось! — сказала Элла, выпрямилась и надела на лицо улыбку.

Я попыталась сделать то же самое, но я, конечно, не обладала даже сотой долей ее уверенности в себе.

Как и сказала мне Элла, я принимала у посетителей пальто и выдавала номерки. Руки у меня были холодными как лед и одновременно мокрыми от пота. Время от времени я улыбалась, но избегала смотреть людям в глаза. Все это время я сама себе казалась лакеем, стоящим в согнутом положении и не имеющим права даже посмотреть в лицо своему хозяину.

Люди, похоже, этого не замечали. И через некоторое время до меня дошло, что очень мало кто из них действительно смотрел на нас. Лиц большинства посетителей не было видно за пальто, которые они нам подавали, а забирая номерки, которые мы пододвигали к ним по стойке, они просто клали на них руки, даже не повернув к нам головы. Мысленно они были уже на балу.

Когда я сказала себе, что люди все равно меня не замечают, работа пошла у меня быстрее. Я даже разрешала себе время от времени смотреть на посетителей, когда вешала пальто в темноте гардероба, а затем возвращалась, чтобы выдать номерок.

Особое впечатление производили на меня некоторые платья, блестевшие, как «Katzengold»[19].

На головах у некоторых женщин были ленты для волос, украшенные перьями и камнями. У многих были шелковые перчатки, доходившие до локтей.

Когда первый поток посетителей закончился, Элла сказала:

— Ну, все было неплохо! Фрау Кюнеманн будет довольна, что продано так много входных билетов.

Только сейчас я посмотрела на будочку кассира. Там сидел молодой человек в одежде официанта.

— Обычно билеты продает Хэннинг, наш кассир, но он вчера заболел. Через пару дней он, конечно, опять здесь появится, и тогда я тебя с ним познакомлю.

— Если я еще буду здесь работать, — ответила я.

Я пока что не могла оценить свою работу. Мне казалось, что я с ней плохо справляюсь, однако Элла возразила:

— Я уверена, что ты останешься. Ты даже не представляешь, какой была последняя гардеробщица! Она считала, что работает здесь для того, чтобы найти себе богатого мужчину. Она все время только об этом и думала и в конце концов смылась с каким-то типом. Ох и разозлилась фрау Кюнеманн, скажу я тебе! Но ты, кажется, довольно ловкая, перетаскала пальто больше, чем я. Я скажу начальнице, чтобы она тебя оставила.

Я едва могла поверить своему счастью. Может быть, все еще повернется к лучшему!

Конечно, слова Эллы мало что значили — если фрау Кюнеманн решит иначе, она легко может выставить меня на улицу. Но в тот момент мне стало немного легче. И вообще, было прекрасно, что Элла вела себя со мной так дружелюбно и не видела во мне конкурентку.

Поскольку посетителей стало подходить все меньше и меньше, у Эллы появилось время, чтобы немножко посплетничать о некоторых постоянных гостях.

— Ты видела вон ту даму? — спросила она, когда женщина с короткой стрижкой и в платье с бахромой прошла мимо нас. — Она слишком стара, чтобы носить такое платье!

— Ты так думаешь? — удивилась я.

Да, женщина была старше, чем мы, однако выглядела такой красивой благодаря блесткам, которые сверкали у нее на платье. Особенно мне понравилась ее повязка на голове, тоже блестящая и украшенная перьями марабу.

Элла кивнула:

— Еще бы! Кстати, это та самая госпожа тайная советница, о которой я говорила. Она втрескалась в Тима, и больше всего ей хочется сделать его своим любовником.

— А что, у нее нет мужа?

По своей наивности я думала, что тайная советница — это фамилия.

— Да был у нее муж, — ответила Элла. — Но он умер пару лет назад. Он был гораздо старше ее и завещал ей довольно много денег. Но она потратила всю свою молодость, ожидая, пока он протянет ноги. И теперь резво старается нагнать упущенное.

Прежде чем Элла смогла продолжить, в балхаусе появились новые посетители.

Я задала себе вопрос: неужели Элла знает историю каждого из них? И снова пальто за пальто попадали в мои руки. Постепенно я стала приобретать уверенность в себе. Время от времени мне даже удавалось взглянуть людям в лицо и ответить на их улыбки — в том случае, когда они мне улыбались. Но большинство из них просто смотрели сквозь меня.

