Что ж, если уж речь зашла о доверии.
— Дим, я стараюсь доверять, правда. Но я помню тебя мальчишкой (именно таким ты жил в моей памяти все эти годы) и ещё плохо знаю нового Дмитрия, того, каким ты стал за прошедшие шесть лет. Однако сейчас дело даже не в тебе, а в ваших с Александрой семьях,
— сказала я как можно мягче. — Я не вписываюсь в ваш мир больших денег и очень хорошо это понимаю. Возможно, даже слишком хорошо.
— Я же уже говорил, что во многом остался прежним. И это мне решать, вписываешься ты в мою реальность или нет! — резко возразил он. — Сделаем, чтобы вписалась. Или поменяем мир.
Какие громкие слова, да только мне давно не шестнадцать, чтобы воспринимать их всерьёз. Я с высоты своего возраста знаю, что так не бывает, и почти перестала верить в сказки.
Дмитрий свернул на обочину возле парка и остановил машину. Правильно сделал, у него сейчас эмоции хлещут, в таком состоянии автомобиль лучше не вести. Он отстегнул ремень и повернулся ко мне.
— Ангелина, ты в душу мою вписалась, понимаешь? Что мне какой-то там мир?!
— Это слова упрямого ребёнка, — покачала головой я. — Ты ведь не пойдёшь против семьи, если они меня не примут? Не уйдёшь из компании? Не бросишь всё? Не перечеркнёшь ради меня то, чего успел достичь?
— Ребёнка?! — рыкнул он. — Ангелина, мне уже двадцать три, чёрт возьми! Неужели всё ещё считаешь меня пацаном?!
— А мне почти тридцать! — я тоже повысила голос. — Я думала, что к этому возрасту и твоему возвращению стану сильной, самостоятельной, независимой, построю замечательную карьеру и буду стоять на своих ногах, смогу своими силами (своими, слышишь?) приблизиться к тому миру, в котором живёшь ты. Меня убивает та пропасть, что есть между нами! Но что в итоге?! Я снова работаю на твоего отца и вынуждена наблюдать, как на тебя фактически объявили охоту! Я по-прежнему где-то там, далеко внизу, и никак не могу до тебя дотянуться. Думаешь, меня всё это радует?!
Ух, давно я так не выходила из себя, а при Диме и вовсе впервые. Он размотал меня на эмоции, заставил высказать внутренние страхи и выложить ему то, о чём беспокоюсь. Я долго держалась, думала, что кремень, но у меня тоже есть слабости, больше не могу прятать переживания за дежурной улыбкой и казаться сильной!
— ТЫ не можешь дотянуться?! Нет, это Я никак не могу к тебе приблизиться! — он долбанул кулаком по рулю. — Вокруг тебя будто колючая проволока. Я режусь об неё, но всё равно продолжаю пытаться стать к тебе ближе. Забудь о якобы имеющихся между нами преградах, нет их, не существует, они лишь у тебя в голове!
— Серьёзно?! — меня его высказывание очень задело. — Да это ты не хочешь увидеть, как всё обстоит на самом деле! Отрицание проблемы не делает её меньше, это просто ребячество и самообман! Я посмотрю, что ты скажешь, когда тебя вынудят жениться на Александре (или на ком-нибудь ещё) во имя семейного дела, а меня попросят убраться с глаз долой, чтобы не мешала вашему счастью, — от одной только мысли о подобном отчаянно сжалось сердце.
— Может, денег предложат, а может, и угрозы используют. Дим, я больше не живу иллюзиями, что когда-то потом «всё будет хорошо». Не могу, как двадцатилетние девочки, броситься в омут с головой и поддаться эмоциям, наслаждаясь моментом и не думая о будущем. Каждый мой сегодняшний шаг отразится на моём же «завтра». Мне нужна уверенность, нужна стабильность. Возможно, за прошедшие годы я стала слишком осторожной, зато не наделала глупостей и не оказалась у разбитого корыта. Я лучше не раскрою своё сердце вовсе, чем раскрою и позволю его разбить!
