Графиня из Черного замка

Глава 10

Глава 10

Днем, когда мягкий зимний свет лился из высокого окна кабинета, я снова сидела с планшетом. Но сегодня линии выходили иными. Я рисовала не архитектурные детали и не графичные ветви, а вид из окна своей башни — тот самый, что видела каждое утро. Однако сейчас на пергаменте было не просто изображение: я старалась уловить, как солнечный луч играет на кристаллах инея, как тени ложатся мягче, создавая не холодную строгость, а некую… задумчивую нежность. Я даже добавила едва намеченный силуэт птицы на дальнем дереве — крошечный знак жизни в заснеженном мире.

И снова легкий стук в дверь, и снова он на пороге. Граф Артуа вошел беззвучно, как и в прошлый раз, но на сей раз его присутствие не стало неожиданностью — будто я его подсознательно ждала.

— Опять за работой, сударыня? — спросил он тихо, приближаясь.

Я кивнула, откладывая грифель. Граф подошел, взгляд его скользнул по рисунку, и в его глазах мелькнуло что-то, что заставило мое сердце учащенно биться — не смущение, а скорее одобрение, понимание.

— Вы меняетесь, — заметил он мягко. — Ваши линии… они стали менее строгими. В них появилось дыхание.

Я не знала, что ответить, и лишь пожала плечами, чувствуя, как тепло разливается по щекам.

Тогда он обвел взглядом стены, заставленные десятками моих работ, и задал вопрос, от которого у меня перехватило дыхание:

— Вы не планируете выделить отдельное крыло в замке под галерею? Под ваши картины? Здесь, на мой взгляд, собрана потрясающая коллекция. Она заслуживает того, чтобы ее видели.

Я уставилась на него, совершенно ошеломленная. Галерея? Моих рисунков?

— Господин граф, — проговорила я наконец, и голос мой звучал сдержанно, почти сухо, скрывая внутренний взрыв непонимания. — Кому это может быть интересно? Это же просто… мои личные заметки. Наброски. И кто, скажите, станет появляться в Черном Замке, чтобы смотреть на них? Сюда, как вы сами знаете, дорогу давно забыли.

Он улыбнулся, и в этой улыбке была не снисходительность, а некая твердая уверенность.

— Сударыня, дороги забывают, пока по ним не пройдет кто-то, кому есть что показать в конце пути. Ваш замок — не просто руины с дурной славой. Это место, где живет искусство. А настоящее искусство, поверьте, всегда найдет своего зрителя. Даже если для этого зрителю придется пробиваться через снежные заносы. — Он сделал паузу, и его взгляд снова вернулся к моему свежему рисунку. — Вы создаете не просто изображения. Вы создаете настроение целого мира. И этот мир стоит того, чтобы в него поверили другие.

Я молчала, переваривая его слова. Вся моя сущность протестовала: я не хотела зрителей, не хотела, чтобы сюда кто-то приходил. Но где-то в самой глубине, под слоями страха и привычки к одиночеству, дрогнуло что-то новое — робкое, почти неуловимое чувство гордости. И желание. Желание, чтобы кто-то еще увидел эту красоту, которую видела я. Чтобы кто-то еще понял этот тихий восторг, который я пыталась передать грифелем.

Я не дала ответа. Просто снова взяла в руки грифель, но теперь пальцы мои дрожали. Идея галереи витала в воздухе кабинета, как навязчивый, но уже не пугающий, а завораживающий аромат. Она была абсурдной. Немыслимой. И от этого — вдвойне волнующей.

Обед в тот день проходил в странной, натянутой атмосфере. Тишина между нами была уже не просто отсутствием слов, а чем-то заряженным, как воздух перед грозой. Граф Артуа, казалось, чувствовал это. Он не сразу заговорил о главном, обсуждая качество дичи или тонкость вина, но я видела, как его взгляд время от времени останавливается на мне, оценивающий и задумчивый.

И когда слуги унесли основное блюдо, он положил салфетку рядом с тарелкой и произнес спокойно, но очень четко:

— Я думал о ваших рисунках, сударыня. И о своем предложении. Это не была пустая любезность. Я знаю, что создание галереи — труд, и не только творческий. Нужны руки, материалы, возможно, перепланировка помещений.

Я замолчала, не поднимая глаз, следя за тем, как дрожит пламя свечи в хрустальном подсвечнике.

— Я понимаю вашу… осторожность, — продолжил он, и в его голосе не было насмешки, только понимание. — Но позвольте мне быть не только зрителем, но и помощником. У меня есть средства. И, что, возможно, важнее, — связи с искусными ремесленниками, которые ценят тишину и дисциплину. Они могли бы бережно адаптировать помещения, не нарушая духа этого места. Я могу обеспечить всё необходимое золотом. Рассматривайте это как… инвестицию в красоту, которую никто другой не сохранил бы.

«Инвестицию». Слово было деловым, холодным, и от этого предложение внезапно стало реальным, весомым, а не воздушной мечтой. Я чувствовала, как внутри меня борются два начала. Одно, старое и сильное, кричало: «Опасность! Он ворвется в твою жизнь, в твое пространство, всё изменит!». Другое, новое и робкое, шептало: «А если… если это шанс? Шанс не просто хранить, но и делиться. Чтобы всё это не кануло в забвение вместе со мной».

Я подняла на него взгляд. Его лицо было серьезным, в нем не читалось ни жалости, ни желания покомандовать. Было уважение к моему решению.

— Почему? — спросила я тихо. — Почему вам это так важно?

Он не отвечал сразу, его пальцы медленно обводили край бокала.

— Потому что искусство, рожденное в тишине, — самое честное, — сказал он наконец. — Оно не создается для одобрения толпы. Оно — как ваш замок. Суровое снаружи, но полное удивительной, глубокой жизни внутри. Такое стоит сохранять. И показывать тем немногим, кто сможет это оценить. Хотя бы для того, чтобы они знали — такая красота существует.

Его слова нашли во мне отклик, тихий и безоговорочный. Он понимал. Понимал самую суть моего мира. И это понимание было страшнее и дороже любого золота.

Я отодвинула бокал, чувствуя, как дрожат кончики пальцев. Голова говорила «нет». А сердце… сердце, разбуженное сном о другом возможном будущем и восхищением в его глазах, билось в такт слову «да».

Я глубоко вздохнула, сжав руки на коленях под столом.

— Хорошо, — проговорила я, и мой голос прозвучал хрипловато от волнения. — Я согласна. Но… с условиями. Работы ведутся только в одном крыле, которое я укажу. Ваши мастера подчиняются моим слугам в вопросах порядка в замке. И… я имею право в любой момент всё остановить.

Граф Артуа не стал улыбаться восторженно. Он лишь склонил голову, и в этом жесте было больше уважения, чем в любом ликовании.

— Естественно, сударыня. Это ваше царство. Я лишь подданный, предложивший свой меч и кошель для защиты и украшения его сокровищ. Все условия принимаются безоговорочно.

Он поднял бокал. Я, после секундного колебания, взяла свой. Звон хрусталя прозвучал в тишине зала чистым, решительным ударом, похожим на звук разбиваемой печати. Печати на моем прежнем, безраздельно одиноком существовании.

Страх не исчез. Он сжался холодным комком где-то под ложечкой. Но его уже не было одного. Рядом с ним поселилось новое, пугающее и головокружительное чувство — азарт. Я сделала шаг. Не к графу, нет. А к той самой себе, которая, оказывается, могла хотеть чего-то большего, чем вечная тишина.