Между тем оркестр уже заиграл, и мелодия, которую он исполнял, заполнила все помещения балхауса. Было такое ощущение, будто тебя со всех сторон окружает музыка. На какое-то время я поддалась музыке и даже стала мечтать о том, чтобы потанцевать. В «Красном доме» тоже иногда танцевали, когда постоянные клиенты этого желали, но там все было совсем иначе. Да и все равно меня никто не приглашал танцевать.

— Ах, а вот идет самый желанный мужчина Берлина! — вдруг вырвалось у Эллы.

Я повернула голову. Мужчину, заходившего в балхаус, сопровождали две женщины. У них были светлые волнистые волосы до плеч, облегающие блестящие платьица и шелковые ленты в волосах, на которых блестели драгоценные камни.

Мужчина поцеловал каждую из них, а затем подошел к перегородке.

Я сначала увидела только его темное шерстяное пальто и хорошо скроенный, на заказ сшитый костюм, который прекрасно сидел на его худощавой и тем не менее широкоплечей фигуре. Аромат, исходивший от него, напомнил мне о торговце приправами в Сайгоне.

— Элла, моя дорогая, я вижу, ты получила подкрепление! — сказал мужчина, снимая с себя пальто. — Кто эта малышка?

В его голосе невозможно было не услышать акцента tây. Я робко подняла на него глаза. Черты его лица были довольно резкими: у него был длинный нос, крепкий подбородок и красиво очерченные брови. Глаза у мужчины были синими, как цветы ириса.

— А об этом вы спросите у нее сами, месье Лорен, — ответила Элла и кокетливо наклонила голову.

Ее глаза загорелись, что, правда, не произвело на мужчину, стоящего перед ней, никакого впечатления.

Он повернулся ко мне и какое-то время внимательно рассматривал меня. Все мое тело как будто охватило огнем. Его взгляд был таким неприятным, что я опустила глаза. Именно так смотрели на меня мужчины в «Красном доме», и здесь, в балхаусе, где до сих пор все шло хорошо, я не хотела вспоминать о тех взглядах.

— Ну, и как тебя зовут? — ласково спросил месье Лорен.

Я должна была сделать что-то, все, что угодно, только бы больше не смотреть на него.

— Ханна, месье, — ответила я, принимая пальто у его спутницы.

— Ах, маленькая китайская девочка! — пропищала она и захлопала в ладоши.

— А она будет жонглировать тарелками? — спросила ее подруга и захохотала, запрокинув голову. — В Зимнем саду я видела китаянок, которые умеют это делать.

Она не понравилась мне с первого взгляда. Наверное, она напоминала мне Эрику и других девушек из «Красного дома».

— Ты действительно из Китая? — спросил меня мужчина, облокотившись на перегородку и продолжая внимательно меня рассматривать.

Я покачала головой:

— Я из Индокитая, месье.

— Ах, parlez-vous français?[20] — спросил он.

— Oui, monsieur[21], — ответила я, чувствуя, как покраснело мое лицо, словно мне пришлось смотреть на огонь в кузнице отчима.

Хотя я старалась не встречаться взглядом с месье Лореном, его внимание смущало меня все сильнее. Больше всего мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Она робеет, — насмешливо заметила одна из блестящих женщин, в то время как другая, соглашаясь с ней, захихикала и потащила мужчину за руку.

— Идем, Лорен, мы хотим развлекаться.

Мужчина на секунду задержался. Неужели он никогда не уйдет? Его спутницы уже начали кривить рты, бросая на меня ядовитые взгляды.

— Хорошо знать, что здесь есть кто-то, кто говорит на моем родном языке, — ласково произнес он по-французски и повернулся к женщинам.

Он поцеловал их в щеки, и они по непонятной причине вскрикнули от радости. Затем троица направилась к лестнице.

Когда я снова решилась поднять глаза, Элла взирала на меня с изумлением.

— Я что-то сделала не так? — робко спросила я.

— Нет… нет, ты — нет. Но Лорен… — Она посмотрела туда, где исчез он и его спутницы. — Ты действительно знаешь французский язык?

Очевидно, фрау Кюнеманн почти ничего не рассказала Элле обо мне. Я почувствовала себя неловко, и мне стало нехорошо, потому что мне показалось, будто это признак того, что она не захочет принять меня на работу.

— Да. Фрау Кюнеманн утверждает, что по-французски я говорю лучше, чем по-немецки.

— А ты можешь научить меня?

Сначала я задала себе вопрос, зачем Элле учить французский, но потом поняла: она без ума от этого Лорена! Потому и покраснела. И потому ей, наверное, захотелось выучить французский язык.

— А разве его девочки говорят по-французски?

