Жених для няни

Глава 60

Пока я занималась удочерением Рины, Дима шёл на поправку. Вскоре врач разрешил ему выписаться из больницы и продолжить лечение дома, но на некоторое время приписал профессиональную сиделку, которая была бы с ним с утра до вечера, помогала с перевязками и следила за приёмом лекарств. Зарецкий, не желая, чтобы брат и сестра видели его в таком состоянии, обосновался в своей квартире, куда, собрав вещи, переехала и я. Да и вообще, мы ведь теперь семья.

Димка уже понемногу вставал, но передвигался всё ещё очень осторожно. Швы ему сняли, помимо прочих лекарств врач прописал дорогущие мази, которые помогают рассасывать послеоперационные рубцы как на лице, так и на теле. Однако этот прохвост всё ещё не позволял мне смотреть на своё лицо без повязок, говорил, что оно выглядит непрезентабельно, и продолжал втирать мази.

С каждым днём на нём становилось всё меньше бинтов, я снова видела оба его глаза, с век сходили следы синяков. Ближе к вечеру, когда уезжали навещавшие его родители и уходила сиделка, наступало моё время. Набегавшись за день между офисом, домом и поместьем Зарецких, на ночь я приезжала к нему. Вообще-то у меня тут была собственная комната, но я за время пребывания супруга в больнице уже настолько привыкла ночевать с ним в одной комнате, что не представляла, как оставлю его одного.

Так что я спала вместе с Димой на его широкой кровати. Просто устраивалась у него под боком, обнимала Димкину руку и сворачивалась калачиком под отдельным одеялом, чтобы максимально не тревожить пациента, но чувствовать его и быть всю ночь рядом. Когда требовалось, подавала ему воду, готовила по утрам кашу и протирала незабинтованные участки тела влажной тряпочкой.

У Зарецкого медленно, но верно срастались рёбра, заживала рана на боку. «Никаких резких движений, никакого напряжения!» — говорил доктор. И Димасик старался придерживаться советов, чтобы поскорее встать на ноги. Я прекрасно видела, как его тяготит вынужденное бездействие и временная беспомощность… Но меня радовало, что у него всё меньше случаются приступы головокружения, связанные с сотрясением.

Рана на моём плече тоже поджила, и я стала втирать в неё Димкину заживляющую мазь. Иногда сквозь сон я чувствовала, как он гладит мои волосы. В такие моменты мне спалось особенно хорошо. Я ощущала, что нашла своё место в жизни, и оно было рядом с Димой.

Когда пришёл срок судебного заседания, я была вся на нервах и ждала любого подвоха, но, слава богу, Глеб никак не смог помешать и суд удовлетворил наш запрос: я стала полноправной мамой Дарины! Я снова вознесла мысленную молитву за здравие моего свёкра и его юристов. Мы наконец забрали Дарину к себе, зарегистрировали её в ЗАГСе, и она получила новое свидетельство о рождении на имя Дарины Дмитриевны Зарецкой.

С Димой, к слову, общий язык она нашла очень быстро. Он был для неё благодетелем, тем, кто помог спастись из ада. Да и вёл себя очень доброжелательно, совсем как с Милой. Хотя я ведь и так знала, что отцом Зарецкий будет превосходным. Правда, папой она его не называла, как, впрочем, и меня мамой. Мы были для неё просто Димой и Ангелиной.

Однажды после просмотра какого-то фильма она подошла к нам со странным выражением лица. Мы разволновались, не зная, что и думать.

— Спасибо! — Рина неожиданно бросилась в мои объятия, потом схватилась и за Димину руку. — Спасибо, что забрали меня!

Как потом оказалось, она посмотрела старый добрый фильм «Кудряшка Сью», где девочку после ряда перипетий увозят в приют, а в финале удочеряют главные герои. Помню, как в своё время рыдала на этой картине, но никогда не думала, что смогу стать как бы одной из участниц описанных там событий.

Когда я была на работе, Дарина частенько чистила для Димасика фрукты, резала дольками и кормила (он мне потом рассказывал). А ещё грустно смотрела на его повязки и хотела, чтобы он поскорее мог от них избавиться. В остальное время она пропадала за книгами и альбомом для рисования. Гуляла редко, только если со мной, потому что была ещё не готова налаживать контакты с другими детьми.