— Да не собираюсь я его разбивать! — возмутился Зарецкий. — Неужели не видишь?! Я бы не ввязывался в отношения, если бы не был серьёзен. Я всегда таким был, годы этого не изменили. А если считаешь, что ещё плохо меня знаешь, так узнай! Вот он я, весь твой! Только руку протяни…
О-о-о, я бы протянула, и не только руку. Я бы обняла тебя так, как никто и никогда не обнимал. Но что потом? Да, я опасаюсь отношений и не собираюсь вступать в связь, у которой нет будущего. Не хочу ввязываться в то, что заранее обречено на провал. Появление на горизонте Александры основательно меня отрезвило. Я привыкла, что Дима всегда был «мой» и ни на кого другого не смотрел, но то было раньше, когда ему не нужно было выполнять обязательства перед семьёй, от него требовалось просто учиться и не прожигать юность по злачным местам. Теперь же он наследник и преемник компании отца и скован своим положением, даже если думает, что свободен. А я… я не выдержу, если подпущу его к себе слишком близко, а потом его у меня заберут.
Возможно, меня останавливает семейное прошлое и дело не столько в Диме, сколько во мне самой. У меня перед глазами печальный пример моей собственной матери. Не хочу остаться беременной и брошенной, чтобы потом одной воспитывать ребёнка, а на его вопросы об отце отмалчиваться или уходить от темы, как делает мама. И дело не в том, что «можно же предохраняться», а в том, что у меня будет сердце на куски, как и у неё сейчас. Она до сих пор одна! Не знаю: то ли всё ещё любит моего отца, то ли разочаровалась в мужчинах и никому больше не верит. Наверное, я подсознательно боюсь повторить её судьбу.
Я хочу верить, что Дима никогда так со мной не поступит, но… Если ты никогда не знал счастья, то не будешь грустить о его потере, просто не узнаешь, что это такое. Но стоит подержать счастье в руках, ощутить его «вкус», впитать всеми фибрами души и упустить — и ты будешь сломлен. Не хочу, чтобы это случилось со мной. с нами.
Что же мне делать? Остановиться ли, пока не погрязла во всём этом слишком глубоко? Поддаться ли чувствам, которые захлёстывают меня всё сильнее? Одно я знала наверняка: никаких резких движений, всё должно быть постепенно.
— Дима, давай продолжим этот разговор после твоего возвращения с предстоящего пикника,
— предложила миролюбиво. — Мне очень интересно, не изменится ли твоё мнение после него.
— Не изменится! — заявил шеф категорично. — Ты обижаешь меня одним этим предположением.
Я сбавила обороты.
— Прости. Просто я не хочу, чтобы из-за меня ты шёл против семьи. Родители тебя очень любят и.
— И я их люблю, но и тебя люблю тоже, даже более чем! И мама с папой вовсе не против!
Слова прозвенели в повисшей тишине. Много всего говорил мне Дима за прошедшее время, но такое откровенное признание прозвучало впервые.
— Дим.
— Всё, не говори сейчас ничего! — остановил он меня. — Наверное, твоя правда. Я понимаю, как тебя беспокоит моя поездка, и, признаюсь честно, сам бы ни за что не отпустил тебя с каким-нибудь Егором или ещё с кем. Как ты и предложила, давай продолжим этот разговор после того, как я вернусь.
Шеф резко стартанул с места и остаток пути напряжённо смотрел на дорогу. А я смотрела на него. Сердитый Дима мне нравился ничуть не меньше, чем доброжелательный. У него такая милая складочка меж бровей образуется, и губы крепко сжаты… губы… Когда он уже сбреет эту ненужную щетину?!
— Дим.
— М-м? — буркнул не глядя.
— Уверен, что тебе нужна щетина? — начала я с места в карьер.
— Не нравится? — он остановился на светофоре и провёл тыльной стороной ладони по щеке.
— Не-а. Ты и так хорош, без этих дополнительных «лет», которые придаёт небритость. Она колется. и всё такое. — я замолчала под внимательным взглядом босса.
— Боишься, что с ней целоваться неудобно? Хочешь проверить? — наклонился он.
— Н-не сейчас, уже зелёный горит, — я показала пальцем на светофор.
— Провокаторша, — пробормотал Зарецкий, на этот раз беззлобно. Х-хух, кажется, мне удалось его отвлечь, буря улеглась. Эмоциональный у нас выдался разговор, даже очень. — Вот согласишься выйти за меня замуж, тогда и сбрею! — огорошил он, трогаясь с места, на этот раз мягко и плавно.
Эм-м-м, хороший тамада, и конкурсы интересные.