Элла отмахнулась.

— Нет, точно нет, — сказала она на берлинском диалекте. — Вот увидишь, на следующий бал он придет сюда с другими спутницами. Он еще никогда не приводил сюда одну и ту же девушку дважды.

— Значит, он нечестный.

— Значит, он еще не нашел свою единственную, — поправила меня Элла. — Это как в сказке: принц танцует с девушками, то с одной, то с другой, пока не найдет свою суженую.

— Ты хочешь с ним потанцевать? — спросила я, удивленная тем, что она так много думает об этом мужчине.

Элла глубоко вздохнула:

— О да! И этого хотят многие. Но, к сожалению, в его кругу нет места для маленькой гардеробщицы. Девушки, с которыми он ходит по ресторанам, — это дочери художников или ученых, купцов или больших шишек из банка.

— Больших шишек? — переспросила я.

— Большими шишками называют высокопоставленных мужчин, дурочка! — укоризненно сказала Элла, рассерженная моим невежеством. — Мой отец развозит уголь по городу и зарабатывает так мало, что им с матерью едва хватает на жизнь. Я всегда посылаю им часть своей зарплаты. Фрау Кюнеманн неплохо платит и даже предоставила мне комнату в балхаусе. Если она возьмет тебя на работу, мы будем жить вместе!

Я была не уверена в том, следует ли мне этому радоваться, после того как я рассердила Эллу, но, наверное, она уже забыла об этом, потому что продолжала болтать:

— Ты знаешь, с твоей предшественницей я тоже неплохо ладила, по крайней мере до тех пор, пока она не начала усиленно интересоваться этим типом. Она смотрела только на него, мечтала о нем, а я в это время вынуждена была выполнять всю работу. В конце концов я даже обрадовалась, когда она удрала. Но с тобой, конечно, все будет иначе, не так ли?

Я кивнула, и Элла одарила меня широкой улыбкой.

— До тех пор пока тебе не понравится один из этих мужчин. Или мне.

Она посмотрела на лестницу, на которой исчез Лорен со своими спутницами. Потом Элла глубоко вздохнула и повернулась к гостям, которые в это время вошли в балхаус.

Наступило время, когда в гардеробе стало спокойно. Элла опустилась на стул, вытащила откуда-то маленький футляр и стала полировать ногти. Я оперлась на стойку, не зная толком, что мне делать. Я не хотела показаться лентяйкой, но чем занимаются гардеробщицы, когда все гости уже вошли? Разве что охраняют пальто?

Проходил час за часом, и свинцовая тяжесть сковала мои ноги. Сегодняшняя суета давала о себе знать. Я поела лишь то, что утром дала мне с собой подруга Арианы. Да и не смогла бы больше ничего съесть от волнения.

Когда я почувствовала, что в любой момент могу упасть и заснуть, Элла вдруг соскочила со своего стула.

— Идем со мной! — прошептала она и вышла из гардероба.

— Куда? — спросила я.

Она указала большим пальцем через плечо в сторону лестницы:

— Сейчас самое подходящее время, чтобы посмотреть на людей, собравшихся в зале.

Это предложение показалось мне чудовищным, но в то же время очень заманчивым.

— А пальто? — спросила я.

— Сейчас их никто не украдет, да и мы пробудем наверху всего лишь пару минут. Ну, если ты не хочешь посмотреть на бал…

— Ладно! — крикнула я ей вслед, когда она уже повернулась к лестнице.

В мгновение ока я тоже выскочила из гардероба. Элла взяла меня за руку и, предупреждая, приложила палец к губам, а затем потащила наверх.

Оркестр неутомимо играл, и, пока мы подходили к двери бального зала, я почувствовала волнение и огромный страх. Я слишком хорошо помнила, как реагировала Жизель, если обнаруживала меня не там, где я, по ее мнению, должна была быть. Пощечину, которую она мне влепила, когда я однажды вечером спряталась под лестницей, я, как мне казалось, чувствовала до сих пор.

Больше всего мне хотелось удержать Эллу от этого опрометчивого поступка, но мы были уже возле двери. И вид у моей напарницы был такой, словно ничто не могло удержать ее от того, чтобы заглянуть в зал.

— Надеюсь, что Лорен сейчас танцует, — прошептала она. — Ты должна хоть раз это увидеть. Нет человека элегантнее, чем он.