Зарецкие, кстати, так просто дело с приютом не оставили. Сами приехали, оценили жалкое состояние, и подобная картина им явно не понравилась. Андрей Петрович обратился к высокопоставленным знакомым, поэтому персоналу сделали внушение, что нужно лучше следить за мальчиками, дабы не приставали к девочкам, да и вообще обещали проблемы, если условия пребывания детей не изменятся. Потом юристы выявили факты хищения средств, предназначенных для детей, и нерадивые сотрудники были сняты со своих постов, их заменили другими, куда более компетентными людьми. Ну и, конечно, Зарецкий-старший сделал в детский дом денежное вливание. Оставалось надеяться, что ребятня, которая осталась там, ощутит на себе эти улучшения и жизнь этих детишек станет хоть немного лучше.

Сиделка к нам уже не приходила, необходимость в этом отпала, и Дима понемногу стал работать из дома. Сидел за ноутбуком (вернее, полулежал), висел на телефоне… Я рассказывала ему обо всём, что творится в офисе, держала в курсе самых важных проектов. Кстати, электронный проект Рижских был успешно завершён, осталось только воплотить его в жизнь.

Я всё лучше узнавала Димкины вкусы, осваивала готовку его любимых блюд. Ему больше не нужно было придерживаться строгой диеты, так что я стремилась его баловать как можно чаще. Мы обсуждали множество мелочей, которых не затрагивали в разговорах раньше.

И вот наступил день икс, когда Димка разрешил мне взглянуть на своё лицо без всякой мишуры. Не знаю, кто из нас сильнее волновался, я или он. Мы как раз улучили момент, когда Дарина зависала в пенной ванне, так что помешать никто не должен был. Димасик, отвернувшись, снял клейкие повязки и пластыри, а потом обернулся. И я стала вглядываться в родное лицо самого любимого мальчишки на свете. Как же скучала по этим скулам, надбровным дугам, крыльям носа, подбородку и линии губ! Он всё такой же, сошли жуткие ссадины и отёки, зажили порезы. Только лёгкая горбинка (которой раньше не было) на пересечённом едва заметной белой полосой носу и небольшой белёсый шрам на брови (след рассечения) напоминали о событиях того страшного вечера и придавали супругу немного бандитский вид.

— Что, любуешься боевыми ранами? Не надо, лучше обними так, как ещё никогда не обнимала, — Зарецкий потянулся ко мне и прижал к груди с таким неистовством, что мне стало больно дышать. Угу, рёбра у кого-то уже срослись, да и дыра в боку тоже затянулась. В общем, я на радостях тоже его стиснула.

Дарина и вовсе была счастлива, что теперь он избавился от повязок и мы наконец-то сможем вместе выйти на прогулку, потому что всё это время Дима предпочитал «гулять» на балконе. Сначала мы бродили недалеко от дома, потом стали отходить всё дальше и дальше. Шеф понемногу возобновил поездки в офис и вскоре полноценно влился в работу, а на выходных в не слишком жаркий июльский денёк спросил:

— Дарина, хочешь пойти в парк развлечений?

Она, разумеется, хотела, как и я. Это был наш первый полноценный семейный выход в свет. Для нас с Димой парк хранил в себе множество воспоминаний, к которым теперь добавились новые. Сестрёнка перекаталась на всём, на чём только можно было, и к вечеру не чуяла под собой ног.

Теперь, когда Димасик не боялся показаться на глаза Миле и Тиме, мы стали частыми гостями в доме Зарецких. Тамила была в восторге от того, что у неё появилась сестрёнка. Тимофей, который поначалу немного стеснялся Рины, стал чувствовать себя рядом с ней куда увереннее. Его природные живость и доброжелательность победили её робость и отстранённость, так что именно ему мы были обязаны тем, что она постепенно раскрылась и выползла из раковины. Он стал для неё лучшим другом-сверстником.

Ну а Рустама Дарина просто обожала, и он отвечал ей взаимностью. Они резались в компьютерные игры, он катал Рину на мотоцикле и продолжал быть её «героем». А мы с Димкой просто наблюдали за ними и ждали, во что в итоге всё это выльется.