— Ты это серьёзно?!
Предложений от него я пока не помню, но на языке у сердитого мужика чаще всего то же, что и на уме.
— О щетине или о женитьбе? — губы Димы дрогнули в улыбке.
Ну вот, доволен, чертяка. И я повелась!
— И о том, и о другом.
— С вами, Ангелина Павловна, я серьёзен всегда, — это прозвучало шутливо, но без издёвки.
— Однако ты права, сначала нужно разобраться с Рижскими и завтрашней поездкой. А ещё предстоят съёмки ролика для вина. с твоим приятелем в главной роли, между прочим!
— Не с «приятелем», а с однокурсником, — возразила я.
— Один чёрт! Глазеет он на тебя совсем не так, как однокурсник.
Ну, тут не поспоришь. Искушённому жизнью модели и обилием подружек Егору захотелось «свежей крови», особенно той, которая ему когда-то не досталась. Но я буду не я, если он её получит! У меня и свой шикарный экземпляр имеется. Я скосила глаза на Диму. Давай, родной, не ведись на ухищрения Александры и её отца, не рви мне душу!
В машине установился более-менее приемлемый нейтралитет, который, впрочем, царил недолго, потому что по мере приближения к подъезду у меня стремительно холодело в груди.
— Что такое? — начальник уловил смену моего настроения.
А я не смотрела сейчас на него, потому что мой взгляд был прикован к лавочке около МОЕГО подъезда, где восседал Глеб Коновальский собственной персоной! Тут и дурак бы понял, кого он поджидает. У меня совершенно вылетели из головы и Александра, и её семейка, и мои опасения относительно поездки Зарецкого, потому что сейчас что — то будет, наверняка.
— Дима, ты только не нервничай… — я старалась сообразить, как закончить дело миром.
— А есть причина беспокоиться? — спросил он таким тоном, что стало понятно: босс прекрасно понял, что причина имеется.
Я на ватных ногах вылезла из машины, не дожидаясь, пока мне откроют дверь. Захотелось поскорее на воздух.
— Ангелина, мне кажется, или этот мужик на тебя пялится? — заметил шеф очевидное. — И пялится так, что мне это не нравится.
Я бросила на босса предупреждающий взгляд. Только драки у подъезда мне и не хватало.
— Добрый вечер, Ангелина, — громко поприветствовал меня Глеб. — А мы с Анфисой, как и обычно, вас ждём. Да, дочь? — окликнул он малышку, которая и так неслась к нам со всех ног с ближайших качелей.
— Да, папочка! — дитё по обыкновению впечаталось в мою юбку и обхватило за ногу.
— Вечер добрый, — пробормотала я, начиная сомневаться, что всё закончится на позитиве. Коновальский явно нарывается.
— «Как и обычно»?! — Дима весь ощетинился. — Это кто? — кивнул на юриста.
Кажется, злится.
— Это… сосед. Я с его дочерью иногда играю на площадке. Девочка без мамы растёт, вот я и…
— А-а-а, очередная жертва ваших чар, госпожа Яснопольская?
Нет, он очень-очень злится.
— Скорее, моей доброты, — поправила я.
— Дяденька, а ты чего такой сердитый? — отлепилась от моей юбки Анфиса и глянула на Зарецкого исподлобья.
— Потому что он (а этот красивый дядя мой начальник) подумал, что меня обижают, — сообщила малышке. — Знаешь, этот замечательный дяденька мой самый верный защитник, и когда он рядом, ни у кого нет шансов меня обидеть, — добавила проникновенно и подошла поближе к шефу.
Глеб должен был понять намёк, просто обязан! Да, я сейчас прикрываюсь Димой, но иного выхода из ситуации просто не вижу.
Зарецкий тоже шагнул ко мне и послал Коновальскому ещё один зверский взгляд, но смягчился, когда посмотрел на меня:
— Разумеется! Совершенно нет шансов.
Для полноты картины не хватало, чтобы он притиснул меня к себе. Но на такие меры Дмитрий не пошёл и правильно сделал.
— Папа, а разве мы Ангелину обижаем? — вопросило дитятко.
— Совсем нет. Мы просто хотим помочь ей сделать правильный выбор, — не отступил Глеб и ответил Диме убийственным взглядом.
Мамочки, сошлись два хищника!