Элла зажмурила один глаз и стала смотреть в щель между створками двери. Она на секунду застыла, а я в это время лихорадочно оглядывалась по сторонам. А если кто-нибудь из официантов в это время будет подниматься по лестнице? Или если кто-то захочет выйти из зала? Он просто собьет Эллу с ног.

Но она, видимо, ориентировалась здесь достаточно хорошо, потому что с ней ничего подобного не случилось. Оркестр играл, за матовыми стеклами дверей проносились тени танцующих пар.

— Иди сюда. Теперь ты! — прошептала мне Элла и выпрямилась. — Лорен сейчас танцует с одной из своих кошечек. Ты можешь спокойно ее игнорировать, но на него обрати внимание.

У меня не было никакого желания пялиться на француза, но танцы меня заинтересовали. Хоть у меня в душе по-прежнему было какое-то нехорошее чувство, я нагнулась и заглянула, как Элла, в щель между дверями.

У силуэтов теперь появились лица, а тени покрылись красками и блеском. Под музыку двигалось, насколько я могла оценить, пар двадцать. Мужчины и женщины тесно прижимались друг к другу — темные или светло-серые костюмы рядом с разноцветными платьями, которые во время танца выглядели, как целое поле цветущих орхидей.

Я, словно завороженная, наблюдала за ними, видела их ловко двигающиеся ноги и развевающиеся перья на головных повязках. Они блестели, как утренняя роса на листьях. Над головами воздух был голубым от дыма, запах сигарет и вина проник через щель и добрался до моего носа.

И внезапно передо мной снова возникли картины из «Красного дома», вечер так называемого аукциона и множество ухмыляющихся мужских лиц. Мне стало плохо до тошноты, я уже хотела отпрянуть от двери, но тут увидела его — француза.

Элла была права, он двигался очень элегантно: создавалось впечатление, что он парит над паркетом. В этот момент Лорен был полностью сосредоточен на танце, а женщина, которую он держал в объятиях, была только средством для достижения цели. Если бы он танцевал один, это, конечно, выглядело бы глупо, но если бы это было модно, француз, несомненно, справился бы грациозно даже с этой задачей. Я наблюдала за тем, как он держал плечи, как его руки, казалось, абсолютно невесомые, лежали на теле партнерши, как он уверенно вел ее. Наверное, я могла бы часами наблюдать за ним, но внезапно музыка оборвалась и в зале раздались аплодисменты.

Элла оттащила меня от двери:

— Ну что, ты его видела?

Я кивнула.

— Он прекрасно танцует, правда? — Она даже не стала ждать моего ответа и схватила меня за руку. — Идем, нам пора возвращаться вниз. Никто не должен застать нас здесь.

Вернувшись в гардероб, Элла с восторгом стала рассказывать о танцевальном искусстве Лорена, а также о том, как часто она за ним наблюдала. Очевидно, последние два года он регулярно приходил в балхаус, всегда по выходным дням. Я кивнула в ответ на ее слова, но даже не пыталась представить себе то, о чем она мне говорила. У меня перед глазами снова и снова появлялось то, что я увидела, и в конце концов я поймала себя на мысли, что тоже хотела бы танцевать так легко, словно перышко, уносимое легким порывом ветра.

Восторженный рассказ Эллы продолжался до тех пор, пока на лестнице не появились первые гости, спускавшиеся к нам.

— Неужели им здесь не понравилось? — удивленно спросила я Эллу, которая приложила палец к губам и стала любезно разговаривать с посетителями.

Мы подали им пальто и попрощались. И лишь затем Элла объяснила:

— Они пойдут в другое место. В варьете или еще куда-нибудь, я не знаю. Эти всегда уходят чуть раньше. Постепенно за ними потянутся другие гости. Они натанцевались, вино ударило им в голову, и им хочется почувствовать еще кое-что или же просто посидеть где-нибудь, где их никто не увидит.

Она улыбнулась:

— Да, вот так и бывает в балхаусе — пришли, ушли. Зато большинство гостей остаются здесь до конца, так что настройся на долгий вечер.

Элла оказалась права: вечер выдался долгим. Однако гости, которые выходили из балхауса, не давали нам заскучать. И, кроме того, Элла болтала без умолку. Бо́льшую часть из того, что она мне рассказала, я не запомнила, но ее слова, по крайней мере, отвлекали меня от мыслей о моем неопределенном будущем.

Прошло некоторое время, и снова начался штурм гардероба — большинство людей уходили домой или еще куда-нибудь. Мы принимали номерки, раздавали пальто, и, к счастью, никто не пытался выхватить для себя одежду получше.

Лорен и его спутницы тоже смешались с толпой, так что ни он не стал рассматривать меня дольше, ни его спутницы не успели ничего сказать о китаянках, жонглирующих тарелками. Они просто исчезли, что было для меня огромным облегчением.

Когда все гости наконец разошлись, в фойе появилась Клер Кюнеманн. У нее был немного усталый вид, но ее походка и то, как она держалась, подчеркивали ее решимость, и мое сердце испуганно забилось.

— Элла, я хотела бы с вами поговорить, — сказала она, на мгновение взглянув на меня.

Я никак не могла истолковать выражение ее лица и со страхом посмотрела на Эллу. Наверное, начальница хотела поговорить с ней обо мне. От Эллы зависело, примут ли меня на работу.

Когда фрау Кюнеманн ушла в сопровождении Эллы, я опустилась на стул. Потянулись нескончаемые минуты. Я перебирала свои пальцы и смотрела на теперь уже пустые крючки вешалки, на которых висели номерки.

Вечер мне понравился, несмотря на пристальный взгляд Лорена. Пусть даже я никогда не буду входить в число тех, кто кружится здесь под звуки музыки, я все же наслаждалась мелодией, а также могла бы иметь работу, зарабатывать деньги и, может быть, даже накопить достаточное количество для возвращения во Вьетнам.

— Фрейлейн Нхай? — произнес женский голос.

Увидев перед стойкой фрау Кюнеманн, я моментально вскочила на ноги. Мои руки внезапно стали холодными как лед.

— Пройдите, пожалуйста, со мной.

Эллы с ней не было. Хорошо это или плохо? Я сразу же вышла из гардероба. И про себя стала молить богов, чтобы фрау Кюнеманн приняла меня на работу.

После того как начальница отдала указания одному из своих людей, закрывавшему балхаус, она провела меня в свой кабинет. Эллы не было и там. Я вспомнила, что моя напарница говорила о маленькой квартире наверху. Наверное, она уже ушла туда.

— Присаживайтесь, фрейлейн Нхай.

Я опустилась на стул возле письменного стола. Фрау Кюнеманн на секунду застыла за моей спиной, наблюдая за мной, а затем тоже уселась за стол.

— Я вижу, что вы устали, да и к тому же сейчас уже довольно поздно, поэтому не хочу задерживать вас долгими речами.

Она сложила руки на столе и серьезно посмотрела на меня. Я сделала вывод, что она не хочет, чтобы я здесь оставалась. Вдруг меня охватила ужасная слабость.

— Я слышала от Эллы, что вы очень хорошо справились со своей работой.

Я удивленно подняла глаза. Лицо фрау Кюнеманн по-прежнему оставалось бесстрастным, однако она продолжила:

— По ее словам, вы были старательны, любезны с гостями, но при этом вели себя ненавязчиво и действовали очень ловко. Кроме того, вы в своей новой одежде произвели довольно хорошее впечатление на посетителей. В зале я слышала, как некоторые молодые мужчины говорили о вас.

Это должно было польстить мне, но я все еще очень боялась.

— В вашем лице наш балхаус приобрел бы нечто особенное, чего нет в других танцевальных залах. Вы, может быть, этого не знаете, но в настоящее время немцы очень любят Китай, и хотя я знаю, что вы не китаянка, почему бы мне не использовать это обстоятельство в своих интересах?

Она снова испытующе посмотрела на меня. А я опять вспомнила о том, что сказал мне Руди. Но я все же была очень далека от того, чтобы на моих зубах выросли волосы. А может быть, этого и не понадобится…

— Другими словами, я с удовольствием взяла бы вас на работу. Вы будете получать двадцать марок в неделю, иметь бесплатное питание и проживание: вы поселитесь в комнате наверху вместе с Эллой и сможете забирать еду, которая остается в кухне. Кроме того, вам придется работать не только в гардеробе. Если понадобится, вы будете помогать днем в кухне или во время уборки залов. Вас это устроит?

Я быстро кивнула. Это было больше, чем я надеялась. Я была бы даже готова мыть здесь полы. У меня была честная работа, мне не нужно будет торговать своим телом.

— Хорошо, тогда заканчивайте на сегодня. С завтрашнего дня вы начнете выполнять ее регулярно.

Фрау Кюнеманн поднялась со своего места. Я должна была бы сделать то же самое и поблагодарить ее, но я не могла сдвинуться с места. Мне не верилось, что после всего, что со мной случилось, мне наконец хоть чуть-чуть повезло.

— Вещи у вас с собой?

Этот вопрос заставил меня очнуться. Я быстро встала и подошла к фрау Кюнеманн.

— Я… у меня есть только то, что на мне, — ответила я и посмотрела на взятое взаймы платье и легкие туфли. — Все это дала мне Элла.

Клер Кюнеманн отреагировала на это довольной улыбкой и кивнула мне.

— Хорошо, значит, я выдам вам небольшой аванс, чтобы вы могли купить себе новую одежду. Зайдете завтра с утра в мой кабинет и заберете свой конверт.

— Большое спасибо, фрау Кюнеманн, — сказала я, когда мы подошли к двери. — Вы во мне не разочаруетесь, это я вам обещаю.

Клер Кюнеманн слегка улыбнулась:

— Надеюсь на это, дитя мое. Тем не менее я не строю иллюзий. Рано или поздно мои девушки уходят от меня. Они встречают мужчину — и все, работа закончена. Они предпочитают рожать детей и подавать своему мужу теплый суп.

Мне очень хотелось заверить ее, что со мной такого не произойдет, но я не смогла этого сказать. Даже если у меня не будет мужа, все равно рано или поздно мое желание вернуться домой и найти Тхань заставит меня покинуть Берлин, в этом я была уверена. Однако фрау Кюнеманн, казалось, не обиделась на меня за мое молчание. Она посоветовала мне переодеться и даже проводила на один лестничный пролет выше. Там она указала мне на первую дверь слева. За ней находилась комната Эллы, которую она теперь должна будет делить со мной. Затем фрау Кюнеманн пожелала мне спокойной ночи и исчезла в своих апартаментах.

Войдя в комнату, я увидела тесное помещение с косым потолком, в который было встроено окно. В него еле слышно стучали капли дождя. Наверное, дождь только что начался, потому что пальто посетителей были сухими.

Элла сидела на кровати, подогнув ноги по-турецки. Из одежды на ней было только нижнее белье и купальный халат. Она немного напомнила мне Ариану, и, хотя это воспоминание было связано с тяжелым периодом моей жизни, у меня все равно появилось ощущение, будто я попала домой. Меня охватило предчувствие: эта комната будет именно тем местом, где я наконец почувствую себя свободной.

— Ну, что она тебе сказала?

Элла усмехнулась мне во весь рот. Она уже знала ответ.

— Меня приняли на работу, — произнесла я и вдруг почувствовала, что мое лицо расплывается в широкой улыбке.

Наверное, мне следовало ликовать или прыгать от радости, но я смогла лишь улыбнуться, просто улыбнуться.

— Спасибо большое, что ты замолвила за меня словечко.

— Я ведь сказала правду! — ответила Элла. — И, кроме того, ты не жаловалась, когда я остригла тебе волосы, это я тоже учла!

Она встала с кровати и обняла меня, а потом указала на пустую кровать на противоположной стороне комнаты.

— Это твое ложе. Оно немного скрипит, то есть не очень подходит для встреч с мужчиной, но для того, чтобы спать одной, вполне годится. И не бойся, ты мне не помешаешь, я вообще-то рада, что теперь буду тут не одна. А то мне уже начали мерещиться привидения, когда здесь никого нет.

Я хотела возразить, что фрау Кюнеманн живет этажом ниже, но промолчала и присела на краешек кровати.

— У тебя что, нет ночной рубашки? — спросила Элла.

Наверное, ей только сейчас бросилось в глаза, что у меня с собой не было никаких вещей.

Я покачала головой.

— Боже мой, они что, отправили тебя без багажа? — Она подошла к комоду, стоявшему с ее стороны, и что-то вытащила оттуда. — Вот, возьми пока что это. А завтра мы с тобой пойдем и купим все необходимое, хорошо?

Я согласилась и, переодевшись, рассказала Элле об авансе, который обещала мне фрау Кюнеманн.

— Наша начальница — действительно добрая душа, — сказала на это Элла. — Не все хозяйки балхаусов бывают такими. Только смотри, не рассерди ее. До тех пор пока она довольна тобой, она будет щедрой.

Наконец я улеглась на кровать, хотя мое сердце все еще беспокойно билось. Просто невероятно, что, с тех пор как я сбежала из Гамбурга, прошло всего два дня. Мне казалось, что минула целая вечность.

Когда я закрыла глаза, дождь, барабанивший по стеклу, стал сильнее, но этот звук мне нравился. В Гамбурге я не любила дождь, но здесь это был первый шум, который заставил меня почувствовать, что я нахожусь дома.